Компаньон её сиятельства - Эванджелина Коллинз

Размышляя над запиской, он взял ломтик хлеба и откусил. Леди Стирлинг не передумала с наступлением утра. Риск существует всегда, но он пока еще не имел несчастья его испытать. Хотя эти ее условия… неужели она серьезно, или это просто средство успокоить совесть? Он может уехать когда пожелает — понятие для него непривычное, и он не собирается к нему привыкать. Если она не попросит об обратном, следующие тринадцать дней и двенадцать ночей он проведет в Боухилл-Парке, исполняя все капризы и желания прекрасной дамы.

Эти чуть заметные улыбки, которые она посылала ему за обедом… каждая из них бередила его нервные окончания. Он давно уже не испытывал этого, но ощущение было почти таким же приятным, как и время, проведенное с ней. И тот поцелуй. Первый же поцелуй обнаружил истинную природу женщины. Ах, этот поцелуй…

Один лишь мимолетный проблеск. Намек. Все, что потребовалось, — это один проблеск страсти, скрывающейся под холодной, сдержанной внешностью. И он моментально забыл, где он и с кем.

Роуздейл нахмурился, вспомнив, как покинул ее накануне вечером. Следовало ли ему принять приглашение, заключенное в том поцелуе? Нет, нет. Она ясно дала понять, что хочет, чтобы он вернулся в коттедж один. И все же…

Роуздейл, взяв еще кусочек хлеба, вернулся в спальню. Закончив одеваться, подчистил содержимое корзины и провел одинокие утренние часы в уютной передней гостиной, перечитывая «Тайме», которую привез с собой. Когда наступила середина дня, надел синий сюртук, натянул лайковые перчатки и отправился в особняк.

Дворецкий не проводил его в гостиную, а оставил ждать в переднем холле.

Ожидание было недолгим. Она появилась из длинного коридора. Кашемировая шаль на плечах гармонировала с платьем для прогулок цвета берлинской лазури. Ее сопровождала мрачная экономка.

— Добрый день, леди Стирлинг, — сказал он, кивнув.

— Добрый день, мистер Роуздейл.

Она была сама вежливая дистанция, поза строгая, тон бесстрастный. Он не принял это близко к сердцу — их зрители требовали представления.

Гидеон оставил без внимания тяжелый взгляд экономки.

— Идемте, кузина?

— Конечно. — Она положила затянутую в перчатку ладонь на его руку.

Дворецкий закрыл за ними дверь со значительным щелчком. Она приостановилась у/подножия каменной лестницы, за границей тени портика, и подняла лицо к солнцу, чтобы поймать золотые лучи под поля шляпки. Длинные атласные ресницы ласкали высокие скулы. Намек на вчерашнюю ангельскую улыбку потянул уголки рта.

Своей холодной красотой леди Стирлинг производила впечатление Снежной королевы. Но в этот момент она была солнечной богиней, впитывающей лучи солнца, подпитывающаяся его теплом, наполняющая им глубокие тайники своей души. И все же кожа ее была безупречно алебастровой. Не было ни единой веснушки на переносице идеально прямого носа, ни даже легкого румянца на щеках. Он молчал и не шевелился, сознавая, что является свидетелем редкого явления.

— Как чудесно, что снова выглянуло солнце. Я боялась, оно опять спрячется после вчерашнего короткого появления.

— Насколько я понимаю, шотландские весны похожи на лондонские? — Он заговорил тихо, не желая разрушить чары.

— Да, — отозвалась она со вздохом сожаления, по-прежнему стоя с закрытыми глазами и обращенным к солнцу лицом. Ресницы ее поднялись, и она взглянула на него. — Но холоднее. — Вежливая дистанция вернулась, Снежная королева возобновила свое господство.

Гидеон обнаружил в себе вновь обретенный интерес к погоде. Это всегда было спасительной темой беседы, которой можно заполнить пробел. И все же теперь он от души надеялся, что предстоящие дни будут без обычных серых туч и дождей. Не для себя, но просто потому, что это доставляет ей удовольствие. Потому что это то, в чем она нуждается.

— Если не возражаете, можем начать с короткой прогулки по саду, — сказала она.

— Если это доставит удовольствие вам, леди Стерлинг, то будет приятно и мне. — Ее просьбы, ее желания — закон для него.

Бок о бок они направились по дорожке за дом. Уже три раза с тех пор как приехал в Боухилл, он проходил мимо розария, но ни разу не нарушил его границ. Дело было не в отсутствии интереса, а скорее в страхе нежелательного вторжения. Большое четырехугольное пространство, хотя и открытое, не огороженное каменными стенами, производило впечатление убежища. Еще до того, как иметь удовольствие познакомиться следи Стирлинг, Гидеон понял, что это не просто часть ландшафта для украшения дома, это часть ее.

Они прошли в проем в живой изгороди, окаймлявшей сад, и зашагали по тропинке. Он понял, что это розовый сад, по листве, но не увидел ни единого цветка. Розарий представлял собой сплошное море зелени.

Она, должно быть, прочла его мысли, ибо нарушила молчание.

— Лето — пора расцвета для розария. В апреле розы еще не цветут. «Серизетт ля жоли» — самый ранний сорт, и бутоны появятся к концу этого месяца. — Она взмахнула рукой, указывая на розы по обе стороны тропинки. — К маю появятся несколько цветков, а в июне все будет в цвету. «Румянец девственницы» вырастет высоким, образуя бордюр, усеянный нежно-розовыми цветками высотой шесть футов. Внутри красно-розовая «Жоли» уступит место алой «Герцогине Портлендской», которая будет плавно перетекать в золотисто-розовую «Селсиану» в центре, а заканчиваться белым, с розоватой каймой, «Мотыльком Шейлера». Запах… сильный и сладкий, как только входишь в сад, а потом тебя окутывает восхитительно нежный, головокружительный аромат.

Он закрыл глаза, затем снова их открыл и увидел сад в новом свете. Между кустами не было границ, но легкие изменения в зеленых тонах листвы отмечали разные сорта. С приходом лета зрелище будет действительно потрясающее. Жаль, что он этого уже не увидит.

— Вы сами ухаживаете за розарием?

— Делаю что могу. Большая часть первоначальной посадки была сделана небольшим штатом садовников, которые приходят из деревни для ухода за садом. Поскольку растений много, они также занимаются обрезкой. Теперь розы прижились и не требуют постоянного ухода. Только присмотра.

— Вы себя недооцениваете. Сад изумителен, и это ваша заслуга. Совершенно ясно, что он расцветает от женской руки.

Когда они дошли до развилки, она свернула направо, он последовал за ней. Гравий уступил место газону. Большая мраморная статуя стояла в центре. Невысокие кусты окружали мраморный пьедестал.

Склонив голову набок, он рассматривал статую. Если он не ошибается, то знает, кого она выбрала в качестве центральной фигуры для своего сада. Странно, но его не удивил ее выбор, скорее, заинтриговал.