Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929 - Дмитрий Медведев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леди Рандольф не приедет.
Но этот документ интересен не столько своим содержанием и не тем, что мать не откликнулась. На обратной стороне листа карандашом рукой Дженни сделаны заметки. В два столбца, по девять имен в каждом, на письме своего чада она набросала список гостей для очередного званого ужина188. Когда ей было навещать сына, если череда великосветских мероприятий не прекращалась? Да что там навещать, – у нее не всегда хватало времени даже на то, чтобы просто черкнуть ребенку несколько строк. И такое, к примеру, послание девятилетнего Уинстона воспринимается как крик души: «Дорогая мама, не писать мне – очень жестоко с твоей стороны. Я получил только одно письмо от тебя в этом семестре»189. «Уинстон просил хлеба, а она протянула ему камень», – резюмирует Уильям Манчестер взаимоотношения между самыми близкими людьми190.
Однако утверждать, что воспитание Уинстона не волновало Дженни, будет не совсем корректно. Да, у нее не было времени, а возможно, и желания навещать его в Аскоте. Но что касается успехов в учебе и поведения своего старшего сына, то этим вопросам леди Рандольф старалась уделять самое пристальное внимание. Ситуация, правда, осложнялась тем, что Черчилль был enfant terrible[11]191. В первом отчете в декабре 1882 года директор школы сообщил, что Уинстон занял по успеваемости последнее место в классе. Кроме того, он умудрился за один месяц опоздать четыре раза192. После возвращения домой на рождественские каникулы леди Рандольф была шокирована «громкими и вульгарными» речами сына193. Дурное влияние Уинстона не замедлит распространиться и на младшего брата. Когда друг лорда Рандольфа сэр Генри Драммонд Чарльз Вольф (1830–1908) спросит Джека:
– Хороший ли ты мальчик?
Тот ответит:
– Да, но мой старший брат учит меня быть непослушным и озорным194.
Возможно, Дженни сторонилась своего сына, потому что не знала, как с ним справиться. «Я буду так рада, когда Уинстон вернется в школу, – делилась она своими переживаниями с супругом. – Он такой бездельник с капризным и шкодливым поведением, им невозможно управлять»195. Или в другой раз: «Какое облегчение, что я сплавила Уинстона»196.
Второй причиной, омрачившей пребывание Черчилля в Аскоте, явились местные порядки и дисциплинарные взыскания. В момент его поступления в Сент-Джордж школа управлялась преподобным Гербертом Снейд-Киннерсли (1848–1886) и его супругой Флорой197.
Привилегированное заведение было одним из самых дорогих[12] школ Англии. Количество учеников было небольшим – всего тридцать пять человек, классы оборудованы электричеством, на территории – собственная часовня, большой плавательный бассейн, площадки для игры в гольф, футбол и крикет. Все преподаватели, магистры гуманитарных наук, вели уроки в специальных мантиях и академических шапочках200.
Готовя выпускников для поступления в Итон, они вели обучение по так называемой итонской модели, уделявшей основное внимание не столько образованию, сколько воспитанию. Но в случае с Черчиллем эта система обучения оказалась неэффективной. В его отчетах по успеваемости постоянно встречаются упоминания об опозданиях и плохом поведении. Наиболее удивительно выглядит замечание Снейд-Киннерсли об отсутствии у ребенка амбиций201. И это у Черчилля нет амбиций? Буквально через несколько лет тринадцатилетний Уинстон признается матери, что его «переполняют амбиции и желание превзойти других»202. И еще один штрих в тему. Однажды после прогулки майским воскресным вечером 1880 года с будущим премьер-министром Арчибальдом Розбери сэр Чарльз Дилк (1843–1911) записал в дневнике: «Я пришел к заключению, что Розбери – самый амбициозный человек, которого я когда-либо встречал». Перечитывая эти строки спустя годы, он сделает на полях заметку: «До тех пор, пока не познакомился с Уинстоном Черчиллем»203.
Делая вывод об отсутствии у семилетнего Уинстона амбиций, Снейд-Киннерсли руководствовался собственной логикой. Директор школы не мог понять, почему его воспитанник по успеваемости плетется в конце класса, обладая при этом «очень хорошими способностями»204. Отсутствие амбиций в данном случае воспринималось главой школы как наиболее разумное объяснение плохих оценок. Но причина заключалась в другом и определялась характерной чертой нашего героя – упрямством.
Не блистая знаниями на уроках, Черчилль открыл для себя удивительный мир чтения. Все началось с подарка отца – «Острова сокровищ». Глотая одну книгу за другой, он продолжал числиться среди отстающих учеников и стал настоящей головной болью для преподавателей. А все было просто. «Если какой-либо предмет не возбуждал моего воображения, то я просто не мог его изучать, – объяснит он свое отношение к учебе. – За все двенадцать лет, что я провел в учебных заведениях, ни одному преподавателю не удалось заставить меня написать даже стих на латыни или выучить хоть что-нибудь из греческого языка, исключая алфавит»205.
Вряд ли такой вольный подход к обучению мог кому-то понравиться. Да он и не нравился, и в итоге между Уинстоном и администрацией Сент-Джорджа началась конфронтация. Когда директор наказал его за кражу сахара из кладовки, Черчилль в клочья разорвал в отместку любимую соломенную шляпу обидчика206. «В распоряжении преподавателей имелось достаточно средств, чтобы заставить меня учиться, но я был упрям», – не без гордости признается он много позже207.
Литератор Морис Бэринг (1874–1945), также учившийся в Сент-Джордже, вспоминал, что «об Уинстоне Черчилле рассказывались ужасные легенды. Его непослушание и непокорность выходили за все мыслимые рамки. Его пребывание в школе было одной долгой враждой с администрацией»208. Впоследствии Черчилль считал, что добился так много благодаря тому, что «не перегружал мозг в молодости». Хотя ближе всего к истине является его кредо: «Я никогда не делал то, что мне не нравилось»209. Не меньшую роль сыграли и личные качества, среди которых выделялось четкое понимание, чего он хочет достичь и как этого добиться. По свидетельству современников, подобное понимание было характерным для Черчилля уже в десятилетнем возрасте210.
Проблема Уинстона состояла в том, что однокашники не разделяли его бунтарских и независимых устремлений. На это указывает и Морис Бэринг211, и другие ученики. Граф Гарри Клемент Ульрих Кесслер (1868–1937), впоследствии ставший дипломатом, писателем и покровителем искусства, в момент поступления Черчилля в Сент-Джордж учился в старших классах и был отличником. Школа ему нравилась, чего нельзя было сказать о его отношении к новому ученику. По словам Кесслера, Уинстон был «драчлив», «действовал всем на нервы», а также «употреблял слова и освоил манеры, которые не подходили для молодого джентльмена»212.
Вторая, более серьезная проблема сводилась к тому, что Уинстон начал свой жизненный путь не в том учебном заведении, где приветствуется демонстрация упрямства. «Директора школ обладают властью, превышающей власть любого премьер-министра» – один из популярных афоризмов Черчилля213. Если следовать его логике, то так же, как власть способна развратить государственного деятеля, она способна развратить и директора школы, причем в гораздо большей степени. Конечно, далеко не для всех учебных заведений и их руководителей подобный вывод точен, но Уинстону не повезло. Снейд-Киннерсли как раз оказался тем директором, на которого власть над учениками оказала пагубное влияние. В его распоряжении имелось «достаточно средств», чтобы склонить непокорных детей стать покладистыми. И в основном эти средства были связаны с поркой.
Сохранились записи искусствоведа Роджера Фрая (1866–1934), учившегося в Сент-Джордже незадолго до поступления туда будущего политика. Каждый понедельник, вспоминает Фрай, после общей линейки провинившихся вели в кабинет директора, где стоял большой ящик, покрытый черной материей. Ребят ставили на колени перед ящиком, приказывая снять штаны. Затем Снейд-Киннерсли производил экзекуцию березовыми розгами.
Трех, а иногда и двух ударов было достаточно, чтобы на теле появилась кровь. Однако директор продолжал бить, нанося по пятнадцать – двадцать ударов, превращая попки несчастных в «кровавое месиво». Те, кому в тот день повезло, в воспитательных целях сидели около открытой двери, «дрожа от страха и слушая вопли» своих одноклассников. Будучи старостой, Фрай во время телесных наказаний часто держал провинившихся и наблюдал издевательства в непосредственной близости. По его словам, директор испытывал в эти моменты «сильнейшее садистическое наслаждение»214. «Уверен, никакой мальчик из Итона, и тем более Хэрроу, не отведал столько березовой каши, сколько ее скормил малышам, доверенным его властному попечению, наш директор», – скажет Черчилль потом215.