Рассказы об огне и глине - Юрий Домбровский

- А что же там грабить? - слегка улыбнулся Николай. - Все ведь сгорело.

- Ну, положим, - резонно ответил Щепотьев, - были бы воры, а грабить всегда найдется что. И пожарные, говорят, были на высоте?

- Там им уже было просто нечего делать. Они отстаивали соседние дома.

- И отстояли! Так вот, Николай Александрович, сейчас вторник, до воскресенья осталось четыре дня. Спешите! Опишите, как действовали наши молодцы. Как народ помогал. Как выносили юноши престарелых на руках с их скарбом. Покартиннее.

- Александр Иванович, там и преосвященный был.

- Да? Вот не знал. Обязательно напишите об этом. Можно всего несколько слов. Но, знаете, таких, значительных. Со ссылкой на писание. Пасторские слова, обращенные к пострадавшим... - он сделал какое-то движение рукой. Ну да что вас учить.

- Александр Иванович, владыка благословил пожар.

- То есть не пожар, а погорельцев, - поправил Щепотьев.

- Да нет, именно пожар. Огонь! Я сам видел.

- Огонь? Сами видели? - глаза Щепотьева и его восковое лицо были по-прежнему мертвы, но он опустил веки и какое-то время сидел так. - Нет, это что-то не так, - продолжал он, открывая глаза, тем же глухим голосом, как же владыка мог благословить стихию, уничтожающую казенное имущество? Ни на что это не похоже. Вы что-то совсем не то увидели.

- Александр Иванович...

- Нет, вы меня послушайте. О благородном почине Нижегородского общества докладывали государю, и он собственноручно изволил начертать "считаю весьма уместным". А во время приезда государь осматривал в доме его превосходительства план строения и остался весьма доволен. Сказал даже "молодцы", так как же при этих условиях можно столь кощунственно утверждать...

- А почему кощунственно? Есть верующие, оправдывающие поступок владыки.

- Значит, дурачье - и все! Вы хотя бы то взяли в соображение, что в столице и в резиденции есть императорские театры. Так что же, скажем, они загорелись бы, а его преосвященство приехал и благословлял бы огонь? Огонь, пожирающий достояние помазанника Божьего? Притом государь посещает театры и тем самым показывает пример всем своим верноподданным. Да если бы что-то подобное и действительно случилось, владыка отвечал бы не перед нами, а только перед Господом и государем. Кроме того, лица духовные судятся только святым синодом. Вот пусть синод и толкует, как и что.

- Но я же сам видел...

- Да в том-то и дело, что вы пока не сам, а батюшкин, - любезно улыбнулся Щепотьев. - А батюшка ваш священник и домовладелец, и дом его построен на казенную ссуду.

- Александр Иванович...

- Ну да, я Александр Иванович, это точно так. А вы вот про другого Александра Ивановича, это точно так - про вашего родного батюшку хорошо ли подумали? А? Я же чиновник особых поручений при его превосходительстве господине губернаторе, и все-с! И точка-с! А вам советую не повторять того, что вам привиделось с пылу и жару. Конечно, от дыма в угаре голова закружится и привидится Бог знает что - это так, но вот дойдут ваши слова до владыки... Ведь вы же семинарист, он что, будет вас благодарить? Удивляюсь вам!

В передней Николай на секунду задержался. На вешалке висел голубой шарфик и еще рядом что-то такое же легкое, воздушное, девичье. Из комнат слышался ее голос. Она смеялась. Фенечка, Фенечка, любовь моя, беленькая-пребеленькая, тоненькая-претоненькая, - это же твой отец.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

Здесь приходится покаяться перед читателем, критиками и литературоведами. Автор использовал свое право, которым испокон веков пользуются писатели и художники, и допустил несколько вольностей.

Первая.

Театр горел не в 1853 году, а на год позже.

Вторая.

Добролюбов был в это время уже в Петербурге. О том, что произошло, он узнал из писем друзей.

Все же остальное, относящееся к пожару, почерпнуто из "Нижегородских ведомостей". Полагаю, что в описании пожара редактор использовал материалы Николая Александровича.

Приезд же владыки, благословение им огня основаны на документальных или мемуарных данных.

Впрочем, вряд ли эти отступления значительны. Город на Волге горел часто. В 1853 году "Нижегородские ведомости" поместили некоторые статистические данные о пожарах. В течение 5 лет город и окрестности горели 963 раза - погибло 7715 строений. Пожары происходили от ветхости, от поджогов, от удара молнии и еще неизвестно отчего (таких больше половины). Так что один пожар тут уж никак не в счет. Истреблено же в городе в тот пожар было каменных домов 17, один общественный, городской; деревянных - 16, причем один питейный, и повреждена церковь Казанской Божьей Матери.

В интересном деревянном городе, освещаемом по ночам чуть ли не ежедневными пожарами, с размытыми мостовыми и застойными озерами грязи на проезжей части улиц жил юный Добролюбов.

"Большая площадь против Кремля, - писал он в статье "О погоде", превращается в обширный пруд, в котором могут плавать утки и тонуть калоши, и где чуть-чуть виднеются только небольшие островки, к которым по отмелям пробираются отважные, но тем не менее утомленные путники".

Статья эта в "Нижегородских ведомостях" не появилась. Добролюбов объяснил в дневнике: "Цензор не пропустил". Почему? Наверное, решил, что в Нижнем Новгороде не бывает плохой погоды, а может быть, и достопочтенный Александр Иванович сам напугался да свалил на цензора? Кто же его знает?

Николая, во всяком случае, это уже не интересовало. У него было другое на уме. Он думал об университете и готовился к нему.

Из дневника.

"Во мне происходила борьба тем более тяжелая, что ни один человек не знал о ней во всей силе. Конечно, я не проводил ночей без сна, не проливал ведрами слез, не стонал и не жаловался, даже не молился - подобные выходки не в моем характере, - а молиться - сердце мое черство и холодно к религии. А я тогда даже и не заботился согреть его теплотой молитвы... А между тем дело было очень просто, причины такого состояния очень нехитрые: мне непременно хотелось поступить в университет. Папенька не хотел этого, потому что при его средствах это было невозможно... При всем том я не мог помириться с мыслью - остаться еще на два года в семинарии. Благородный отзыв Ивана Максимовича о Петербургской Академии решил дело: ему первому сообщил я мысль отправиться туда. Он сказал: "хорошо" и его одобрения было для меня очень довольно, чтоб начать дело. На это дело папенька согласился легче... пошел к архиерею и спросил также его благословения на это дело. Преосвященный Иеремия принял даже участие в этом деле... До отъезда еще Ивана Максимовича я мог уже... сообщить, что я решился непременно ехать в Петербургскую Академию. Превосходный этот человек с участием принял мои слова..."

Из другой рукописи того же времени, озаглавленной "Психоториум". "Господи, спаси мя, не оставь меня погибающа!.. Я забочусь... только исписать страницу и, оставляя добрую цель в стороне, отягощаюсь и чувствую уже, что не могу долго еще продолжать свою исповедь..."

Были и еще страницы этого страннного сочинения (комментаторы объясняют: "Психоториум" - это углубление в душу, самокритические и самоаналитические записи"), но из 32 страниц до нас дошло только шесть. На последней из них такая надпись: "Остальные листы этого вздора я бросил как ненужные. Довольно этого образца. Н. Чернышевский". Так они и пропали.

А ведь жаль! Жаль!

"Милые мои папаша и мамаша... я благополучно прибыл в Москву. Так же точно благополучно переехал я от Москвы до Петербурга по пресловутой в наших краях железной дороге... На моей квартире нашел я поселившегося в одной комнате со мной студента Педагогического института... Мне бы так хотелось поступить в институт..."

(Письмо от 10 августа 1853 года)

Комментарии

Повествование о Добролюбове

Последний, неоконченный роман Ю. Домбровского. Писался для серии "Пламенные революционеры". Впервые напечатан в 1991 году в юбилейном сборнике "В мире Добролюбова".