Дочь палача и дьявол из Бамберга - Оливер Пётч

Магдалена тихо рассмеялась.

– Помни, что он там не один. Сразу два хмурых Куизля, я тебя умоляю!.. Будь я на месте чудовища, то поспешила бы убраться подальше.

Она прижалась к Симону и через несколько минут наконец заснула.

Не успели братья отойти от дома, как Якоб снова потерялся в тумане. Он хмуро шагал вслед за братом. Тот катил двухколесную, перепачканную кровью и грязью тележку, которую они взяли из сарая. Бартоломей, словно без всякой цели, то и дело сворачивал на перекрестках или выбирал переулки до того тесные, что едва проходила тележка. На темной улице его хромота была почти незаметна.

«Он научился уживаться с нею, – подумал Якоб. – Каких же усилий ему это стоило? Сколько насмешек пришлось стерпеть? Но, готов поклясться, он стал просто-таки матерым псом. Не ожидал я от него такого…»

– Ты, кажется, говорил, что лошадь у южного рва? – спросил он наконец; это были первые слова, произнесенные им с тех самых пор, как они вышли. – Почему мы просто не пошли от дома вдоль рва? Получилось бы короче.

– Чтобы стражники из тамошнего патруля пристали с глупыми вопросами? – Бартоломей пренебрежительно фыркнул. – Труп лежит там с самого утра, мне еще днем следовало забрать его. Но у меня были другие дела, потому я отправился за ним только сейчас.

– Ну да, чтобы стражники с утра пораньше не обнаружили тушу и не содрали с тебя крепкий штраф, – усмехнулся Куизль. – Теперь понятно… Что ж, табак того стоит.

Как и Куизль в Шонгау, Бартоломей, наряду со своим основным ремеслом, обязан был избавляться от нечистот и дохлых животных. Власти города придавали огромное значение тому, чтобы трупы вывозились как можно скорее, так как опасались эпидемий. Затем мертвые туши разделывал живодер, живший за городскими стенами. Но порою и эта грязная обязанность возлагалась на палача.

– Ты ведь не возле дома будешь с нее шкуру снимать? – поинтересовался Куизль, пока они шагали по туманным улочкам. – Во всяком случае, я не видал у тебя ни скребков, ни прочих инструментов. Да и вонь была бы страшенная.

– Советники такого не допускают. Так что придется вывезти тушу в Хауптсмоорвальд. Там у меня живодерня. Раньше неподалеку стоял роскошный охотничий дом с толпой челяди, которая всем этим и занималась. Но после войны это осталось в прошлом, и мне приходится выполнять грязную работу. Неблагодарная возня, хоть платили бы толком! – Бартоломей простонал и направил тележку по особенно узкому участку между кучами конского навоза и прочих нечистот. – Для начала отвезем лошадь ко мне в сарай, а утром посмотрим.

Некоторое время братья хранили молчание. Потом Якоб осторожно попытался растопить лед.

– Слушай, я давно хотел поблагодарить тебя, – начал он тихо. – То, что ты взял Георга в подмастерья, просто…

– Забудь, – резко перебил его Бартоломей. – Мне не нужны твои благодарности. Георг – хороший помощник. Вкалывает за троих и позднее сам станет отличным палачом. – Он обернулся на Якоба и злорадно ухмыльнулся: – Может, даже здесь, в Бамберге.

– Здесь… – Якоб вытаращил глаза на младшего брата. – Собираешься уступить ему свое место? Дьявол, так мы не договаривались! Георг нужен мне в Шонгау. Когда его ученичество подойдет к концу и ему позволят вернуться на родину, он…

– Спроси у него сам, чего он хочет, – перебил его Бартоломей. – Может статься так, что лживый отец ему осточертел.

– Что ты рассказал ему обо мне? Господи, уж не…

Пронзительный крик всего в паре кварталов от них прервал спор. Якоб остановился и вопросительно взглянул на брата.

– Кто бы это мог быть? Не думаю, что твоя дохлая лошадь.

Поразмыслив секунду, Бартоломей выпустил оглобли тележки и побежал на крик. При этом он еще раз обернулся на Куизля:

– Вместо того чтобы драться с братом, я лучше поколочу пару висельников. Давай за мной!

Куизль поспешил следом. В несколько торопливых шагов братья добрались до небольшой, окруженной низенькими домами площади, посреди которой стоял старый колодец. Возле него съежился стражник, рядом на земле валялась алебарда. Фонарь на краю колодца давал мутный свет. Стражник зажал рот ладонью и в ужасе озирался. В конце концов он выудил из-под рваного плаща глиняную бутыль и щедро глотнул.

– А, всего-то пьяный сторож Маттиас, – разочарованно прохрипел Бартоломей и остановился. – Могли бы и не утруждаться. Видно, опять принял лишнего и теперь блюет прямо в колодец… Старик прежде был ландскнехтом, а теперь пьет так, что на ногах едва стоит. – Бартоломей покачал головой: – Просто стыдно, кого приходится держать в страже! Но сторожа, как и палачи, – ремесло неблагородное, мало кто туда пойдет.

Завидев на краю площади двух мужчин, Маттиас вздохнул с облегчением. Лицо у него было красное и все в прожилках. Казалось, даже с этого расстояния чувствовался запах перегара.

– Мил… милостивый Бартоломей! – Стражник неуверенно поднялся по краю колодца. – Вот уж не думал, что так рад буду встретить палача!

– Нагнал же ты на нас страху, Маттиас, – ответил Бартоломей. – Твой вопль до моего дома слышен был. Мы с братом тут же примчались, узнать, что стряслось. А это, оказывается, ты со своей треклятой сивухой… Убирайся прочь, или придется поставить тебя с утра у позорного столба на овощном рынке.

Маттиаса, похоже, ничуть не смутило то, что дом палача находился слишком далеко и уже поэтому заявление Бартоломея вызывало сомнения. Он пытался удержать равновесие, что в его состоянии давалось ему с явным трудом.

– Клянусь, я не пьян! – заявил стражник, вскинув трясущуюся правую руку. – Во всяком случае, не до такой степени, чтобы глаза меня обманули. И клянусь вам, я… я видел чудовище!

– Какое еще чудовище? – спросил Бартоломей.

– Ну, того, что людей жрет! Вот здесь, прямо предо мною!

Палач Бамберга закатил глаза:

– И ты туда же! Мало того, что суеверное бабье разносит эту чепуху!

– Но чудовище было здесь, честно! Только я собрался вздремнуть чуток у колодца, как зверюга выскакивает из того проулка. Останавливается, значит, и смотрит на меня, будто раздумывает, какой же я на вкус… Да, а потом, как целая вечность прошла, бежит себе дальше. Туда, в другой переулок!

Маттиас оживился. Свой рассказ он сопровождал размашистыми жестами и расхаживал, покачиваясь, из стороны в сторону. Потом неуверенно взглянул на палачей.

– Вы мне не верите, да? – спросил он тихо. – Считаете, что я напился вдрызг?

– И как же выглядело это… чудовище? – поинтересовался Куизль.

Он по опыту знал, что пьяным часто мерещилась всякая нечисть. В особенности когда их подстегивали собственные страхи.

– У него… была шерсть. Серая… нет, серебристая шерсть, – начал Маттиас, недоуменно взглянув на Куизля, словно бы только теперь его заметил. – Пасть у него страшная, с длинными острыми зубами! Сначала оно бежало на четвереньках, а потом, так неожиданно, встало прямо! – Стражник хлопнул себя по щекам. – Оно бежало, как человек. Клянусь, как обросший человек! Как… как оборотень!

– Выбирай, что говоришь! – вскинулся на него Бартоломей. – С такими вещами не шутят. Или ты захотел…

Он не договорил. По улице снова разнесся крик. Якоб подумал было на Маттиаса, но в этот раз крик был куда звонче, тоньше. Сомнений быть не могло – кричала молодая девушка в переулке рядом с площадью.

Куизль не медлил ни секунды. Он проскочил мимо растерянного Маттиаса и, не оглядываясь на стражника с Бартоломеем, скрылся в темном переулке. Без фонаря палач едва мог разглядеть собственную ладонь. Где-то распахнулись ставни, кто-то выругался на верхнем этаже и выплеснул на улицу содержимое ночного горшка. Куизль ощупью пробирался вдоль домов, ударил ногой старую бочку, та опрокинулась и с грохотом скатилась по подвальной лестнице. Палач выругался и двинулся было дальше, но тут поскользнулся в луже на верхней ступени. Он вскочил и ощутил на руке липкую жидкость, запах которой не спутал бы ни с чем другим.

Это была кровь.

Где-то слышались быстрые удаляющиеся шаги. Палач огляделся и разглядел у подножия лестницы чей-то силуэт.

– Кто бы ты ни был, человек или монстр, выходи! – прохрипел Куизль.

Ничего не шевельнулось. Тогда палач осторожно спустился по ступеням и остановился перед скорченным телом.

Внизу, в луже собственной крови, лежала молодая девица.

– Якоб? Это ты? – раздался низкий голос Бартоломея.

Он проследовал за братом и теперь стоял на верхней ступени, поводя фонарем в разные стороны.

– Что там такое?

Якоб взял руку девушки и не смог нащупать пульс.