Заххок - Владимир Медведев

– Завтра, когда рассветёт, соберём молодёжь, возьмём оружие, какое есть, и пойдём на пастбище, – сказал Шер. – Прогоним вазиронцев, поставим караул.

– Зухуршо… – начал престарелый Додихудо.

Шер, не дав ему договорить, воскликнул запальчиво:

– Трусость! Мы…

Но и он не сумел закончить.

– Щенок! – гневно крикнул раис. – Невежа, хайвон, животное! Почему старшего перебил?! Кто тебя учил?! Себя и своего отца опозорил.

Шер повинился, хотя и с достоинством:

– Извините, муаллим. Пожалуйста, извините. Я невежливым быть не хотел, непочтительность невольно проявил, вашу речь прервал… Собирался только сказать, что Зухуршо в наше ущелье мы не пустим. В узких проходах завалы, засады устроим, он не пройдёт.

Додихудо покачал головой:

– Даже если враг с муху, считай, что он больше слона.

Шер не ответил, лишь сказал:

– Завтра, – и двинулся со двора.

Молодёжь потянулась за ним, но престарелый Додихудо встал у выхода и раскинул руки, преграждая путь:

– Мы, старики, запрещаем! Не даём разрешения начать войну.

В недавние времена ни одна душа не осмелилась бы молвить хоть слово поперёк. Сейчас толпа на улице взорвалась криками:

– Война!

– Сдурели? Против стариков идёте!

– Война всех погубит!

– Сколько терпеть можно?! Война!

– Прав Додихудо!

И послышалась в общем гомоне возня, предвещающая начало драки. Тогда мулло Раззак, отошедший прежде в сторону, вышел на свет и поднял руку.

– Мулло! Мулло дайте сказать! – крикнул кто-то.

Не сразу, но народ затих. Мулло сказал:

– Коли нет меж вами согласия и даже стариков не слушаете, то спросим у святого эшона Ваххоба. Как они решат, так и поступим.

Все загомонили, соглашаясь.

– Уважаемых людей пошлём, – сказал мулло.

– К эшону! – завопил Горох, вырвал из рук Джава фонарь и вознёс над головой. – Для народа я на всё готов. Почтенным людям путь освещать буду.

И усмехнулся хитро – ловко, дескать, примазался к делегации.

В народе заворчали:

– Не дело это Шокира к святому эшону допускать.

Однако из уважения к покойному Ибоду не стали затевать свару над его телом.

Отправились мы в путь – раис, престарелый Додихудо, Гиёз-парторг, Шер и я. Шокир ковылял впереди, как легендарный герой с факелом, ведущий за собой народ. И я, выплыв на миг из глубины своего горя, невольно усмехнулся: наш Шокир – к каждой чашке ложка, к каждой лепёшке шкварки. Да только ложка кривая, а шкварки прогорклые. То ли родился таким, то ли судьба искривила после того давнего случая…

Шокир в то время учился в Душанбе, приехал домой на каникулы. Мать сварила похлёбку из гороха, его любимую, он наелся до отвала, пошёл на вечерний намоз. Молиться начальство запрещало, мечети в Талхаке не было, но люди собирались в алоу-хоне, доме огня. Шокир, как все, расстелил молитвенный коврик, стал совершать ракаты. Едва согнётся, как сзади кто-то шепчет: пу-у-у-уф. Коснётся пола лбом, а сзади: фу-у-уф. Сначала тихо, затем всё громче. Уже ворчит: хрр. Рычит: дрр, дррр! Соседи отодвигаются, да отодвинуться некуда. Ни дыхнуть, ни захохотать. В мечети смеяться – грех. А бедняга Шокир до конца намоза наружу выбежать не мог. И зловонное рычание сдержать был не в силах. С тех пор и прозвали его Горохом.

От позора сбежал он из Талхака и пропал. Даже на похороны отца и матери не приезжал. Никто не знал, где он жил, чем занимался. Когда война началась, как щепка с крыши упала: Шокир вернулся. Хромой, без чемодана, без узелка, в том же старом костюме, в котором и по сей день ходит. Что с ним приключилось, от какой беды прятался – кто ведает? Наверное, совсем некуда было скрыться, раз в Талхак приехал. На пустое место. Сёстры замужем, в доме отца дальние родичи-бедняки живут. Они его и приютили. Кривой, злобный, он желчность свою вначале не выказывал. Гордый человек, нищеты стыдился и искоса, с опаской в людей вглядывался – помнят ли?

Сейчас он ковылял по тропе впереди меня. Мы к тому времени миновали верхний мост через Оби-Санг и поднимались к святому месту – мазору. Я спросил:

– Шокир, зачем людей будоражил?

Как ни удивительно, он ответил искренне:

– Увлёкся я, брат…

– Если этак поступать, никакого авторитета среди народа не будет.

Он остановился, опустил фонарь.

– Это вы, уважаемые, богатые, за свой авторитет дрожите. Шокиру терять нечего. Думаешь, сладко мне у вас? Живу как на зоне. Старики – как вертухаи. За каждым шагом следят. Куда идёшь? Что несёшь? Почему то сказал? Почему так сделал? А я зэком быть не желаю. Я, может, сам вертухаем стать хочу.

Удивили меня не мысли его, а жаргон.

– Ты разве и в тюрьме побывал?

– Сейчас срок тяну. Здесь, у вас…

Я поднял голову и указал на низкие звёзды, крупные, как слёзы счастья.

– Посмотри. Разве над тюрьмой может быть такое небо?

В ответ он буркнул:

– Убери людей, и это было бы лучшее место во всём мире.

Я подумал: «Бедный парень», а вслух сказал:

– Без людей даже горы мертвы.

Шокир скривился:

– Сбились вы в кучу, как бараны на заснеженном уступе, друг друга своим теплом греете. Почему меня внутрь не пускаете?..

Я не успел ответить. Спутники нагнали нас, Шер закричал снизу:

– Почтенные, отчего пробка на трассе?

Шокир без слов поднял фонарь, заковылял вверх по тропе.

Мазор возвышается над кишлаком на склоне хребта Хазрати-Хусейн. Поднимаясь к нему, чувствуешь, что приближаешься к святому месту. Деревья словно из другого мира прорастают – не такие, как повсюду. И в воздухе словно волшебная мелодия постоянно звучит.

Гробница святого Ходжи, предка нынешнего эшона, невысока, в мой рост. Над кубом из обтёсанного камня высится купол. И, как всегда по ночам, поставлен на гробнице горящий светильник, древний чирог – плошка с фитилём, опущенным в масло. В жилище эшона, чуть поодаль от мавзолея, окна темны.

– Почивают, – молвил престарелый Додихудо нерешительно. – Для дневных забот сил набираются. Дозволено ли сон святого человека нарушать?

– Зачем ноги понапрасну били?! – хмыкнул Шокир и закричал: – Эшон Ваххоб, о, эшон Ваххоб!

Ответил ему голос из темноты словами из Корана:

– O вы, которые уверовали! Будьте стойкими пред Аллахом, исповедниками по справедливости. Пусть не навлекает на вас ненависть к людям греха до того, что вы нарушите справедливость.

И святой эшон Ваххоб вышли из-за гробницы, где стояли, нами не замеченные.

– Вы ведь не за советом явились, – сказали эшон. – Пришли просить, чтобы я приказал людям из Дехаи-Боло вернуть вам пастбище.

Мы удивились их проницательности. Престарелый Додихудо сказал:

– Ваше слово – закон для мюридов. Возражать они не осмелятся.

Эшон спросили:

– Понимаете ли, о чём просите?

– Хотим справедливость восстановить! – крикнул Шер.

– А знаешь ли, что есть справедливость? – спросили эшон. – Просишь отнять у одних и передать другим. Какое у вас, людей Талхака, право требовать для себя бóльшую долю?

– Вазиронцы всегда отнимали силой, – сказал Шер. – Или обманом, как Торба.

Эшон усмехнулись:

– Когда Саид-ревком своей властью у них отобрал и вам отдал, к справедливости вы не взывали.

Раис сказал:

– У вазиронцев много земли. А наши овцы не доживут до поры, когда сойдёт снег на малом, верхнем пастбище.

– Этот мир непостоянен, – сказали эшон Ваххоб. – Всё переменится гораздо быстрее, чем ты ожидаешь. Как бы вам не пожалеть о переменах.

Мудрой была их речь, но мы на другое надеялись – на совет или защиту.

Возвращались ни с чем. Гиёз-парторг проворчал:

– Политик. Демагог…

– Святого человека осуждать грешно, – осадил его престарелый Додихудо.

– Начальству надо жаловаться, – сказал раис.

– А где оно? – сказал Шер. – Из Калай-Хумба начальство до нас не дотянётся. Руки коротки. Слава Богу, лишились начальники власти.

– Теперь вообще никакой власти нет, – вздохнул парторг.

– Зачем нам власть? – спросил Шер. – Хорошо живём. Трудно, зато сами по себе.

– Зухуршо нынче власть, – сказал раис.

– Завтра утром поеду в нижний кишлак, в Ворух, – сказал парторг. – За справедливостью. Пусть Зухуршо нас с вазиронцами рассудит.

Шокир сказал:

– О какой справедливости говорите? Не знаете разве: если бы не было носа, один глаз выклевал бы другой…

4. Карим Тыква

Иду по нашей стороне, лепёшки в узелке несу, а навстречу Шокир хромает.

Я когда маленький был, думал, Шокир – какой-то великан. Рассказывали, Шокир ветры пустит – ураган поднимается. Один раз корову позади себя не заметил, присел по нужде, корову в небо унесло. Говорили, в верхнем кишлаке Вазирон опустилась. Хозяин прослышал, забрать пришёл, но вазиронцы: «Наша корова, не твоя. Нам её Аллах свыше послал», – сказали. Так и не отдали.

Ещё рассказывали, год был, когда весна рано наступила. Все радовались. Но Каххор-эшон, отец нашего нынешнего эшона Ваххоба, удивительно погоду предсказывали. Ни разу не ошиблись. Сказали: «В скором времени ждите страшный град. Все посевы, все сады побьёт». И определённый день назвали. Весь народ испугался: «Что делать будем?», «Как выживем?» Дед Додихудо, знающий человек, сказал: «Надо град в сторону от наших земель отвести. Шокира надо просить. Коли его досыта горохом накормить, он тучу отгонит. Но слово «горох» при нём не произносите. Разгневается».