Убийство Адама Пенхаллоу - Джорджетт Хейер

– Нет, ты не понимаешь! Сидеть в душной конторе, корпя над ужасными делами! Да это просто погубит мальчика. Подобное не для него.

Клиф растерялся. Он был на двадцать лет старше Клэя и плохо знал его, однако не мог предположить, что тот настолько горяч, что его нельзя держать в закрытом помещении. Он попытался робко возразить:

– Здесь не так уж плохо! Гораздо лучше, чем в Лондоне. Для сельского парня тяжеловато жить целый год в городе. Посмотрите на меня! Я не так свободен, как мои кузены, но все же нахожу время, чтобы поохотиться и поудить рыбу. Кроме того…

– Клэй не интересуется спортом. Ему нравится жить в Лондоне. Он артистическая натура и не вынесет, если его прикуют к конторке!

Клиффорд и сам чувствовал, что подобный молодой человек вряд ли будет полезен фирме «Блейзи, Блейзи, Гастингс и Уэмберли», но виду не подал, ограничившись кратким замечанием:

– Да, понимаю.

– Я вообще не хочу, чтобы он стал стряпчим, – продолжила Фейт. – Или даже адвокатом. Во-первых, это не его призвание, а во-вторых, я не потерплю, чтобы мой сын защищал преступников.

Такое странное представление о юристах озадачило Клиффорда, но поскольку Клэя не собирались готовить к карьере судебного адвоката, вряд ли следовало терять время, выводя из заблуждения его мать, чисто по-женски считавшую, будто адвокаты лишь вызволяют из-за решетки кровавых злодеев. Ведь адвокаты занимаются не только криминальным миром и не выносят решения о виновности своих подзащитных. Однако все эти соображения он оставил при себе, заметив:

– Данная работа вовсе не так плоха. В любом случае дядя Адам…

– Адам только и думает, чтобы сделать мне больно! – истерически воскликнула Фейт, заставив Клиффорда беспокойно заерзать на стуле. – Сегодня утром я с ним говорила и наслушалась такого, что просто невозможно передать. Иногда мне кажется, будто он потерял разум! Адам сказал, что договорился с тобой, и я решила, что ты моя последняя надежда. Теперь ты знаешь, что Клэй не хочет быть адвокатом, так зачем тебе брать его к себе? В конце концов, ты от Адама никак не зависишь! Если откажешься, он тебе ничего не сможет сделать, лишь позлится немного, и все.

Клиффорд постучал по крышке чернильницы. Лицо его омрачилось. После всего услышанного у него пропало всякое желание брать Клэя к себе в контору, однако он не мог отказать дяде, и на то имелись веские причины. Но как объяснить Фейт, что, несмотря на всю его любовь к овдовевшей матери, он будет отнюдь не в восторге, если Клару выставят из Тревеллина и она окажется у него на шее, поскольку ее собственные средства крайне незначительны. Сам Клиффорд был любящим и почтительным сыном, но он был женат на даме, которая не потерпит в своем доме столь эксцентричную особу, как ее свекровь. К тому же им пришлось бы ограничить себя в расходах, чтобы содержать Клару. А ведь сейчас не лучшие времена, да и три подрастающие дочери – двенадцати, десяти и семи лет – требуют достойного воспитания, которое просто невозможно без дорогостоящих уроков верховой езды, танцев и музыки. Отец Клиффорда умер, когда тот еще учился в школе, и его матери пришлось вернуться в отчий дом, где она ни в чем не нуждалась. Все каникулы Клиф проводил в Тревеллине, и своим теперешним положением в солидной адвокатской конторе тоже обязан дяде. Уже одно это обстоятельство взывало к его чувству благодарности, а нежелание увеличивать число домочадцев укрепляло в принятом решении. Клиффорд уже пожалел, что принял у себя Фейт. Он не представлял, как говорить с ней на столь деликатную тему без риска прослыть черствым и неблагодарным сыном.

Покашляв, он начал выводить узоры на промокашке.

– Послушайте, Фейт, ведь Клэй должен чем-то заниматься! Если он будет работать у меня, то сможет жить дома. Разве вам этого не хочется?

Ее глаза наполнились слезами.

– Только не в такой обстановке! Он терпеть не может этот дом. С отцом они не ладят, а сводные братья приводят его в ужас. Те не способны понять, что существуют более чувствительные натуры, чем они сами. Всю жизнь я страдала от их грубости и не допущу, чтобы Клэя принесли в жертву.

Разговор перешел на возвышенные материи, в которых Клифф, человек вполне земной, разбирался слабо. Он примирительно произнес:

– Хорошо, пусть попробует, а если ему не понравится, найдем ему другое занятие.

– Плохо же ты знаешь Адама, если думаешь, что он его отпустит! – воскликнула Фейт.

– Ну, всякое может случиться. Не нужно заранее расстраиваться…

– Ты хочешь сказать, что Адам может умереть? Нет, не надейся. Он еще до ста лет проживет и все это время станет нас мучить! Его дед умер, когда ему было за восемьдесят, а болезней у него было побольше, чем у Адама.

– Ну полно вам, Фейт, – промолвил Клиф, шокированный подобной откровенностью.

Она ударилась в слезы.

– О, я понимаю, что не должна так говорить, но знал бы ты, что́ мне приходится терпеть! Я просто дошла до точки, Клиф! Я и дальше готова терпеть, если Клэй останется в Лондоне, подальше от отца. Но если его загонят в глушь и заставят заниматься ненавистным делом, я за себя не ручаюсь!

Клиффорд смутился и стал прикидывать, насколько хорошо их слышат клерки в приемной. Казалось, звуки рыдания Фейт с легкостью проникают сквозь стены. Он сочувственно забормотал что-то, и Фейт стала успокаиваться.

– Забрать его из университета без всякой видимой причины! – всхлипывала она, прикладывая платок к покрасневшим глазам. – Несправедливо!

– Да, возможно, это ошибка, – кивнул Клиффорд, пытаясь утешить ее. – Я попытаюсь уговорить дядю Адама, чтобы он дал Клэю доучиться. Вероятно, он и передумает.

– Никогда, – с несчастным видом, но уже значительно тише произнесла Фейт. – Да он и слушать тебя не станет.

Клиффорд и сам это знал, но предпочел промолчать. Взглянув на часы, он притворно удивился такому позднему часу и со свойственной ему добротой предложил Фейт остаться и пообедать у него дома.

– Розамунда никогда не простит мне, если вы уедете, не повидавшись с ней, – покривил душой Клиф. – И вы уже сто лет не видели наших девочек! Продолжим наш разговор после обеда. Жаль, что в Тревеллине нет телефона, но, надеюсь, там не будут волноваться, если вы не вернетесь к обеду?

– Никто в Тревеллине даже не заметит, если я вообще там не появлюсь, – трагически заявила Фейт, доставая из сумочки пудреницу. – Мне бы не хотелось утруждать Розамунду, но вырваться из Тревеллина хоть ненадолго – это праздник.

– Вот и отлично! – обрадовался Клиффорд, неловко потрепав ее по плечу. – Все не так уж плохо, Фейт. Мне надо здесь кое-что закончить, а вы идите к нам и поболтайте пока с Розамундой. Я присоединюсь к вам буквально через несколько минут. Может, что-нибудь придумаю.

Фейт не любила Розамунду, считая ее холодной и черствой гордячкой, однако сейчас готова была делиться своим горем с кем угодно. Выйдя на улицу, она села в кабриолет и велела водителю ехать в Лорел. Младший садовник явно обрадовался, и через мгновение они уже катили по дороге.

Лорел, аккуратный особнячок в георгианском стиле, располагался на окраине города, и Клиффорд успел предупредить жену об ожидающем ее испытании. Розамунда, считавшая Фейт наименьшим злом в семействе Пенхаллоу, восприняла известие со свойственным ей хладнокровием и, отдав необходимые распоряжения прислуге, стала ждать родственницу.

В холле Фейт встретила опрятная горничная, непохожая на чумазых служанок в Тревеллине, и провела ее в гостиную в задней части дома. Большая комната, выходящая в сад, была обставлена безлико, но вполне пристойно. На полу лежал ворсистый ковер нейтральных тонов, на нем стоял низкий чайный столик из грецкого ореха. У облицованного изразцами камина был размещен потемневший каминный прибор. Мягкий пуфик, похожий на деревенский каравай, был обшит кретоном в цветочек; той же расцветки оказались чехлы на стульях, диване и занавески на эркерном окне. Непритязательные картины в одинаковых рамах служили лишь украшением стен, не привлекая к себе особого внимания. На длинной плетеной скамеечке перед камином были аккуратно сложены иллюстрированные журналы, а на полукруглом столике у стены красовалась пара подставок в виде китайских собачек, на которых стояли взятые из местной библиотеки книги. Все в этой комнате было новым и содержалось в порядке. Картины висели строго симметрично, а предметы гармонировали друг с другом. Нигде не было следов пыли, ковер был новеньким и непотертым, никаких кричащих расцветок и груды безделушек на каминной полке, продавленных стульев, и жуткого диссонанса викторианских шифоньеров со стульями. Розамунда вообще не держала в доме викторианскую мебель.

Фейт здесь очень нравилось, она терпеть не могла безвкусную обстановку Тревеллина и завидовала Розамунде, у которой был чистый ухоженный дом с множеством облегчающих жизнь мелочей и красивой, хоть и недорогой мебелью. Оглядывая гостиную, где так удачно сочетались коричневые и кремовые тона, она отметила хороший вкус Розамунды и с грустью подумала, что окажись она на ее месте, у нее получилось бы не хуже.