Невинная вдова - Анна О’Брайен

Разве у нас есть недоброжелатели? За девять лет своей жизни я не видела ничего, кроме любви и заботы. Хотя сторонники Ланкастеров вряд ли испытывали любовь к графу Уорику. Но ведь они повержены. Старый король Генрих тронулся умом и не покидает стен Тауэра. Его супруга и сын бежали. Что касается моего отца, то он всегда был в почете у короля Эдуарда. Так кому же мы мешаем?

— Возможно, другие дела потребовали его присутствия, — настаивала тем временем графиня.

— Эти дела носят имя Вудвилль. Она манипулирует королем, как ей вздумается. Он у нее на коротком поводке. Готов побиться об заклад, что это она не пустила его в Йорк. Король что, совсем уже не имеет собственного мнения?..

— Тсс. Тебя могут услышать.

— Пусть слышат.

Я остро чувствовала напряжение, исходящее от стоящего рядом Ричарда. С каждой минутой оно нарастало и становилось все сильнее. Бочком подобравшись к нему, я дернула его за рукав, пытаясь привлечь к себе внимание и попытаться понять причину его бледности и гневного блеска в глазах. Но он резко отдернул руку, и это движение заметил граф, бросивший на Ричарда сердитый взгляд. На долю секунды мне показалось, что он сорвет гнев на младшем брате короля. Мой отец нахмурился, как будто застал нас за какими-то проказами, и уже хотел обрушиться на нас с резкой отповедью.

Но вдруг его черты смягчились. Подойдя к нам, он ласково коснулся моего плеча.

— Анна.

Затем граф обернулся к Ричарду, и в его глазах не было враждебности.

— Не тревожься. Наши отношения с твоим братом не имеют к тебе никакого отношения. На твоих плечах его провинности не уместятся. Для этого нужны плечи пошире. А тебе беспокоиться не о чем.

— Да, сэр, — опустил глаза Ричард.

— Мой дядя все равно стал архиепископом? — вмешалась я. — Несмотря на то что король не приехал?

— Конечно, — засмеялся отец. — И сейчас мы перестанем думать об Эдуарде, а вместо этого отметим с твоим дядей его и наше повышение. В конце концов, у нас сегодня праздник и нам есть чем гордиться.

И все же пустовавшие во время церемонии троны омрачили и последовавший затем пышный пир. У стола тоже были приготовлены стулья для короля и королевы. Их пришлось спешно убрать, а все приборы переставить. Музыка, песни, роскошное угощение, шумные разговоры Невиллей и их сторонников, казалось, заставили всех забыть об отсутствии на празднике короля. Однако в воздухе чувствовалась какая-то напряженность, едва заметная, но неприятная, как червь в абрикосе. Я мало что понимала, но запомнила реакцию на прозвучавшее имя — Вудвилль.

В тот вечер Ричарду не удалось от меня ускользнуть.

— Что так рассердило моего отца? — пристала я к нему, по своему обыкновению не обращая внимания на его грусть.

— Сама у него спроси.

— Так он мне и скажет! — Я была в таком возрасте, когда меня очень возмущало осознание того, что от меня могут что-то скрывать. — Я ведь тебя спрашиваю. — В моем любознательном сердце шевельнулось сочувствие к затаившемуся в глубине его глаз страданию. — Расскажи мне о Елизавете Вудвилль.

Мне показалось, что я коснулась оголенного нерва, такой мгновенной и бесконтрольной была его реакция.

— Брат не должен был на ней жениться! Моя мама ее ненавидит. И я тоже.

С этими словами он, нарушив приличия, развернулся и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался вверх по лестнице.

Все время нашего пребывания в Йорке Ричард сторонился меня и не проронил больше ни слова на интересующую меня тему. Мне пришлось в одиночку размышлять над тем, как амбиции и личные счеты могут заменить такие привычные для меня семейные ценности, как сострадание и привязанность к близким, а затем и вовсе разрушить узы, связывающие родных людей. Я не хотела бы, чтобы такое несчастье произошло в моей семье.

Так и проходило мое детство, которое я не могла представить себе без Ричарда. Наши пути то и дело пересекались, да иначе и быть не могло. Мы встречались во время молитв в часовне, за обедом в большом холле, а потом вместе ужинали в конце дня. Зимой и летом, в дождь, снег и жару… Но между нами не происходило ничего, заслуживающего упоминания. На время Ричарда постоянно посягал учитель пажей, на мое — леди Мэшем и графиня.

Подрастая, я все реже наблюдала украдкой за Ричардом. Быть может, я начинала осознавать свой высокий статус. Дочерям графа Уорика не пристало прятаться за углом и кого-то выслеживать. Но я знала, что Ричард научился искусно владеть мечом, великолепно стреляет из легкого лука, умело пронзает мишень копьем, успевая при этом увернуться от вращающегося мешка с песком. И все реже падает в грязь на плацу.

В свою очередь я усердно училась. Графиня хотела, чтобы ее дочери умели читать и писать, как и приличествовало утонченным девушкам из знатного семейства, и мы освоили эту науку. Это позволило мне с замиранием сердца прочесть легенды о короле Артуре и его рыцарях. Я оплакивала несчастную любовь Тристана и Изольды. Сэр Ланселот Озерный и его запретная страсть к Гвиневре также тронули мое романтическое сердце. На красочной иллюстрации в моей драгоценной книжке Гвиневра была изображена с длинными золотистыми локонами, которые, по моему мнению, слишком напоминали волосы Изабеллы. У высокого и широкоплечего Ланселота также были золотистые волосы до плеч. Он стоял в героической позе, подбоченясь и сжимая в одной руке меч, и смотрел на даму своего сердца. На его губах играла улыбка. Ничего общего с Ричардом, которому никогда не бывать ни золотоволосым, ни широкоплечим и который хмурился значительно чаще, чем улыбался. Но никто не мог запретить мне мечтать, что я и делала.

Я плохо помню, что предшествовало дню, когда мне сделали предложение. В тусклой череде дней ярким воспоминанием сохранилась только Двенадцатая ночь. После праздничных шествий, поедания жареного кабана и безудержного веселья мы обменялись подарками. Я до сих пор храню подарок Ричарда. Он был со мной, когда я вместе с родителями покинула Англию, подвергнув свою жизнь бесчисленным опасностям; он остался со мной и в плену. Я никогда не видела ничего подобного, а его утрата привела бы меня в отчаяние. Думаю, Ричард приобрел его у проходившего через Йорк бродячего торговца. Когда принц мне его вручил, я поспешила сорвать скрывающую подарок кожаную обертку.

— Ах! Ричард!

Подарок был таким забавным и по-детски непосредственным, что я невольно рассмеялась. На моей ладони сидела очаровательная искусно выкованная из металла птичка. Ее клювик был приоткрыт, а на крошечных, приподнятых за спиной крылышках отчетливо вырисовывались перышки. В боку птички имелся рычажок. Я его подвигала, и птичка высунула и снова спрятала язычок. Я дунула в отверстие в хвостике, и птичка издала мелодичную трель. К всеобщему веселью, я начала упражняться в этом своеобразном свисте.