Повесть о Сверкающей Равнине, что звалась также Землей Живущих и Полями Бессмертных - Уильям Моррис

Отвечал Халльблит:

- Воистину, не ведаю.

- А сколько доводилось тебе видеть? - настаивал Праотец.

- Много, - ответствовал Халльблит. - Хороши дочери моего народа, да и в чужих землях найдется немало красавиц.

Тут рассмеялся старец и молвил:

- Однако ж, сынок, кабы состоял при тебе сотоварищ с того самого дня, как расстался ты с возлюбленной, сказал бы он, что по твоему разумению в мире есть только одна женщина, или, по крайней мере, только одна красавица; так ли?

Тогда сперва вспыхнул Халльблит, словно рассердившись, а потом ответствовал:

- Да, так.

Изрек Праотец задумчиво:

- Любопытно, не стану ли я вскорости рассуждать так же, как и ты.

Изумленно воззрился на него Халльблит, пытаясь понять, в чем суть насмешки, противу него обращенной; а старец, наслаждаясь его замешательством, расхохотался во все горло и молвил:

- Сынок, сынок, не ты ли пожелал мне молодости?

- Да, - отвечал Халльблит, - но чего здесь смешного? Что я такого сказал или сделал?

- Ничего, ровным счетом ничего, - заверил старец, снова разражаясь смехом, - просто уж больно вид у тебя потешный. И кто знает, чем обернется твое пожелание?

Эти слова Халльблита изрядно озадачили, но пока он размышлял, что такое имеет в виду старец, над толпой мореходов поднялся гул; они отдали швартовы, и длинные весла ушли в воду, и корабль миновал врата гавани. День стоял ясный да солнечный; в заливе гладь зеленых вод казалась словно облитой маслом, а снаружи пенные буруны весело плясали под ветерком, и Халльблит решил, что ветер добрый; ибо мореходы радостно загомонили и подняли все паруса. Корабль лег на другой галс и птицей полетел по волнам, и с черных бортов стекали соленые брызги. Вскорости мрачные утесы остались далеко позади, а там и Остров Выкупа затерялся в темно-синей дали.

_Глава 9. Корабль прибывает к Земле Сверкающей Равнины.

Как в доме, так и на корабле подметил Халльблит, что друг с другом люди приветливы и многословны, в то время как к нему никто не обращается, кроме Праотца. Что до Халльблита, хотя он и дивился, гадая, что это все предвещает, и что за земля ждет его впереди, он был не из тех, кто страшится неведомой опасности; и сказал он себе, что, как бы уж там не обернулось дело на Сверкающей Равнине, а с Заложницей он непременно встретится, и воспрял он духом, и приободрился, и, как и предсказывал Праотец, оказался веселым попутчиком. Старик то и дело прохаживался на его счет, а Халльблит порою отвечал той же монетой, а порою весело смеялся, ежели насмешка попадала в цель и заставляла его умолкнуть; а бывало и так, что юноша взять не мог в толк, к чему старец клонит. Так прошел день, и ветер дул по-прежнему попутный, хотя и несильный; солнце светило в безоблачном небе, и ничего не сулило недоброго. А когда настала ночь, Халльблит улегся на роскошном ложе, что постелили ему на полуюте, и вскорости уснул, и не видел снов, кроме тех, что складываются из воспоминаний прошлого, и ничего не предвещают, и не запоминаются.

Когда он проснулся, над морем сиял белый день, на воде играла легкая рябь, облаков почти не было, ярко светило солнце и в теплом воздухе разливалось благоухание.

Юноша обернулся и увидел, что старец сидит на постели, жуткий видом, словно вырытый из могилы мертвец: кустистые его брови сошлись над слезящимися от старости глазами, длинные седые пряди уныло свисали с обтянутого кожей черепа; однако на лице сияла улыбка такого неизбывного счастья, каким только может наделить душа это полумертвое тело. И вот повернулся он к Халльблиту, и молвил:

- Долго же ты спишь; кабы проснулся пораньше, так скорее развеселилось бы твое сердце. А теперь ступай и любуйся, сколь душе угодно, а потом возвращайся сюда, рассказать мне о том, что видел.

- Ты счастлив, Праотец, - заметил Халльблит, - что за добрые вести принесло нам утро?

- Земля! Земля! - воскликнул Убеленный Сединами. - Не осталось уже слез в этом дряхлом теле, иначе рыдал бы я от радости.

Ответствовал Халльблит:

- Верно, надеешься ты увидеться с кем-то близким, кто скрасит тебе последние минуты, так, старик?

- С кем-то? - повторил старец. - Да с кем же? Или не все мои близкие умерли? Сгорели, утонули, пали в битве, умерли в постели! Увижусь с кем-то близким, да, юноша? О да, воистину увижусь я с ним! Да, то великий воин из числа Разорителей Побережий, Морской Орел, что нес меч и факел, и ужас пред викингами за иссиня-черные моря. Это себя, СЕБЯ САМОГО отыщу я в Земле Сверкающей Равнины, о влюбленный юнец!

Удивленно поглядел на него Халльблит, а тот воздел иссохшие руки к носу корабля, который то устремлялся вниз по скату озаренной солнцем волны, то снова взлетал вверх. Но тут же снова откинулся старец на подушки и забормотал:

- И что натворил дурень! Заставил ты меня говорить в полный голос и изнурять тело в приступе нетерпения. Ни слова более не скажу тебе, а то переполнится сердце мое и разобьется, и затушит последнюю искру жизни, что еще во мне теплится.

Халльблит же поднялся на ноги, и постоял немного, глядя на лежащего: дивясь словам его, на время позабыл юноша о земле, которая неуклонно приближалась, хотя уже и видел ее мельком, когда нос корабля резко уходил вниз, во впадину между валами. Как уже говорилось, ветер дул несильный, и море казалось спокойным, однако небольшие волны мерно поднимались и опускались по воле ветров, уже утихших, так что корабль качался вверх-вниз и продвигался вперед не слишком-то быстро.

Вскорости старец открыл глаза и пробурчал брюзгливо:

- Почто прирос ты к месту и ешь меня глазами? Почто не пошел ты на нос поглядеть на землю? Справедливо говорится, что ума Воронам недостает.

Ответствовал Халльблит:

- Не гневайся, вождь; я дивился словам твоим, что воистину чудны; расскажи мне больше о земле Сверкающей Равнины!

Откликнулся Праотец:

- С какой стати я стану тебе рассказывать? Пойди спроси мореходов: все они знают больше тебя.

- Тебе самому ведомо, - отозвался Халльблит, - что эти люди со мною не говорят и замечают меня не больше, чем если бы имели дело с деревянным идолом, назначенным на продажу первому же богачу, с коим столкнет судьба. А скажи-ка, старик, вот что, - яростно потребовал юноша, - уж не на рынок ли рабов везут они меня? Может быть, они продали там ее, а теперь продадут и меня, да только в другие руки?

- Тьфу! - отозвался Праотец слабо. - Это ты глупость сказал; в земле, куда лежит наш путь, не продают и не покупают. Что до другого твоего слова, что, дескать, мореходы тебя за своего не считают, так это верно: ты друг мне, но никому больше. Потому, ежели наберусь я сил, может, и порасскажу тебе кое-что.

Тут старец чуть приподнял голову и молвил: