Поэмы - Константин Случевский

Не дают — так сам бери!

Но до света, до зари,

Чтоб заря та, заблестя,

Ларчик твой озолотя,

Раньше срока не пришла,

Людям выдать не могла!

Надо страх свой превозмочь,

Надо выйти рано в ночь…

Мягкой, рыхлою землей

Чуть засыпан ларчик твой…

Под травой почти видна,

Спит виновная жена;

Легкий мох ее покрыл!

Он с соседних к ней могил

Надвигался пеленой…

Приходи туда и рой…

Тики-так, тики-так!

Ох, совсем не страшен мрак!

Днем гвоздики там цветут,

Резво бабочки снуют

И роняют с высоты

Блестки крыльев на кресты!

Это все и ночью там

У крестов и по крестам…

Ночь, кому она нужна,

Не страшна, нет, не страшна…

Ты могилку смело рой,

Ты достанешь ларчик твой…

Может статься, выйдет то,

Что вина ее — ничто,

Что жена была верна,

Тут ошибка — не вина;

Надо, надо уяснить,

А без этого — не жить!

«Верь! Тут что-нибудь не так…

Тики-так, тики-так!»

IV

Значит, могилу разрыть? Преступленье?

Но, если так уж судьбой решено,

Надо, чтоб толк был в работе, терпенье,

Надо как следует сделать, умно.

Ты до лопаты и в жизнь не касался,

Разве что в детстве по лужам копал,

В воду кораблик бумажный пускался,

Сам ты, нагнувшись, его поддувал.

Начал Петр Павлыч к могиле являться!

Горе-задача ему задалась…

Там, на Смоленском, где плотно толпятся

Тьмы мелких крестиков, будто роясь;

Где в мягкой почве к земле наклонились,

Будто бы клюя с могилок зерно!

Где, что ни день, слезы на землю лились,

Вечную память поют так давно;

Где столько лет неплатящих спускали

В землю; где очень немного имен

Похороненных на доски вписали;

Где, по соседству, отдел отведен

Самоубийцам, а подле зарыты

В поле преступники, что казнены

И, по приказу, как следует скрыты,-

Там почивали останки жены.

Подле канавки с водой красноватой,

С ярью железистой, с слизью по дну,

Пара березок с листвой кудреватой

Лезла, как только могла, в вышину,

Чтобы из этой юдоли тяжелой

Старого кладбища выбраться вон!

Грустный характер судьбы невеселой

Нами на кладбищах запечатлен!

И уж в каких суетах небывалых

Кладбища эти в движенье придут,

В час пробужденья, когда залежалых,

В час воскресенья, вставать позовут?!

Ходит Петр Павлович и изучает:

Как глубоко опускают гробы?

Многих едва на аршин покрывают;

Часто соседних могилок горбы

К вырытым ямам подходят краями!

Значит: копнуть ему раз или два —

Тут и откроется гроб под ногами,

Травкой и мохом прикрытый едва.

Ну а жена подле самой канавки!

Если в канавке начать, да от дна?

Тотчас наткнешься — не надо и справки,

Тут и окажется — будет жена.

Всех их кладут головами к востоку;

Значит, тут ноги! А ларчик в ногах!

Здесь надо рыть мне, у дерева, сбоку!

Может, под деревом, в самых корнях?

Но ведь не рыться же просто руками!

Если с лопатой прийти! — не идет,-

Встретишься, сцепишься со сторожами,

Спросят: зачем? Любопытный народ.

Ну, да лопат тут имеется много…

Знаю места, где их кучей кладут!

Только чтоб вдруг не случилась тревога,

Если одной из лопат не найдут!

Вот что я сделаю, вот как устрою:

Я, коль удастся, одну приберу,

Подле могилы в канавке зарою…

Станут искать на заре, поутру,

Через неделю о ней позабудут,

Скажут: пропала, не ведают как!

Наговорившись — другую добудут…

Да, несомненно, и быть тому так.

Сказано — сделано! Скрыта лопата.

Надобно только скорее решить,

В ночь или с вечера? В ночь темновато,

Но — тем труднее замеченным быть.

Разве сегодня? Зубков улыбнулся!

Право, подумал он, точно спьяна

Брякнул такое! А нет, так рехнулся,-

Да ведь сегодня на небе луна!..

И, порешив ожидать новолунья,

Стал он раздумывать: как бы помочь

Горю другому: кухарка-болтунья,

А ведь уйти-то ему на всю ночь?!

День он подумал, другой поразмыслил:

Дачу он, видите, дачу наймет,

Все он предвидел, и все он расчислил,

Как Пелагею отправить вперед.

Дачу наметил он за Колтовскою,

За сорок за три рубля сговорил,

Дал и задаток нескудной рукою

И Пелагее о том сообщил.

«Мне, Пелагеюшка, видишь, большое

Место выходит; да только. не там,

Где обещал мне директор! Другое!»-

«Счастье вам, батюшка, видно, к местам!»-

«Только тут нужно сначала подспорье;

Новый начальник, он барин большой;

Дача своя у него, там на взморье,

Ну и живет он в ней, за Колтовской».-

«Значит, к нему вы все время ходили?»-

«Как же, к нему. Надо чаще бывать:

Вот если б подле, сказал он, мы жили,

Можно бы скоро дела-то решать…

Я и сыскал, Пелагеюшка, дачу!»-

«Kaк же, Петр Павлыч, а дом-то куда?»-

«Только на лето… Я больше истрачу,

Ежели ездить туда да сюда!» —

«Значит, Петр Павлыч, начальник-то новый

Подле нас будет?» — «Да, с версту их дом;

Дом их большущий, подъезд в нем дубовый;

Сад, обведенный решеткой кругом!

Лестница — мрамор! Везде позолоты!

А по шкапам все дела да дела…»-

«Tp-то лакеям, Петр Павлыч, работы?»-

«Всяким лакеям там нет и числа!

Стены-то все под чудными коврами…»

Долго кухарке Петр Павлович лгал,

Слушал себя! Для уборки с вещами

Времени только неделю ей дал.

«Ты, значит, к ночи там будешь с вещами;

Я же останусь в дому, приберу,

Позапираю замки все ключами,

Да и приеду к тебе поутру…»

День наступил. Он с утра облаками

Небо завесил, дождем окропил.

Взяв ломового, Петр Павлыч с вещами

Бабу отправил и в церковь сходил.

В пятом часу на кладбище явился.

Мог бы, конечно, он позже прийти…

Ну да уж если на дело решился —

Лучше, как сделаешь больше пути;

Чтоб затруднительней было вернуться,

Лучше подальше вперед забежать,

В самое дело войти, окунуться!

А окунулся — так надо всплывать!

Небо прояснилось, взморье сияло!

Реяли бабочки между крестов!

Несколько сразу повсюду мелькало

В траурных ризах служивших попов.

Где панихиду они голосили,

Где совершали они литию;

Бабы какие-то искренно выли,

Сыпали вдоль по могилкам кутью!

Черные ризы, блестя галунами,

Двигались медленно в яркой пыли,

В полной вражде с голубыми тонами

Светлой окраски небес и земли.

Вот и исчезли они! Вот уходят

Люди с могилок; пошли по домам!

Солнце садится, румянец разводит

По оперившим закат облакам…

Первая звездочка чуть проглянула;

Нехотя, — но потемнел небосклон!

Кладбище тяжким туманом дохнуло,

Сон, снизойдя, опустился на сон!

Так стали густы, белы испаренья,

Что хоть рукою туман зачерпнуть!

Крестики всплыли поверх наводненья,

Близки к тому, чтоб совсем потонуть!

Точно земля из-под них уплывала,

Кладбище шло, уносилось вперед

И, уползая, в пары обращало

Весь этот спящий, безличный народ!

Все эти страсти, мученья, печали

Молча, без обликов, тучей густой,

Морем молочным из недр проступали

И уплывали в прохладе ночной…

Щелк!.. То лопата по камню скользнула,

В рыхную землю глубоко прошла;

Дерево вплоть до вершины качнула,

Ближние корни его порвала!

Темные листики дрожью дрожали,

В мертвом тумане в смятенье пришли…

Мертвые, те, что под деревом спали,

Так раскачать их никак не могли!

Нет! Тут живой человек замешался,

В этой юдоли молчанья и cнa!

Вслед за ударом удар раздавался…

Малость еще, тут и будет жена…

Гробокопатель с лопатою слился,

Точно все нервы в лопату прошли…

Цепкою мыслью в железо внедрился!

Видел железом в потемках земли!

Точно ему из могилы светилось…

Острый, пунцовый огонь проступал…

Вдруг, ему кажется, будто спустилось

Что-то к нему на плечо… Он припал…

И не шевелится… Слух напрягая,

Скорчился… трепетно дышит старик…

Ну уж явись кто в ту пору, мешая,

Он бы схватился с ним, страшен и дик…

Он бы убил, если б что!.. Все молчало!

Кладбище шло, уносилось вперед

И, уползая, в пары обращало

Весь свой покорный, безмолвный народ…

Колокол где-то ударил! Скатилась