Алкаш в газете - Михаил Серегин

– Ну тогда поехали, не будем откладывать это дело в долгий ящик.

Подъехав к зданию городской милиции, мы первым делом отыскали Дынина и спросили, что от нас требуется. Он объяснил, что нужно опознать второго нападавшего и подписать все необходимые протоколы, и отвел нас к следователю Быкову, который занимался этим делом.

После того как с формальностями типа опознания второго бандита и оформления бумаг было покончено, я спросил Быкова насчет того, какие показания дал Барсуков.

– Пока все отрицает, – ответил следователь. – Сначала утверждал, что его сотрудники лгут и хотят его подставить. Потом утверждал, что его хочет подставить милиция. Потом дошел до того, что обвинял вас в сговоре с его мясниками. В общем, в голове полная каша, человек явно растерян. Сейчас консультируется со своим адвокатом.

– О деле Бомберга вы пока не говорили? – спросил я.

– Отрицает всякую связь с Бомбергом, говорит, что вы беседовали с ним о состоянии Карповского рынка... Словом, пока не раскололся, но мы работаем, – подытожил Быков.

Мы молча кивнули следователю и попрощались с ним.

Наше возвращение в газету принесло нам некоторые неожиданности. Во-первых, весть о нападении на нас распространилась по всей редакции и, скорее всего, по всему Дому печати. Во-вторых, нас хотело видеть руководство газеты как в лице главного редактора Гармошкина, так и его заместителя Пыжикова.

Мы отправились сначала к Гармошкину.

– Черт возьми, что еще случилось? Почему я ни о чем не знаю, когда должен знать в первую очередь?! – возмутился главный редактор, едва мы появились на пороге его кабинета.

Скорее всего, это фраза была не вопросом, а упреком в мою сторону.

– Кто, в конце концов, платит вам деньги? – подтвердил мою догадку Гармошкин.

– Во-первых, пока мне еще ничего не заплатили, – резонно заметил я, – а во-вторых, у меня не было возможности сообщить вам какую-либо конкретную информацию. Да и сейчас рассказывать особо не о чем. Могу лишь подтвердить те факты, которые, скорее всего, и так вам известны.

– Садитесь, – указал Гармошкин на стул рядом со своим столом, – и быстро все мне рассказывайте.

Мы сели за стол, и я неторопливо поведал главному редактору о том, что с нами случилось. Во время моего монолога Гармошкин нервно елозил на кресле, беспрестанно вздыбливая руками свои и без того всклокоченные волосы. Потом он несколько секунд поразмышлял и спросил:

– Как вы думаете, это дело имеет перспективы?

– Какие именно?

– Я имею в виду прежде всего дело Барсукова. У вас есть основания предполагать, что он является заказчиком убийства?

– Хотя основания есть, – сказал я, – эта линия не кажется мне перспективной.

И я изложил Гармошкину свои мысли, с которыми вчера уже ознакомил Седого.

– Никаких фактов, доказывающих причастность Барсукова к делу об убийстве Бомберга, не обнаружено. Эпизод с нападением на нас можно рассматривать как банальное запугивание, – резюмировал я. – И предваряя ваш вопрос, скажу, что расследование надо продолжать, но не по этой версии. Барсуковым занимается милиция.

– Угу, угу, угу, – рассеянно глядя на стол, закивал Гармошкин. – Что ж, в таком случае продолжайте свою работу. Что же касается аванса, – Гармошкин залез в стол и достал оттуда конверт, – то вот пятьсот долларов. Кроме того, завтра вы оба, вместе с Борисовым, получите премиальные за проведенную работу. Можете назвать это материальной помощью. А теперь отправляйтесь к Пыжикову и объясните ему ситуацию. У него есть желание написать обо всем случившемся большую статью.

– А стоит ли торопиться со статьей? – спросил я.

– Не знаю, – раздраженно ответил Гармошкин. – Вы ему все объясните, он напишет, потом посмотрим... С сегодняшнего дня он заменяет Бомберга по всем тем вопросам, которые тот раньше курировал.

Мы вышли из кабинета главного редактора и отправились к его заместителю. Сергей Иванович Пыжиков встретил нас сидя за столом, на котором царил образцово-показательный хаос. В нем мог разобраться только человек, сам непосредственно являющийся автором этого хаоса. Что Пыжиков с успехом и демонстрировал, доставая нужные папки и документы из вороха бумаг, наваленных на столе.

– Ты хотел нас видеть, Сергей Иванович? – спросил Борисов.

Пыжиков бросил на нас задумчивый взгляд из-под очков и произнес каким-то утробным мягким голосом:

– Э-э... Как бы да... Тут как бы поступила информация о том, что вы э-э... попали в некую критическую ситуацию, и в связи с тем событийным рядом, который имеет место быть в последнее время, э-э... есть как бы необходимость придать всему этому идеологическую направленность и персонифицировать в ряд статей на тему о-о-о... Ну, в общем, я бы сформулировал ее как журналисты-расследование-свобода слова-тайны сильных мира сего...

Пыжиков сделал небольшую паузу и посмотрел в окно, чтобы сосредоточиться.

– Видите ли, я хотел бы просто пояснить вам ситуацию, чтобы вы были более адаптированы в ней, – продолжил он. – Раньше всеми подобными материалами занимался Бомберг, но в связи с такими неожиданными трагическими обстоятельствами его жизни эти вопросы перешли в мое ведение. И я, несмотря на то, что по-своему уважал Сашу, должен сказать, что мне кардинально не нравилось, что он делал. Все это было, э-э... на мой взгляд, несколько непрофессионально, ужасающе субъективно и односторонне, семантически и стилистически не выверено, и, можно сказать, граничило с лубком... Я не говорю о чем-то большем, поскольку для этого необходима уверенность, базирующаяся на-а... жесткой фактологической основе, но всего перечисленного, на мой взгляд, как бы достаточно, чтобы э-э-э... радикально перестроить работу в этом направлении...

– Сергей Иванович, – перебил его Седой, – ты можешь сказать, чего ты конкретно от нас хочешь?

– Э-э... От вас мне нужна хронология событий, происшедших с вами, – мы опубликуем ее в ближайшем же номере, но-о... мы должны изменить стилистику подачи материала в свете той новой концепции, которую я изложил и которую намерен жестко продвигать в дальнейшем.

Неожиданно мое терпение лопнуло. Не знаю почему, но этот человек производил на меня странное впечатление, сотканное из противоречивых качеств: подчеркнутой интеллигентности и одновременно дремучести и отчаянного самомнения. Кроме всего прочего, сама манера речи Пыжикова действовала на меня усыпляюще. Может быть, отчасти из-за этого я и встрял в разговор.

– Я извиняюсь, конечно, я человек новый в редакции, – признался я, – но в силу того, что я имею некое отношение к упоминавшемуся эпизоду, позволю себе высказать свое мнение.

Не знаю почему, но я заговорил в интеллигентной манере Пыжикова.

– Дело в том, что следствие только началось, – продолжил я. – Этот эпизод как таковой сложно однозначно расценить в том или ином направлении. Мне кажется, на данном этапе логичнее было бы ограничиться лишь упоминанием самого факта нападения без указания каких-либо причин происшедшего. И уж совершенно точно, что о серии статей говорить еще пока рано.

Пыжиков задумался, глядя на расчищенное на своем столе место. И, не поднимая глаз, обратился ко мне с вопросом:

– То есть вы э-э... однозначно уверены, что убийца еще не найден и задержание э-э... – тут он запустил руку в хлам на столе и вынул из него нужный листок, – некоего Барсукова не имеет к убийству Бомберга никакого отношения?

Мне захотелось высказаться категорично, что я и сделал:

– Если это и имеет отношение к убийству, то весьма косвенное. Подлинные преступники еще не найдены.

– А чем подкреплена ваша уверенность на этот счет? – после некоторой паузы спросил Пыжиков.

Я и тут проявил категоричность и сказал, что предпочел бы не распространяться на этот счет, поскольку это не более чем мои соображения.

Пыжиков снова сделал паузу и после нее со вздохом произнес:

– Что ж, тогда наш разговор можно заканчивать. Я подумаю над тем, что вы сказали, и приму соответствующее решение, о котором я вас поставлю в известность.

Последнюю начальственную фразу он произнес особенно мягко и даже нежно.

Мы с Седым молча кивнули и покинули кабинет заместителя главного редактора, расширившего за последние дни свои полномочия.

Мы вернулись к себе в комнату, и Седой, расположившись в кресле, констатировал:

– Зам умер, да здравствует зам! Ты знаешь, Владимир, я прихожу к выводу, что не знаю людей, кому смерть Бомберга принесла какие-либо потери, хотя бы моральные. И вижу достаточно людей, которые после его кончины скорее вздохнули с облегчением.

– Ну а как же женщины? В конце концов, семья?...

– Я не имел в виду сферу его личной жизни, – заметил Седой.

– И все-таки кто-то должен был от этого пострадать, – заявил я. – Понимаешь, я, конечно, не знал Бомберга лично, но по тому, что о нем говорят, не могу себе представить, что он жил бы подобной жизнью, полной опасности и врагов, не подстраховываясь.