Бремя чести - Любовь Бортник

действительно, как человек может подумать, что в него влюблены, если сам он любить не способен.

Глава 9

Гордость – это скользкая покатость, внизу которой ожидает нас высокомерие и тщеславие.

А. Декурсель

Когда человек обманывает сам себя, этим он не обманывает других, а когда человек обманывает других – он невольно обманывает сам себя.

Ален не мог дождаться, когда прибудет в Марсель, что бы увидеть незнакомку и поделиться с ней своей радостью победы. Он был уверен, что она будет восхищена им, горда за него, и обязательно согласиться видеться с ним чаще, и, при всём остальном, иметь с ним открытые отношения.

Каждую минуту он спрашивал кучера, долго ли до Марселя – так страстно он желал явиться в родной город, который, он точно знал, уже взбудоражился после последний событий. Когда кучер объявил, что они въехали в город, Ален приказал ехать к лавке Бенуа.

Выскочив из экипажа он понёсся в лавку и бесцеремонно широко распахнул дверь, но девушки, что продавала булочки здесь несколько дней назад, не оказалось. Ошарашенный, он метнулся обратно в карету и приказал везти его в порт. В порту было слишком многолюдно, и карета не могла проехать – пришлось остановиться. Ален бежал по набережной, расталкивая людей одного за другим. Он помнил ту лестницу, под которой жила девушка, и нашёл дверь в её дом, но, постучавшись, понял, что никого нет. Ему никто не открыл, но он решил подождать девушку здесь.

Район города был грязный, иногда из подворотни вылезали уродцы, вроде того, что пристал к Алену, пока он ждал девушку. Сгорбившийся, без одной руки, горбатый старик требовал от богатого господина хотя бы ливр. Его трясущаяся рука тянулась к карманам Алена, хватала его за рукава безупречного кафтана. Ален одёргивался, как мог, смахивал невидимую грязь с мест, которых касалась рука юродивого. Из-под обвисших бровей мужика мелькали чёрные глазки, наполовину затянутые пеленой. Старик внезапно приблизился и стал вглядываться в глаза Алена своим уродливым глазом. Он был слишком близко, это была его ошибка – Ален не стерпел этого, гнусного вонючего бродягу. Он швырнул его, приложив все свои силы, а они у него были не маленькие. Старик отлетел на мостовую и больше не вставал. Кровь полилась тонким густым ручейком, просачиваясь между камнями, словно блуждала в лабиринте, из которого знала выход.

Ален поспешно отправился в сторону дома – благо в этот раз он примерно представлял куда ему идти. В прошлый раз он шёл, когда на улице было ещё темно, и он не видел уродливых, по его мнению, человеческих лиц, которые, как крысы, ползали по грязной мостовой. Он шёл и озирался, а то из одного угла, то из другого, на него выглядывали страшные лица. Женщины без волос, мужчины без глаз, дети без ног или рук. Немые, слепые, глухонемые – все были здесь, и все чего-то хотели от Алена, но он не знал чего.

Стало невыносимо дышать – всюду были помойки, грязные люди, не умевшие убирать за собой, прислонившись к стенам сидели люди с гниющими конечностями, которые были отрублены топором правосудия или отъедены голодными собаками или крысами. Он достал шёлковый надушенный платочек, в уголке которого были вышиты буквы «М.Ш.» Только сейчас Ален обратил на них внимание – это был платочек от Мадлен, она подарила его в последний вечер, когда они встречались в доме Шавре. Тогда он был в этом же кафтане. Удивительно – девушка подарила ему такой многоговорящий подарок, а он положил его в карман сюртука и нашёл только через месяц. Ах, если бы это был платочек незнакомки, он бы повязал его на запястье, чтобы никогда не расставаться с ним.

Ален ещё не много прошёл по этой улице, кишащей обезображенными людьми, и свернул в первый же попавшийся проулок. Как он был счастлив, когда вышел на чистую, свободную от грязи и уродства улицу. На этой улице почти никого не было, кроме нескольких прохожих и мальчика, раздававшего газеты. Ален взял свежую «La Gazette» 4и сначала удивлённо улыбнулся, а потом нахмурил брови и, смяв газету, бросил её в лицо мальчишке, который эту газету ему продал. На первой же странице была новость, всколыхнувшая Марсель. «Мадемуазель де Атталь – плохая актриса или хорошая любовница? Публичный дом в самом богатом районе Марселя. Ален Жоффруа Д’Амбруазе – «герой», открывший тайну своих друзей и отправивший их на эшафот.»

«Что за нелепости? Добраться бы мне до этого дурака, который написал это. И что значат эти кавычки? Не думают ли они, что я самозванец? Трусы! Завистники! Сами бы никогда не решились на такое. Ничего, скоро появится новая новость. «Патрик Ренодю, последний редактор знаменитой французской газеты, найден застреленным в своём доме.» Вот это новость будет! Вот об этом интересно будет почитать. Хотя, будет слишком резонансное дело, и оно затмит дело обо мне. Достаточно просто его отставки, да» – размышлял Ален и не заметил, как вышел на улицу, где стоял его дом.

В прихожей его встретила мать. Она накинулась на него с расспросами о том, как он добрался, не было ли происшествий, не замёрз ли он, и не голоден ли.

– Матушка, вы видели газеты? Я добился своего! Они были виновны и получили по заслугам. Вы можете гордиться своим сыном – он единственный, кто не побоялся открыть людям правду.

– Дорогой Ален, я опечалена тем, что в этом деле ты занимаешь главенствующее место. Тебе не кажется, что это слишком жестоко по отношению к твоим друзьям? Вспомни, с ними ты провёл больше времени, чем с родителями. Они заслуживают наказания, но не заслуживают смерти. Может ещё не поздно всё отменить?

– Мама! Даже если бы было не поздно, я бы ни за что этого не сделал! Да, я провёл с ними большую часть своей жизни, но не потому, что они были мне интересны, или я нуждался в них, а потому, что мой отец вечно занят банковскими делами, а мать – сплетнями со старухами, вроде мадам Попьюи, которая уже лет двадцать не выходит из своего особняка и жизни толком никогда не видела и не видит. Я сделал то, что сделал бы на моём месте любой порядочный мужчина – защитил честь своего почившего друга.

– Они поступили не хорошо, Ален, но и ты сам сделал очень плохую вещь. Я говорю это как мать, ведь у них у всех остались безутешные родители. А Люси, мать Годелив, как она будет жить теперь, как ты будешь смотреть ей в глаза?

– А как она могла бы смотреть в глаза месье Шавре?

– Не оправдывайся за счёт