Остров фарисеев - Джон Голсуорси

"Успех! - внезапно пришло в голову Шелтону. - Именно умение преуспевать и восхищает нас в Джеллаби. Все мы хотим добиться успеха".

- Да, - согласился он вслух, - удачливый тип.

- Ах, я и забыл, - сказал его сосед. - Вы ведь из числа его противников?

- Да нет. Откуда вы это взяли?

- Мне почему-то так казалось, - произнес тот, окинув небрежным взглядом комнату; и Шелтону послышалось в его словах: "В вас есть что-то не совсем высоконравственное".

- Что вас так восхищает в Джеллаби? - спросил Шелтон.

- Он знает, чего хочет, - ответил его сосед. - А вот про других этого не скажешь... Рыба никуда не годится, ее и кошка не стала бы есть... Да, умная голова этот Джеллаби! Серьезный малый! Вы когда-нибудь слышали, как он говорит? Преинтересно бывает, когда он разносит оппозицию! А они - ну и жалкие же людишки! - И он расхохотался: то ли мысль о Джеллаби, разносящем крохотную кучку "меньшинства", так развеселила его, то ли пузырьки шампанского в бокале.

- На меньшинство всегда грустно смотреть, - сухо заметил Шелтон.

- То есть как это?

- Я говорю, неприятно смотреть на людей, у которых нет шансов на успех, которые всегда проваливаются, на всех этих фанатиков и им подобных.

Сосед с любопытством взглянул на него.

- М-да, несомненно, - сказал он. - Вы не любите мятный соус? Я всегда считал, что это - самое приятное в бараньем жарком.

Огромный зал с бесчисленным множеством столиков, расставленных с таким расчетом, чтобы каждый из обедающих имел возможность покрасоваться на фоне золотых стен, вновь завладел вниманием Шелтона. Сколько раз, бывало, он сидел здесь, старательно раскланиваясь со знакомыми, и был счастлив, если находил свое привычное место незанятым, мог почитать газету с отчетом о последних скачках и, испытывая легкое опьянение от выпитого вина, болтать с кем-нибудь из людей своего круга. Счастлив! Да, счастлив, как лошадь, которая никогда не покидает своего стойла.

- Бедняга этот Бинг: пыхтит, точно паровоз, - сказал сосед Шелтона, указывая на иссохшего, сгорбленного официанта. - У него жуткая астма, даже с улицы слышно, как он хрипит.

По-видимому, его это забавляло.

- А как вы думаете, существует моральная астма? - спросил Шелтон.

Его сосед выронил из глаза монокль.

- Послушайте, заберите это обратно: мясо совсем пережарено, - сказал он лакею. - Принесите мне порцию баранины.

Шелтон отодвинул стул от столика.

- Всего хорошего! - сказал он. - Стилтонский сыр здесь превосходен.

Его сосед поднял брови и снова уставился в тарелку.

Проходя через холл, Шелтон по привычке встал на весы. "Семьдесят килограммов! Опять прибавил", - подумал он и, срезав кончик у сигары, направился в курительную и сел читать роман.

Почитав с полчаса, он бросил книгу: уж очень она была пустая, несмотря на захватывающий сюжет и уйму родовитых персонажей. Но автор, видимо, и не хотел ничего сказать своей книгой. Шелтон посмотрел, кто же автор, - все весьма похвально отзывались о романе. И глубоко задумался, пристально глядя на огонь в камине...

Кто-то наклонился над ним, и, подняв глаза, он увидел одного из братьев Антонии, служившего в стрелковом полку; на лице его играла ленивая улыбка, багровый румянец указывал на то, что он навеселе.

- Поздравляю, старина! - воскликнул он. - По какому поводу вы отрастили этакую страшенную бородищу?

Шелтон усмехнулся.

- "Пилюли герцогини", - прочитал младший Деннант, взяв книгу. - Это вы читаете? Великолепная книга, правда?

- Совершенно великолепная, - ответил Шелтон.

- Великолепный сюжет! Когда берешь в руки роман, совсем неохота, копаться во всей этой - как ее там называют! - психологии, просто хочешь развлечься, не так ли?

- Да, пожалуй, - пробормотал Шелтон.

- Здорово интересно, когда президент крадет у нее бриллианты... А вот и Бенджи! Привет, Бенджи!

- Привет, Билл, дружище!

Этот Бенджи был молодой человек с гладко выбритой физиономией, чье лицо, голос и манеры являли собой редкостную смесь железной выдержки и удивительной мягкости.

Молодой человек - такой веселый, с такой мягкой повадкой и в то же время такой жесткий - подошел не один: с ним был седой джентльмен с острой бородкой и глазами мизантропа, по имени Страуд, и еще другой - ровесник Шелтона, с усами и небольшой плешью величиною с крону; он круглый год околачивался в клубе, во всяком случае, все вечера, когда не было скачек, ради которых нужно было бы ехать в другой город.

- Знаете, - начал младший Деннант, - этот нахал, - и он хлопнул Бенджи по колену, - завтра женится на мисс Кэссерол... знаете, Кэссеролы из Манкестер-Гейт.

- Черт побери! - сказал Шелтон, обрадовавшись, что может наконец произнести нечто понятное всей компании.

- Младший Чампион будет шафером, и я тоже. Знаете что, старина, продолжал Деннант, обращаясь к Шелтону, - вам надо бы поехать туда со мной, посмотреть на всю эту кутерьму: у вас вряд ли будет другая такая возможность попрактиковаться. Бенджи пришлет вам приглашение.

- Буду очень рад! - пробормотал Бенджи.

- А где состоится церемония?

- В церкви святого Брайабаса, в половине третьего. Приходите посмотреть, как обкручивают людей. Я заеду за вами в час. Мы позавтракаем, а потом отправимся. - И Деннант снова похлопал Бенджи по колену.

Шелтон кивнул в знак согласия; его покоробил равнодушно-легкомысленный тон, каким эти люди говорили о женитьбе, как о пикантном приключении, и он украдкой посмотрел на "железного" Бенджи, который за все это время ни на минуту не утратил вкрадчивой мягкости манер и, казалось, куда больше интересовался предстоящими скачками, нежели своим браком. Но Шелтон по собственному опыту знал, что в действительности так не бывает; такое поведение было продиктовано лишь желанием соблюдать правила "хорошего тона" и казаться человеком благовоспитанным: джентльмен не должен выдавать своих чувств. И ему стало жаль Бенджи, особенно когда он заметил, каким взглядом впился в жениха Страуд из-под своих нависших бровей и каким жадным любопытством горят глаза любителя скачек.

- Кто этот малый с парализованной ногой? - спросил любитель скачек. Он вечно тут торчит.

И Шелтон увидел человека с болезненно желтым лицом, обращавшего на себя внимание отсутствием пробора и некоторой нервозностью.

- Его фамилия Бэйз, - сказал Страуд. - Полжизни провел с китайцами: должно быть, у него зуб против них! А теперь, с тех пор, как у него повреждена нога, он уже больше не может туда ездить.

- С китайцами? Что же он там делал?

- То ли библиями их снабжал, то ли оружием. Кто его знает! Авантюрист какой-то.

- Во всяком случае, человек не нашего круга, - сказал любитель скачек.

Шелтон взглянул на сдвинутые брови старика Страуда и сразу понял, что такого человека, который может охотиться в любом лесу и имеет уйму свободного времени для игры в бридж и сплетен в клубе, должен раздражать самый вид людей, живущих столь неупорядоченной жизнью. Минуту спустя "малый с парализованной ногой" прошел позади его стула, и Шелтон сразу почувствовал, как ощетинились завсегдатаи клуба. У Бэйза были глаза, какие нередко можно встретить у англичан, - словно угли, горящие за стальной решеткой; он производил впечатление человека, который способен совершать поступки, выходящие за рамки "хорошего тона", - человека, который способен быть даже благородным. Он посмотрел прямо в глаза Шелтону: в его непреклонном взгляде было что-то говорившее, как бесконечно он одинок, - в общем, человек, которому совсем не место в таком клубе. Шелтону пришли на память слова одного из друзей его отца, который как-то сказал ему: "Да, Дик, разного рода люди состоят членами этого клуба, и они приходят сюда по разным причинам, а многие приходят потому, что им, беднягам, некуда больше идти"; и, переводя взгляд с "паралитика" на Страуда, Шелтон подумал, что, ведь, может быть, и старик Страуд такой же бедняга. Кто его знает! Он посмотрел на Бенджи - такого собранного и веселого - и сразу успокоился. Вот счастливчик! Ему больше не надо будет приходить сюда! И мысль, что очень скоро он сам будет проводить здесь свой последний вечер, наполнила Шелтона острым ощущением радости, почти граничащим с болью.

- Партию на бильярде, Бенджи, - предложил Билл Деннант.

Страуд и любитель скачек отправились смотреть на игру, и Шелтон вновь остался наедине со своими думами.

"Правила хорошего тона! - подумал он. - Этот малый, должно быть, из железа сделан... Сейчас они еще куда-нибудь поедут отсюда; полночи проиграют в покер или какую-нибудь другую ерунду затеют".

Он подошел к окну. Начался дождь; на опустевших улицах гулял ветер. Кэбмены натягивали дождевики. Пробежали две женщины под одним зонтом, и какой-то плохо одетый человек с угрюмым отчаянием прошагал мимо. Пробравшись между кресел, Шелтон вернулся на прежнее место. Перед его мысленным взором промелькнула вереница его друзей по школе и университету. Все они - да и он тоже - получили одинаковое воспитание, которое не могло привить им ничего, кроме "правил хорошего тона". Разве их знакомили с настоящей жизнью? Стоило лишь призадуматься, и становилось ясно, до чего все они невероятно глупы. Вид у них такой, словно они знают все на свете, а на самом деле они ни в чем не разбираются: ни в законах природы, ни в искусстве, ни в чувствах, ни в тех узах, что связывают людей. Да ведь по правилам "хорошего тона" даже сами слова эти не полагается произносить: все выходящее за пределы узкого круга их представлений уже не может быть "хорошим тоном". У них твердо установившиеся взгляды на жизнь, ибо все они питомцы определенных школ, университетских колледжей, полков. И эти-то люди вершат судьбы государства, диктуют законы, возглавляют науку, армию, религию. Вот они и создали себе кодекс: не вступать в жизнь слишком молодыми, заложить здоровую основу, которую жизнь и опыт отшлифуют в дальнейшем.