Червивая Луна - Салли Гарднер

Их всех – его, бабушку и маму с папой – отправили сюда как раз перед тем, как я родился.

Ну, это, в общем, так просто, к слову.

Пятьдесят восемь

А вспомнил я про деда и декорации потому, что внизу, на Подвальной, дед построил и раскрасил стену. То есть дед нарисовал безукоризненную иллюзию идеальной стены. Пригнанной так, что даже щели не оставалось, а перед ней росла инопланетная штуковина вроде гриба, мерцающая в темноте странным светом. Росла и воняла, как строчки гимна великой Родины.

А в ее ароматных упругих складках скрывалась крохотная защелка, и если ее правильным образом повернуть, стена уходила вбок. И только когда вошедший плотно закрывал ее за собой, в потайной каморке загорался свет. Это мистер Лаш приспособил старую автомобильную батарею.

Именно из-за этой разрисованной стены дед начал проводить много времени на лужайке перед домом после того, как забрали Лашей. Как будто он ухаживал за белыми розами. А на самом деле он устанавливал систему оповещения, чтобы знать, если кто-нибудь войдет в дом, пока мы с ним сидим в кладовке на Подвальной.

По самому-самому чесноку, там, внизу, было так пустынно, что жуть. Слышно только, как крысы переговариваются. Эти домашние крысы – упрямый народец. Мне всегда было интересно, как это они жиреют, когда мы тощаем.

Пятьдесят девять

Неделю назад я вернулся из школы. Опять я грезил. На этот раз – как наша летающая тарелка приземляется на Фенере. Все равно что собственный кинотеатр в голове. Я смотрел, как Гектор спускается, а фенерианцы ожидают его, улыбаясь. Они все одеты…

Войдя на кухню, я остановился. Деда там не было. Трепать-колотить, где он? Меня захлестнуло ужасом. Ничего не видел, ничего не соображал, голова готова была вот-вот взорваться. Я выбежал во двор, под дождь. Он в огороде. Он непременно в огороде.

Тут я увидел, что дверь в бомбоубежище приоткрыта.

Нет! Только не это. Только не в лаз. Он не стал бы. Не стал бы, правда ведь? Я не мог вздохнуть. Мысли путались. Еще немного, и я развалюсь на кусочки.

И вот тут-то я заметил огромные башмаки, торчащие из сарая.

Шестьдесят

Я помчался обратно в дом. Дед был уже на кухне, стягивал с себя старую шинель. Говорить я не мог, так что просто потащил его к сараю. Там, внутри, этот гребаный лунный человек, дергаясь всем телом, отчаянно пытался снять космическими перчатками огромный запотевший шлем.

Дед сказал:

– У тебя есть дело на огороде.

– А как же…

– А это я сам.

Трепать-колотить. Я принялся копать, изо всех сил показывая, что речь шла об ужине, а не о нашей жизни. Я знал, чем дед занят в сарае. Надо снять шлем с лунного человека. Если этого быстро не сделать, то копать придется не огород, а могилу. Наконец я услышал хруст и чье-то судорожное дыхание.

Немного погодя дед вышел из сарая и прикрыл за собой дверь. Мы вместе пошли на кухню и врубили радио – погромче, чтобы резало уши.

Ступал ли он на серебристый песок ногой,На новых лунах Родины следы нарушали покой.

Я услышал сквозь рев, как дед прошептал:

– Придется подождать, пока станет совсем темно.

Мы ждали и ждали, и вот ночь проткнула пыльный воздушный шарик солнца.

И тогда мы смогли привести лунного человека на кухню.

Он показался мне огромным, гигантским, неуклюжим. Очень странно было воочию наблюдать лицо, знакомое по плакатам. Вот он, ЭЛД7; только надежда на лунную высадку выжата из его лица. Вместо нее – глубоко въевшиеся морщины. Задорное выражение глаз погасло, где была нагловатая усмешка – перекошенный рот. Мы усадили его в кресло и дали чаю. Он пил осторожно, уголком губ, как будто каждый глоток отдавался в нем болью.

Лунный человек ничего не говорил. Потом он открыл рот. Там не было языка, говорить ему было нечем.

Я догадался, что то же самое сделали и с моей мамой.

Шестьдесят один

Именно в тот день, когда мистер Ганнел убил Малявку Эрика Оуэна, в день, когда ракета полетела к Луне, я и понял окончательно, что мы с дедом никогда не покинем седьмой сектор. В смысле, живыми. Одного телевизора было вполне достаточно, чтобы нас обоих послали на перевоспитание.

Мы подошли к дому и обнаружили вышибленную входную дверь. Зачем – непонятно: мы ее никогда не запирали, так что какой был смысл? Внутри поработали на совесть. Не осталось ничего, что бы не сдвинули или не опрокинули. Я был не столько против того, что все переломано, сколько против самих ломавших. Я посмотрел на деда. Он обнял меня за плечи.

Сначала мы пошли в огород и там спасли, что смогли, а потом убирались в доме при свечах.

Дед так и не снял с окон светомаскировку, так что нас, по крайней мере, никто не видел, но было понятно, что сыщики вернутся. Мы выпили чаю и пошли наверх, в постель. Задули свечку и стали ждать. Прошел час – долгий и голодный. Мне в полусне виделись мясные консервы. У нас бурчало в животах. Только после полуночи мы решились наконец спуститься в подвал, прихватив консервы и хлеб.

Дед сложил крысоловки с добычей за день у лестницы, ведущей в наш дом. Потом мы пошли, можно сказать, в самый дальний угол Подвальной. Тут в нос шибало сильней всего. Поэтому-то собаки кожаного и не смогли унюхать нашего лунного человека. Этот инопланетный гриб все перекрывал своей резкой вонью. Он даже светился в темноте, выглядел почти живым, голодным, пожирающим сырость и тьму подвала, обгладывающим фундаменты до костей.

Мы отодвинули стену. Ох, и рад же я был увидеть лунного человека. Не говоря уж о курах и о радиоприемнике, который мистер Лаш подкрутил так, что мы могли время от времени слушать утешительные слова разных мировых империй зла.

Лунный человек встал и обнял деда. Я отошел собрать яйца, покормить кур и проверить, не забрались ли к нам крысы. Потом я зажег спиртовку и поставил чайник. Мы пили чай и ели хлеб с консервами. Пировали.

Лунный человек пытался объясняться с нами при помощи рисунков. Не таких точных, как у деда, но смысл был понятен. Я вполне уяснил, что творилось сейчас за стеной.

Дед встал, вытер рукой рот и стал настраивать радио. Оно трещало и шипело. Он крутил его до тех пор, пока не послышался Голос – единственный, которому дед доверял. Который говорил правду, если осталась еще такая штука. Сложно быть уверенным, когда вокруг так много лжи.

Шестьдесят два

Голос заговорил.

«На чудовищной Родине утверждают, будто они запустили ракету к Луне. Однако наши ученые уверены, что подобная экспедиция невозможна и не будет возможной еще несколько лет. Уровень радиации вокруг Луны не позволяет людям высадиться на нее. Никакая пропаганда не заставит нас сдать позиции. Что бы ни было, мы продолжаем борьбу. Я призываю всех Подрывников оказывать содействие наступающим силам союзников. Пусть ваш сон будет легким. Не бойтесь, что Родина получит возможность атаковать с поверхности Луны. Берегите силы для последней битвы. Когда она закончится, мы будем жить в свободном мире».

Зазвенел звонок, замигала красная лампочка. Дед вскинулся. Я тоже. Мы оба знали, что это значит. Кто-то проник в наш дом. У нас было меньше минуты, чтобы замести следы.

Страх – странная штука. Бывало, я метался в панике, бывало, меня рвало, но на этот раз все, что я чувствовал, – это ледяная ярость.

Мы быстро подобрали крысоловки. Дед взял две, я – одну.

– Что вы там делаете? – спросил мужской голос.

– Крысы, – отозвался дед.

Я был ближе к подножию лестницы на кухню. Фонарик светил мне прямо в лицо. Луч ослепил меня, я поднял руку, чтобы прикрыть глаза, и случайно нажал рычажок на крысоловке. Крыса выскочила и помчалась вверх по лестнице, мимо гостя и на кухню. Раздался выстрел.

Дед уже был рядом. Он поднялся по лестнице первым, держа в руках две клетки с крысами. За сломанным столом на кухне сидел человек, которого я никогда раньше не видел. Он отложил револьвер и закурил. В углу валялась мертвая крыса.

– Мистер Тредвел, – сказал он, – я пришел забрать посетителя с собой. Там ему будет безопасно. У нас мало времени.

Нам с дедом было ясно, что если бы этот человек действительно был из Подрывников, он ни за что не стал бы стрелять в крысу. На пистолете не было глушителя. На улицу шум выкатился, как на блюдечке. Сыщики в машине должны быть или глухими, или тупыми, или и то, и другое, чтобы не услышать и не примчаться тут же.

Фальшивка.

Шестьдесят три

А еще посетитель был одет слишком уж хорошо. Слишком чистенький, слишком сытый. Как наши крысы.

– Не знаю, откуда вы, – сказал дед, – но здесь вам не место. Уходите лучше. Стандиш, выйди, скажи сыщикам, что у нас тут Подрывник.

Мужчина поднял револьвер.

– Я хочу вам помочь.

– Сомневаюсь, – отозвался дед.

– Мне кажется, – сказал я, – вы – один из тех, кто сегодня вломился к нам в дом. И ничего не нашел.

Это его задело. Он вытянул еще одну сигарету. Нечасто такие встретишь. Табак – это для избранных. И ни один повстанец никогда не станет курить такое курево. На пачке выбит герб Родины. Только полный козел мог рассчитывать, что мы такое проглотим.