Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская

Гости зааплодировали. «Какой ужас, неужели нельзя просто убежать и где-нибудь спрятаться?», — думала я и ватными ногами двигалась к сцене. Джессика передала мне микрофон. Я узнала вступительные аккорды «Yesterday» и запела дрожащим голосом. Но чем дольше я пела, тем меньше было волнение, и увереннее звучал мой голос. Пытаясь вглядеться через слепящий свет софитов в пьяные лица гостей, я с невесёлой усмешкой прокручивала слова Джессики: «Lady and Gentlemen…». Среди гостей были только джентельмены. Леди я так и не обнаружила. Или леди были мы, хостесс? Пришли после работы джентельмены в клуб погладить по коленкам молодых леди-иностранок. Не факт, что у всех джентельменов есть семьи, в клубе приятнее. Дома рутина, надоевшая жена, обязательства, обременительная роль добропорядочного семьянина, благоверного мужа. А здесь упразднены все нормы. Ты можешь быть кем и чем угодно. Можешь быть разнузданным, наглым, высокомерным. Можешь напиться, как свинья. И всё равно тебя будут называть джентельменом. А леди-хостесс будут подобострастно улыбаться и ухаживать за тобой, как за самым любимым мужчиной на свете. Так я обнаружила, что волноваться мне особо не перед кем.

— Следующая песня, — говорил мне взглядом кукольный филиппинец.

— Начали, — глазами отвечала я.

Осмелев, пританцовывая, я пела «I will survive».

— Два или три куплета? — спрашивал он.

Я спрятала за спиной три пальца. Работа была такой согласованной, будто мы давно сотрудничаем вместе.

— Ну, третью песню поём? — с улыбкой спрашивал он без слов.

— Да, — весело ответила я, показывая, что от волнения у меня микрофон выскакивает из рук.

— Ничего! Держись! — читала я в его жестах.

Раскланявшись после шоутайма, я спустилась со сцены. И едва перевела дыхание, как ко мне подошел тот же водитель, и мы направились к выходу. Когда я проходила мимо папы, он со странным хохотком крикнул мне «браво» и похлопал в ладоши. Я озадачилась: «Похвалы здесь больше или иронии?». Шустро маленькими шажками нас догоняли кукольные филиппинцы. Представившись, они объяснили, что нам предстоит всё повторить ещё в двух клубах. Это было куда лучше, чем сидеть с каким-нибудь незнакомым пьяным человеком и умирать от ужаса, что в следующие бесконечно длинные три минуты он спросит тебя о чем-нибудь, а ты ответишь: «Нихонго вакаримасен», и он с насмешкой махнет на тебя рукой.

Волной безнадежности меня обдало, когда меня вернули в клуб.

— Ну что? — крикнула мне Ольга с мест для хостесс.

— Я пела, у меня до сих пор коленки трясутся.

— Ух ты! Может, будешь певицей.

— Вряд ли. Певица у них уже есть. Когда она спела, то тоже села за столик к гостям. Все женщины у них должны работать хостесс. Все.

Гостей было много. За дальним столиком я снова узнала ту же филиппинку со своим старым мужем. Днем она была с молодым красивым любовником и светилась от счастья, теперь, подавленная и грустная, сидела со старым самодуром. Я кивком поздоровалась с ней, и мы многозначительно посмотрели друг на дружку, как заговорщики.

— Почему так страшно работать? — спросила я у Ольги.

— Потому что мы не знаем языка.

— Когда же эта работа перестанет быть кошмаром?

— Когда заговорим по-японски.

— Господи, но мы ведь нескоро заговорим!

— Значит, нескоро перестанем бояться.

Возле меня села молоденькая филиппиночка, которая приехала в клуб всего на месяц раньше нас.

— Послушай, Терри, ты здесь уже месяц, тебе не страшно работать? — спросила я.

Она невесело улыбнулась:

— Конечно, страшно. Очень страшно.

— Разве?! Но по тебе не видно, когда ты в работе.

— Но мне на самом деле очень страшно.

— Почему? Ведь ты уже немного понимаешь по-японски.

Она горько вздохнула:

— Клиенты пытаются трогать, а я не хочу этого.

— О чем ты болтаешь с филиппинками? — подключилась Ольга, — Почему они все хорошо говорят по-английски?

— Слушай, правда, почему они все знают английский? — задумалась я, — Видишь, она отлично говорит по-английски, каждый день учит японский. А работать все равно боится. Потому что ей тошно.

— Тошно ублажать этих?

— Да. Она же не может запретить гостю распускать руки и в то же время играть на его вожделении. А нужно балансировать посередине. Мы должны научиться манипулировать ими, чтобы они не манипулировали нами.

— Размечталась, — со скепсисом хмыкнула Оля, — Это невозможно.

Открылась дверь.

— Ираша имасе-е! — запел Куя.

— Ираша имасе-е! — нараспев подхватили и мы.

И снова нас обдало ужасом и необъяснимым чувством гадливости.

— Быстро, быстро! Работать, — торопил приказным жестом Куя.

— Что там вякает этот абориген? Идти работать клоунами для тех стариков? — злилась Ольга.

— Нам обеим идти к ним? — спрашивала я его.

— Да, да! — кивал он.

— Слава богу, — вздохнули мы с облегчением.

Это были двое пожилых мужчин. Один из них по-английски предложил мне сесть возле него.

— Вы говорите по-английски? — обрадовалась я и пожала его руку своей трясущейся рукой.

— Да, немного, — сказал он, широко улыбаясь.

На что я, почему-то, глупо повторила раз пять, что не знаю японского.

— Меня зовут Митсунорисан, — сказал он и ткнул себе в нос.

— А меня зовут Катя. Простите, что у меня с носом? Мне уже говорили про нос, — сказала я.

Любая тема, попавшаяся под руку, была возможностью заполнить напряженную паузу, которая часто возникает во время знакомства даже у опытных хостесс. В данном случае подходящей оказалась тема «носа». Я удивленно таращила глаза и хохотала без повода. Бросив взгляд на Ольгу, я увидела у неё такое же глупое выражение лица с фальшивой улыбкой в тридцать два зуба. Мы старательно изображали беспочвенное веселье пустышек. Словом, мы играли в дур.

Гость удивился:

— У вас всё нормально с носом. Красивый нос, — сказал он и потрогал свой нос на всякий случай.

— О-о, спасибо! Но вы только что ткнули себе в нос.

— Я-я? — удивился он и снова ткнул себе в нос.

Я уставилась на его нос. Он поймал мой взгляд:

— А-а! Нос! Да! — сказал