Мародеры на дорогах истории - Аполлон Григорьевич Кузьмин

но и поглотить остатки многих некогда громкославных племен? Наверное откупались данью, но сами в усобицах не участвовали, занимаясь не слишком производительным трудом, достаточным однако для обеспечения демографического взрыва. И практически всюду проявляется одна характерная черта: ассимилируясь в отдельных местах, они в большинстве случаев ассимилируют численно превосходящее население.

За счет чего все это достигалось? Очевидно за счет устойчивости общественной организации на, так сказать, производственном уровне. А такую устойчивость и обеспечивала территориальная община. Она просматривается у славян практически на всю глубину, на которую археологически можно рассмотреть самих славян, а антропологически они оказываются соединением северных и южных компонентов (где-то в Подунавье) примерно с рубежа III–II тысячелетий до нашей эры.

Примечательно, что у племен с кровно-родственной общиной обязательно присутствует своеобразный культ генеалогии — как племени в целом, так и отдельных родов в частности. В территориальных общинах генеалогиям не придают особого значения. Более того, у славян, как и у ряда других народов (в том числе римлян), долго не было личных имен, которые в древности носили бы магический характер. Соответственно и сами религиозные культы были и значительно проще и приземленней, нежели у племен с кровно-родственными общинами. Кстати, по характеру культов можно порой представить достаточно глубокие истоки многих письменно засвидетельствованных племен. Скажем культ коня у балтийских славян ведет, во-первых, к ассимилированному ими местному населению, а те, в свою очередь, предполагают глубинную историческую связь со степью, где конь играл первостепенную роль и в хозяйстве, и в кочевых перемещениях, и в военном деле.

В "Повести временных лет" имеется исключительно важный и насыщенный очерк-сравнение обычаев полян и других славянских племен. Поляне, обычаи которых летописцу-киевлянину представляются самыми разумными, объединены в кровно родственные общины и большие семьи, где младшие члены семьи целиком подчинены старшим. У них сохраняется покупной брак и что-то вроде германского "моргенгабе" — утреннего дара молодого супруга новобрачной после первой брачной ночи. Варварские "правды" Подунавья (готская, баварская, лангобарская) вполне разъясняют суть и содержание обычаев полян, подтверждая справедливость рассуждений летописца о выходе полян-руси с Дуная: в VI веке (культура "пальчатых фибул") и в середине Х-го (могильники с трупоположениями моравского типа). У славян же практически отсутствует и внутрисемейная и общинная иерархия, молодые сами решают свои проблемы, а "игрища между селами" предполагают и экзогамию и территориальную общину как орган более значимый, нежели непосредственные родственные отношения.

Летописный рассказ о борьбе полян и древлян в середине X века при всей его легендарности также несет определенную информацию о разных принципах общественно-политических организаций. При этом киевский летописец, вроде бы увлеченный чисто военной стороной дела, по существу показывает капитальные преимущества древлян: здесь активно задействованы в политической жизни "лучшие люди" (как правило избираемые "землей"), и "князи их добри суть, распасли суть Деревскую землю".

В VI веке, когда славяне буквально затопили Балканский полуостров, за короткое время ассимилировав численно преобладавшие фракийские общины и устремляясь в собственно византийские земли, византийские авторы обратили внимание на ряд поразивших их особенностей странных завоевателей. Во-первых, греки не могли понять, каким образом "живущие в демократии", вроде бы лишенные иерархических структур славяне одерживают победы над регулярными византийскими легионами. Во-вторых, их отношение к военнопленным. По закону войны рабовладельческой эпохи пленный — раб. (Нынешняя Чечня дает примерное представление, как это в те времена выглядело.) Славяне же предлагали пленным либо выкупиться, либо оставаться в общине на положении равноправных членов. И наконец, славяне не обкладывали никого данью, не устанавливали своего господства. Более того, занимая территории Византийской империи, легко соглашались платить дань императорам. Энгельс имел в виду примерно эту специфику, когда говорил, что варвары омолодили дряхлеющий мир. Надо было только оговорить, что в VI веке это были славяне.

Свойственные кровно-родственным общинам культ генеалогий и иерархичность по своему трансформируются в Империях возникших на развалинах Римской-Франкской и Византийской. Иерархия в Империях как бы отрывается от кровнородственного начала, роды "знатные" и "незнатные" вместе с их генеалогиями выстраиваются в иерархию независимо от действительной этнической природы, а в "Священной Римской империи" латинский язык ("кухонная латынь") долго успешно конкурировал с германскими языками и мог победить, как он победил в самой Италии, Галлии и на других европейских территориях.

Естественно, что в границах Империй славяне в массе остались внизу социальной лестницы. Но и на Дунае, и на Эльбе, и на Балтике они несколько столетий вели борьбу за самосохранение в этнокультурном, религиозном и хозяйственном планах. Балтийские славяне почти четыре века выдерживали натиск франков и саксов, а язык свой сохранят до конца XVIII столетия. Естественно и то, что вооруженная борьба побуждала усваивать кое-что и из структурных организаций (скажем, постоянные боевые дружины) противника. Но у тех же балтийских славян неславянское начало всегда было значительно, поскольку в VI–IX веках славяне на Балтике поглотили достаточно многочисленные остатки иллиро-венетских и отчасти кельтских племен.

Не территориях, оставшихся за пределами Империй, внешнее влияние сказывалось в гораздо меньшей степени, и исконные традиции удерживались веками в почти неизменном виде. Наиболее наглядно это проявилось именно на территории Восточно-Европейской равнины. Здесь, конечно, тоже происходили вооруженные столкновения с иноязычными племенами — прежде всего кочевыми, накатывавшимися периодически с востока. Но продвижение самих славян на восток шло путем ассимиляции соседей. Это касалось прежде всего балтских и угро-финских племен, но касалось и отдельных групп иранцев, рассеянных на обширных территориях от лесостепи до Причерноморья и Каспия. Так, Причерноморская Русь (Восточный Крым и Таманский полуостров) практически не имеют славянского населения как с точки зрения антропологии, так и археологии. А к середине X века византийцы уже не отделяют этих русов от поднепровских, и они говорят теперь на одном — именно славянском — языке.

К IX веку в Восточной Европе складывается ряд крупных племенных образований славян, отличавшихся значительной внутренней устойчивостью и более или менее единообразной структурой управления, выстраивавшейся снизу вверх. Движение с запада на восток шло в основном по двум традиционным путям: с Балтики Волго-Балтийским путем, с Дуная — Дунайско-Днепровским. Два эти пути долго не пересекались, а денежные системы так и не слились вплоть до татаро-монгольского нашествия. Культура северного ареала была близкой одновременно с южного берега Балтики (это проявлялось, в частности, в характере жилищ и планировки поселений), на юге также долго удерживался особый тип жилищ, свойственный территориям бедных лесом.

Социальная дифференциация проникает, естественно, и в восточную Европу и наиболее заметно она проявлялась в тех районах, где ассимилировались племена так или иначе сохранявшие кровно-родственную общину. Как было сказано, к их числу относится и область племен полян и многие пограничные территории. Тем не