Тайна старинной миниатюры - Ирина Кайрос

Вот наконец и дом Исаака Оливера – друга детства мэтра Рено. За прошедшие два года Густав не часто виделся с Исааком, хотя и чувствовал симпатию с его стороны. Вряд ли его молодая жена Сара одобряла их дружбу. Да и старший сын Питер не изменил к нему своего отношения. В редкие встречи он недовольно хмурился, бросая на француза косые взгляды.

На стук ему открыл старый слуга и проводил в гостиную. Исаак сидел у камина, кутаясь в наброшенный на халат плед. Он страшно похудел с их последней встречи, был мертвенно бледен, а на его щеках горел нездоровый румянец. Вытащив из кармана платок, Исаак отер со лба обильный пот.

– Вы больны, сэр? – на хорошем английском обратился к нему Густав. За эти годы, проведенные в Лондоне, он успел хорошо освоить язык.

– Я умираю, мой друг! – Исаак поднял руку, останавливая Густава, собравшегося возразить. – Не надо лжи… Ты же и сам все видишь. Я позвал тебя, чтобы проститься. Не знаю, сколько еще Всевышний отпустил мне часов или дней, но знаю, что мои родные не допустят нашей новой встречи. Сейчас самый удобный момент, их нет дома.

Старик перевел дыхание и продолжил:

– На моей совести лежит грех. Я дал обещание отцу с матерью на их смертном одре вернуть долг старине Рено. Но не выполнил его. Бес попутал! Поэтому хочу вернуть этот долг тебе.

Он опять остановил вскочившего на ноги Густава, зна́ком попросив сесть в кресло рядом с собой.

– Молчи, не отказывайся. Этим ты успокоишь мою душу. Ты наследник Рено, значит, имеешь полное право получить эти деньги.

У меня есть вот этот перстень. Он довольно дорогой – возьми на память обо мне. Если наступят трудные времена, ты всегда сможешь его продать. И вот еще один подарок, – Исаак протянул ему картину, завернутую в ткань.

Густав развернул материю и увидел полотно, на котором были изображены два человека, играющие в шахматы. Оба показались Густаву очень знакомыми. Он внимательно пригляделся. Да, конечно! Два выдающихся драматурга, Бен Джонсон и Уильям Шекспир! Последний умер весной прошлого года. Хиллиард тогда очень опечалился. Шекспир писал пьесы, да еще какие! Николас считал его гением. Герои Шекспира были живыми при всей условности и надуманности многих сцен. А персонажи Джонсона были выкрашены в один цвет: если злодеи – так ужаснейшие, если положительные герои – так просто очаровательны. Для Хиллиарда было очевидно, кто из этих двоих все-таки главный драматург эпохи.

Густаву даже довелось познакомиться с самим Шекспиром. Это произошло случайно, в таверне у Тома Шола. Помнится, тогда он испытал некоторое разочарование. За столом было весело. Шекспир много говорил, но в его речах не было ничего выдающегося, ничего такого, что наводило бы на мысль о гениальности автора «Макбета» или «Гамлета».

Тут его воспоминания прервал старый миниатюрист:

– Я подписал эту картину своим именем, что делаю редко. Обычно ведь я монограмму ставлю, а тут полная подпись: Исаак Оливер. Написал я ее давно, еще в 1603 году по заказу Бена Джонсона. Ему хотелось видеть, как они сидят рядом – два гения. А я придумал игру в шахматы. Смотри, кажущееся преимущество на стороне Джонсона. Но в руках Шекспира слон, сейчас он возьмет им ферзя и поставит мат белому королю. Понимаешь? Я показал, что Шекспир победит, и на этой картине он будет побеждать всегда – сегодня, завтра, вечно!

Джонсон ужасно разозлился из-за этой картины, не заплатил мне тогда за работу, устроил скандал, потом присылал ко мне своих слуг, хотел выкупить картину, видно, чтобы уничтожить, но я разгадал его злой умысел, спрятал полотно у себя. Слышал, как недавно он сказал, что Шекспир – гений и принадлежит не только нашей эпохе, а всей человеческой истории. Возможно, он был искренен, хотя я бы не доверял словам артистов и художников на похоронах коллег. Представляю, сколько «дифирамбов» я бы услышал в свою честь.

– Ходят слухи, что Шекспир не сам писал свои пьесы, – перевел разговор в безопасное русло Густав. – Называют имена Роджера Мэннерса, пятого графа Рэтленда,[8] и его жены.

Исаак закашлялся, потом кисло усмехнулся.

– Я как-то писал портрет одного из придворных, а у него сидели приятели, среди них был и граф Рэтленд. Давно это было, где-то за год до его смерти. И вот тогда-то я и услышал любопытную историю, думаю, она и лежит в основе этих слухов. Рэтленд ведь был внешне очень похож на Шекспира. К тому же он был страстный театрал. Они не могли не встретиться. Назовем это судьбой. Бывал Шекспир и в литературном салоне жены графа Рэтленда – Елизаветы. Она часто приглашала туда поэтов, драматургов. Вот тебе и связь.

– Что же вы тогда услышали от Рэтленда? – заинтересовался Густав.

– Много интересного. Как говорил один из героев Шескпира, «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»[9]. Вот и тут так: Рэтленд и Шекспир были очень похожи, первый был младше поэта лет на десять, но это не очень ощущалось, они казались ровесниками. Студенческое прозвище Рэтленда было… Угадай, какое?

– Откуда мне знать? – засмеялся Густав. – Может быть, Билли? Или Уилли?

– Ты недалек от истины, мальчик мой! Его звали Шекспир[10]! Такое совпадение собственного студенческого прозвища и имени известного поэта, стало причиной их сближения. Рэтленд давал Шекспиру книги из своей библиотеки, рассказывал разные истории, становясь почти соавтором. Ну, например, рассказал ему историю о своих студенческих друзьях в Падуе – Розенкранце и Гильденстерне. Да-да, именно так зовут и друзей из пьесы о Гамлете. Точно так же история с Рэтлендом, когда он ездил в Данию на крестины наследника датского короля, стала частью пьесы Шекспира. Говорят, что после этой поездки Рэтленда в Данию, Шекспир внес изменения в свою пьесу. Вот и все, что я тогда слышал. Не было даже намека, что Мэннерс что-то писал под именем Шекспира!

– Почему же тогда Шекспир ничего не написал после смерти Рэтленда? Не странно ли, что такой же перерыв он сделал и тогда, когда Рэтленд сидел в Тауэре после участия в заговоре Эссекса?

– Не знаю, мой мальчик, да и никто уже не узнает. Шекспир писал некоторые пьесы совместно с другими литераторами, об этом знают все. Назову имя одного из его соавторов – Джон Флетчер[11]. Такое ведь часто практикуется. Конечно же, Рэтленд не мог бы в открытую назвать себя соавтором, ему бы этого не позволила