Танцующая на гребне волны - Карен Уайт

– Да, спасибо. Ты очень добра.

– Ты моя сестра и Джеффри мой зять. Это самое меньшее, что я могла сделать.

Она схватила меня за руку – рука была без перчатки, я потеряла их, принимая роды, а Джеффри не располагал сейчас деньгами, чтобы купить мне новые – после прошлогоднего урагана и потери урожая. Перчатки были лайковые.

Джорджина пристально смотрела на безобразный красный шрам у меня на руке.

– Что у тебя с рукой?

Я высвободила кисть.

– Порезала, во время родов. У Тетли. В прошлом году, в феврале. Рана воспалилась, и я могла потерять руку. И слава богу, что это всего лишь шрам.

Джеффри подошел ко мне и снова, взяв мою руку в свою, поднес шрам к губам.

– Ты уверена, что не хочешь вернуться домой?

Его темно-синие глаза смотрели в мои глаза, и мне захотелось заплакать. Ребенок, которого мы только что похоронили, был не только мой, но и его, и у них были одинаковые глаза. Я прижалась головой к груди Джеффри, слыша биение его сердца.

– Да, только ты будь со мной.

Джорджина остановилась, отвернувшись, позволяя Джеффри увести меня с кладбища. Заржала лошадь, и я увидела, как из-за нашего фургона вышел мужчина. Я почувствовала, что Джеффри напрягся, когда мы оба узнали молодого вдовца Натэниела Смита. У него была большая хлопковая ферма на Джоунз-Крик, поэтому у нас, казалось бы, должно было быть много общего. Но Джеффри его терпеть не мог, и мы избегали его общества. Его жена умерла восемь лет назад, и на службы в домах плантаторов он не ходил. Без участия женщины, жены, в общественной жизни было неудивительно, что наши пути не пересекались даже на таком маленьком острове.

Натэниел снял шляпу и поклонился мне, потом Джеффри.

– Мистрис Фразье. Мистер Фразье. Я сочувствую вашей утрате, – проговорил он.

Ни один из нас ему не ответил, но он продолжал:

– Я не знал о вашей трагедии. А то бы не зашел к вам сегодня. Но мне сказали у вас дома, что вы здесь и, возможно, будете готовы увидеться со мной, после того как я изложу вам свое дело…

– Какое такое дело? – резко спросил Джеффри.

Подошла Джорджина и, узнав Натэниела, замерла на месте, краска сошла с ее лица.

Поведя рукой у себя за спиной, Натэниел вытолкнул вперед худую, бледную, малорослую девчушку, не старше лет десяти-одиннадцати, с грязной желтой повязкой на голове. Там, где у нее когда-то был глаз, сморщенная кожа была просто зашита. Она смотрела на нас униженно, со страхом, внутренне съежившись, но держась прямо.

– Это Джемма. Ее мать была у нас акушеркой. Она умерла от лихорадки в прошлом месяце. Джемма помогала ей немного и кое-чему научилась. Мне она не нужна, но вашей жене, может быть, пригодится…

Я выступила вперед, но не прикоснулась к девочке, опасаясь, что она убежит, и ее не остановишь.

– А что у нее с глазом?

Натэниел прищурился.

– Тяжелая инфекция, и его пришлось удалить.

Я постаралась не содрогнуться, представив себе, что это могла быть за операция. Морфину рабыне не дали бы. Я смотрела на Джемму. Какая же она стойкая, чтобы пережить такое.

– Сколько вы за нее хотите? – спросил Джеффри.

Я чуть не заплакала от облегчения, услышав голос мужа. Я думала, мне придется умолять его взять этого бедного израненного ребенка.

Натэниел не удостоил девочку взглядом.

– Я рассчитывал, что мы можем устроить обмен. У меня две рабыни сейчас на сносях. Без акушерки, боюсь, разродиться они не смогут. А я не могу позволить себе потерять и матерей, и детей.

Не дожидаясь ответа Джеффри, я согласно кивнула.

– Конечно, только пришлите мне сказать вовремя.

Натэниел заметил Джорджину, и в глазах его вспыхнул странный огонек.

– Мисс МакГрегор, – сказал он, склоняя голову, – надеюсь, вы здоровы.

Я стояла лицом к лицу с сестрой и увидела, как краска выступила у нее на щеках. Она отвечала наклоном головы, глядя себе под ноги.

Я опустилась на колени рядом с Джеммой и улыбнулась ей, стараясь не смотреть на ее глаз.

– Я – Памела, и ты будешь жить у нас.

У девочки, казалось, что-то внутри оттаяло. Она робко сделала шаг ко мне, и я положила руку на ее костлявое плечико. Она вздрогнула под моей ладонью, и я почувствовала какую-то родственную близость с ней. Моя мать умерла от родов, когда мне было девять лет. Нет более тяжелой потери в жизни, чем для девочки потерять мать, прежде чем она не научилась быть женщиной.

Я повернулась к Джеффри:

– Давай сначала отведем Джемму к нам. Леда ее накормит и постелет ей рядом с собой в кухне. Мне кажется, им будет хорошо вдвоем.

Я не случайно сразу же подумала об этой очень маленькой и очень полной темнокожей Леде. Она заботилась о Джеффри с самого его детства. Бездетная вдова неопределенного возраста, она все еще оплакивала своего мужа – он умер более трех лет тому назад.

Джеффри посадил Джемму в фургон и помог мне сесть на переднее сиденье рядом с ним. При выезде на дорогу я обернулась. Натэниел как раз подошел к моей сестре. Взглянув на него, она побежала к отцу, тот выходил с кладбища.

– Я знаю, ты не любишь Натэниела, – сказала я Джеффри, все еще глядя на сцену у входа на кладбище, – но он мог бы обеспечить Джорджину. Не понимаю, почему она не позволяет ему ухаживать за собой.

Сначала Джеффри ничего не ответил, но наконец сказал:

– Предоставь ей самой сделать выбор, хотя боюсь, она его уже сделала. – Держа вожжи одной рукой, другой он взял мою руку. – У тебя верное сердце, Памела, почему я и люблю тебя так. В любви я не допускаю изменчивости, она ранит душу.

Его пальцы в перчатке переплелись с моими, и я изумилась их твердости и надежности, как сильны они были на полевых работах и как нежно они ласкали ребенка.

Он стиснул мне пальцы почти до боли.

– Ты понимаешь?

Опустив голову ему на плечо, я на мгновение забыла о нашем горе.

– Да, Джеффри, – сказала я. – Ты же знаешь, я никогда бы не могла быть неверна тебе.

«Навсегда», – пронеслось у меня в голове. Мои пальцы коснулись золотого обруча на левой руке, и впервые за долгое время я подумала о бывшей его владелице – не значила ли его потеря ею, что «навсегда» утратило свой смысл.

– Хорошо, – сказал он, не глядя на меня.

Он снова взял вожжи двумя руками, а я продолжала за ним наблюдать. Мне очень хотелось спросить, откуда ему известно все о Джорджине, но я понимала, что не могу задать ему этот вопрос.

Ава

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Апрель 2011

Взглянув еще раз на карту, которую нарисовал мне Мэтью, я сложила ее и сунула в задний карман шортов. Я давно не ездила на велосипеде, но мне всегда говорили, что один раз научившись, разучиться уже невозможно. После первых попыток продвигаться по неровной поверхности я готова была не согласиться. Велосипед Мэтью был слишком велик для меня, но он опустил седло, насколько это было возможно, и заверил меня, что скоро мы купим мне собственный. Я лихо закинула одну ногу через седло, другую уперла в педаль – и, чудесным образом оказавшись в вертикальном положении, хотя и несколько неустойчивом, тронулась с места. Легкий солоноватый ветерок ласкал мне лицо, и я невольно заулыбалась.

Мое собеседование по поводу работы, устроенное по рекомендации моего бывшего начальства, прошло хорошо, и настроение у меня было отличное. Мэтью предлагал отвезти меня на это интервью в Брунсвик через дамбу, но мне хотелось поехать туда самостоятельно. Тогда он показал мне несколько дыхательных упражнений для успокоения нервов, если я вдруг впаду в панику, пересекая мост, и после нескольких совместных поездок с ним в пассажирском кресле я почувствовала себя способной осуществить все сама.

Сбросив скорость при приближении к Фредерика-роуд, я вспомнила, что здесь нужно повернуть направо, к деревне. Я побывала в ее центральной части, заполненной маленькими магазинчиками и ресторанами, где мы с Мэтью ужинали после моей неудачи с лазаньей, но мне было необходимо как следует познакомиться с моим новым домом. Мэтью обещал мне показать округу в ближайший уик-энд, но мне не хотелось дожидаться. Я желала все увидеть своими глазами, а не его, и без его воспоминаний.

И я хотела увидеть океан.

Меня окатило волной страха при одной только этой мысли, и велосипед вильнул в сторону. Позади раздался гудок, и я снова вернулась на дорогу, сосредоточившись, чтобы пропустить обгонявшую меня машину.

Вскоре пот выступил у меня на лице, и майка прилипла к спине. Поглотивший мое внимание запах болота затмил в сознании ощущение велосипеда. Знакомые неприятные чувства пробудились в моей памяти, и ноги крутили педали как бы отдельно от меня.

Я поехала медленнее, начиная замечать густые кроны деревьев, приподнимавшие испанский мох на своих гибких ветвях, как женщина, демонстрирующая драгоценности. Местами улица походила на туннель, деревья и мох создавали иллюзию путешествия сквозь время на фоне света и тени.