Беглый - Винсент Килпастор

— Валом возвратов. Три нарушения режима подряд — и понеслась душа в рай! Только если в зону возвратом придёшь — чалиться придётся уже до звонка. А здесь — всего год — полтора максимум.

— У меня до звонка — два с половиной, да я их на зоне на одной ноге простою!

— Ты за три нарушения здесь таких харчей огребёшь, что потом на больничке звонковать будешь. Они, суки, поначалу мягко стелют, чтоб привык, не рванул в бега. А потом за свои показатели убивают. Или деньгой платишь за каждый акт. Чем быстрее хочешь спрыгнуть, тем больше пыхтишь. А акт им составить — как два пальца. Сам увидишь. Вован шумно вздыхает и с хрустом добивает остатки корейской морковки.

А так, да — самый быстрый и надёжный вариант возврата — побег. Едешь себе домой, кайфуешь два — три дня и, назад, с повинной. Гарантированная путёвка в зону. Им такие вольнолюбы тут на хер не нужны. Ну, ты не дёргайся пока. Присмотрись. Втянешься.

Поначалу всем назад охота, кроме каршинских. Вован сделал однозначный жест в сторону хаты с кулумбетовским завхозом. Там эти гады освенцим соорудили.

— То есть, если на пару дней в загул двинуть, даже срок не припаяют? Ты это серьёзно? Это же прекрасно, прекрасно!

— Первые две недели они никому не сообщают о побеге. Тебя только опера с колонки будут искать. Технично по адресам шерстят. У них это за праздник — едут в Ташкент на охоту за счёт конторы.

Найдут — все чики-чики, показатели в норме. Не найдут — тогда уже в розыск, к гражданским ментам отфутболивают. А это уже брателла, статья, новый срок, суд, следствие, тюряга, вся, короче, канитель по-новой. Для настоящего побега дух нада иметь.

— Да какой там там, Вованя, дух, не колючки, не автоматчиков, сами же утром ворота и откроют! И у меня духу хватит! Я и сейчас прямо через забор махнуть могу.

— Дурак ты ещё совсем.

— От чего же дурак-то? Ну как не убежать, если они утром ворота сами откроют? Сел на автобус и вперёд?

— Так не делается. Помучайся тут месяцев шесть — восемь, и на проценты.

— Я не понимаю, зачем мучиться, если можно завтра же и дёрнуть, по холодку.

— Вот ведь ты шибанутый все же. Как есть звезданутый. Отсидел почти пятерик, пару месяцев, можно сказать, осталось, а ты лыжи надрочил? Смысл какой?

— Смысл? А в чем вообще он есть, смысл? Живём для чего? Умираем для чего? А если, скажем, я за эти пару месяцев на асбестовом заводе рак лёгких себе обеспечу? Тогда что? Тихо умер в кругу скорбящей семьи? Да и не в этом дело. Не в этом дело — ты пойми! Как не убежать из тюрьмы, где нет замков? Как можно в ней сидеть — то? Дверь — то открыта? Вот ведь идиотизм наш в чем! Это же как под гипнозом? Кролик может сбежать, ан нет, сам к удаву в пасть, добровольно. ДОБРОВОЛЬНО, понимаешь?

— Умники. Очкарики. Первые стукачами определяетесь. Вот у нас в классе был один такой — теоретик, блин. Вечно задумается о чем-то, глаза в потолок, и руками, руками все эдак вертит перед собой, будто белку в колесе гоняет.

— Ну и что?

— Да ничего. Пинали мы его всей оравой, пинали, портфель отбирали, ссали на него в туалете школьном, в завтрак плевали. Класса до шестого… наверное. Потом, как пэписьки оперением покрылись — не до него стало.

— Ну а он, с ним-то что? С дуриком?

— А…да…ничего… Уехал. В Питер, кажись. Да-да. Точно. В Питер. Да. Два универа, придурок, закончил подряд. В банке импортном, там же в Питере и работает. Долбоеб. За зарплату.

Вован разлил остатки тёплого пойла в гранёные стаканы. Мне досталось чуть больше, чем вмещается в один глоток, и глотать эту тёплую гадость пришлось дважды. Русская ароги — вот ведь, ну объявили независимость, обозвали водку «арак», ну уж и название поменяйте. Тимуровская там или Навоийская. Нет же — «Русская»! В морду надо за такую русскую бить.

Аж искорёжило всего. В такие неприятные моменты, я всегда чётко понимаю — через короткое время — обязательно стану блевать. Это как бы знак мне свыше — не хочешь сильно блевать позже, выписывай тормоза. Прямо сейчас. А то облюёшься по полной программе. В крайнем случае — утром. Давно водку не пил. Хотя какая там водка? Арак — одно слово. Аркан мать его.

— Вован, а ты знаешь, как по-узбекски будет «бельевая вошь»?

— ??

— БИТ! представляешь, вшу назвали «бит»! Как единицу информации! Двоичные коды состоят из вшей, Вован! А ты обратил внимание, в каком свете теперь выглядит название группы БИТлз? Не жуки бита, а вши! Битники вшивые. Тюремный бит — это типа «быт», но с узбекским акцентом, игра слов, улавливаешь?

Во!!! Я понял, Вован! Я книгу напишу про зону! Да! Название уже есть — «Папский бит»! Хахаха — помнишь вот это:

Весь район сегодня не спитВесь район на танцы спешитВиноват в этом московский битЭтот новый танец словно динамитПусть танцуют с нами все кто любит бит

Ну, как это передать тому, кто не кормил вшей в узбекской зоне, Во-вааан! Я рискую остаться непонятым! Вот где скорбь-то вселенская! Вован!

— Это в голове у тебя вши, Шурик. Ты лучше подумай, как выжить тут! Как пожрать добыть. Без запала.

Вован продолжает духовные наставления.

Каждые полгода на колонке проводят суд. Чтобы на него попасть, надо не иметь ни одного акта. Поэтому менты тут — только и ждут, как жахнуть на тебя акт. Чтобы его же тебе потом продать. Система. А после суда партия колонистов переводится на следующую ступень «свободы» — проценты. Слыхал? «Проценты»- это ты уже дома живёшь.

Но с твоей зарплаты государство высчитывает алименты для себя. Плюс раз в неделю у тебя любезная встреча с участковым, и не вздумай на неё пойти с пустыми руками, обидеть можно хорошего человека.

Раз в месяц потом тебя будут вызывать в РОВД опера, и проморозив часа три — четыре в коридоре, спрашивать о каких-то людях и движениях, о которых ты не имеешь малейшего представления. Любая муть в радиусе десяти километров от твоего адреса, и считай, в этот день на работу ты уже не попадёшь.

Будут колоть и вешать на тебя все, что не попадя, говоря, что почерк преступления сильно похож на твой. Вот такой вот тебе бит. Это называется — «проценты». Это моё будущее. Ну, там хотя бы зарядку не надо делать.

— Какую зарядку?

— Осуждённый встать! Осуждённый — была команда «подъем!»

Боже! Что же я тебе сделал за кару эту? За что мне это? Голова. Меня кажется долго били по голове вчера. Кто? Голова — сплошная рана и тупая боль после псевдорусской. Вкус во рту как у некрофила — после разминки с несвежим утопленником. Долбаный Вован. Меня сейчас стошнит.

Надо мной склонился сам Хамза Хакимзаде Ниязий. Он поигрывает резиновой дубинкой. Вот ещё — не хватало.

— На зарядку становись!

Тут я должен вам признаться, что утро, эта заря, рассвет и прочая поэтическая хрень — это не моё. Моё утро — чтобы все было нормально, должно начинаться в полдень. А ещё лучше — в час дня. А зарядку, у меня все в порядке — спасибо зарядке, я с детства ненавижу.

Я с утра неадекватен. Утро — это не моё. Все гуманное, законопослушное, рабское и подобострастное во мне ещё спит. Я не только нахер могу послать в эти тревожные часы, я убить могу. Вы лучше не будите меня, ладно? И останемся друзьями.

— Не пойдёшь на зарядку? Тощщна не пойдешь?

— Гражданин начальник, я на усиленном режиме, зарядку не делал. Ты хочешь, чтобы я тут начал корячиться? В шесть часов утра? Тощщна, совершенно тощщна не пойду. Убей меня нахер, начальник!

— Хаарашо. Спи, осужденныйджан, спи. Один акьт есть.

Основоположник узбекского соцреализма тихо закрывает за собой дверь. В зоне за такое вымогательство поднялся бы бунт. Здесь — все боятся остаться без увольнительной в город. Почти граждане уже ведь.

Сейчас мне насрать на граждан, увольнительные и этот прекрасный город. Я просто хочу проспаться.

Я зарываюсь в подушку. Ещё два часа почти до восьмичасового просчёта и развода на работу. Один акт есть. Первый акт.

Занавес.

Меня «трудоустроили» на литейный завод. По протекции Вована. До перестройки и нового мышления завод делал роскошные чугунные ванны. Хрен такие найдешь где в Европе. Броня Т-34, а не ванны. С места чтоб эту ванну сдвинуть таких жаверов как я, человек шесть надо. Минимум.

Сейчас Сантехлит мёртв. Он напоминает черно-белую фантасмагорию из фильмов Тарковского. Огромные гулкие цеха. Людей нет совсем. Жутковато. Свет сочится сверху, как в древнем языческом храме, сквозь частично выбитые витражи в потолке. И бесконечные ряды черных неэмалированных ванн. Ванны выстроились как гробы на массовых похоронах. Ванны кругом, как разверстые могилы третьеразрядного фильма ужасов. Депрессия Терминатора. Ванный день. Могилы Союза Советских Социалистических Республик.

Вован, он фрезеровщик. Он просто так просидел тут полтора года. Жарил на машке овощи и протирал со станка пыль. Мне повезло меньше. Я до сих пор не знаю, чем токарный станок от фрезеровочного отличается. Неквалифицированная рабсила. Так что из меня сделали шахтёра сантехлита.