Сибирский рассказ. Выпуск V - Пётр Денисович Аввакумов

Чувствовал это — так естественно, как человек чувствует воздух и воду — у Белой скалы, исполинской, из белого кварца… Она казалась чистейшей доской, на которой можно написать слово: Доброта!..

Горы в темные ночи не выглядят угрюмыми, но они суровее и массивнее…

Иногда звезда, в своем ночном движении, задевает горную вершину и горит, как костер, разожженный смельчаком-скалолазом… Общение земли и неба… приход на землю небесного сына… это может случиться только в горах.

А летом далекая молния-зарница вдруг зальет внезапным красноватым светом одну-две вершины и растворится во тьме.

Никогда не забуду удивительную картину, которую наблюдал я в детстве три ночи подряд… Это был приход северного сияния — явления в наших широтах крайне редкого… Люди выбегали на мороз, чтобы полюбоваться бушующими сполохами: в небе желтело, зеленело, белело, возникало, исчезало, переливалось… И горные вершины краснели, бледнели, вспыхивали и гасли.

«Перед войной такое было…» — и тревога слышалась в голосе матери… «Пронесет», — успокаивал ее отец…

Пронесло…

С тех пор не играет у нас северное сияние, но и не забывается — красивое и страшное…

По небу можно угадать погоду: по цвету его, облакам, по ореолу солнца и луны, по мерцанию звезд. «Плеяды появились, значит, у воды уже дыхание холодное», — говорят старики. «Серп луны слишком вогнут вверх — ненастье будет в течение месяца…» Пытались предсказывать события в мире, в жизни людей по затмениям луны и солнца, по встречам звезд с луной… В школе узнали мы, что предсказания эти свидетельствуют о темноте народных масс в былые времена. А меня притягивали они своей необычностью и поэзией, как будто люди со своей земной судьбой становились в единый ряд со звездами…

Вот мы поздним вечером, иногда в полночь, кончали косьбу. Усталые, мы глядели в небо, на горы, пытаясь узнать, какой завтра будет день, не попадет ли под дождь сухое несобранное сено…

Если из горных ущелий подымается серый волнистый туман и вершины окутываются облаками — жди долгого ненастья. Горы совсем исчезнут; долина затянется мглою, будет накрапывать дождик… И в таких днях есть своя прелесть, есть прелесть в ничегонеделанье, в неторопливых раздумьях, иногда приводящих к тоске.

Когда же чуть приподнимутся облегченные облака и потекут на восток, внезапно над землей взметнется одна из вершин, как айсберг на пустынном океанском горизонте, гордо вспыхнувшей надеждой.

Порою все в природе идет к прояснению, а горы не желают расставаться с рваными тучами — своими платками, как вдруг освеженные вершины выстраиваются в привычный ряд, лишь только пушинка-облако цепляется за какой-нибудь одинокий утес.

«Всю жизнь можно посвятить вашим горам. — говорил однажды старый писатель, — Они тысячелики, только б найти слова, чтоб каждый лик зажил своей жизнью на бумаге».

Замирает сердце — накатывается гроза. Тучи темно-бурые, молниеносные рождаются в горах, и сами горы поглощаются ими, но перед тем как исчезнуть в бушующем вихре, поражают черной, тяжелой красотой, кажется, вот-вот они взорвутся от этой своей тяжести, оторвутся от земли в оглушительном громе.

А гроза в самих горах — это настоящее светопреставление: ураган срывает с места чугунный котел, швыряет наземь не то что человека, но и лошадь, валит вековые деревья…

В такие ненастные дни я всегда думаю о тех, что пасут скот на дальних горных пастбищах — и возникает во тьме одинокий всадник.

Паше стадо называют пятиглавым: лошади, коровы, овцы, козы, верблюды… Во главе — конь, хулэг крылатый.

Всадник на коне во тьме тысячелетий… на коне человек переваливал через горные кряжи, переправлялся через реки… и конь давал умирающему свою живую кровь.

Горы изматывали человека и коня, а долины собирали усталые племена и табуны для возрождения.

Самая восточная вершина — самая низкая, но удивительно красивой огранки — называется Гора-сирота. И крайнее ребро у человека и животного также назвали сиротой, а почему — трудно сказать…

Но гора эта первой встречает солнце… Она бежит навстречу солнцу и легко и неудержимо, как первое слово в добром разговоре.

А за ней плечом к плечу идут Тункинские золотые горы.

Так что она вовсе не сирота.

Ранним утром я встаю, иду на речку. Иду по тропинке и смотрю на вершины.

И в речке вижу их отражение.

Беру пригоршней воду и пью.

Перевод с бурятского И. Булгаковой.

Ким Балков

ФЕКЛИНА РОЩА

Старуха сидела у окна на табуретке с длинными желтыми ножками и, положив локти на подоконник и уперев руки в маленький круглый подбородок, смотрела в улицу. Отсюда, со второго этажа, было хорошо видно, как под ветвями молодых, еще не окрепших тополей, в песочнице, наспех и неумело сколоченной из белых, с темными смоляными потеками досок, возятся ребятишки. Есть среди них и ее правнук. Да, да, правнук. Старуха невесело усмехнулась, подумав о том, что до недавнего времени в разговоре со знакомыми упорно называла его внуком. Бог знает, отчего это происходило. Быть может оттого, что смутно чувствовала себя виноватою перед людьми: вот, дескать, уж девятый десяток поменяла, а все живет и вроде бы не собирается помирать… Ах, как неловко! Ах, как нехорошо!.. В такие минуты она долго не находила покоя, и все валилось из рук, и тогда внучка, молодая и сильная женщина, с укором смотрела на нее и говорила: «Ну, что же ты, баба?..» И старухе становилось неуютно, с досадою думала: «Что же со мною творится-то, а? Будто вовсе ума лишилась. И памяти тож…» Но это было не так: старуха была в доброй памяти и умела сказать о жизни… Она и теперь помнила прадеда по мужу. Жили тогда на Урале, в таежной деревушке. Был муж не то чтобы зол, а и добрым не назовешь. Подходила к прадеду (тот все