Ангел гибели - Евгений Сыч

Нельзя было доставать меч, нельзя.

Он хотел снова нырнуть в шахту, но больная земля его не пустила. Земля вздрагивала всякий раз, когда он пытался приблизиться, и каждый толчок приносил новые разрушения.

Юрка чувствовал себя настолько усталым, насколько может устать ангел. Он бы напился - если б мог напиться. Сломался бы - если б мог сломаться. Он слишком недавно был живым, чтобы не помнить, как это - жить и каково умирать, а тем более - погибать. Неужели ему уготована вечная служба похоронщика, как во время чумы, - в кино он видел однажды похоронщиков в одеждах, пропитанных дегтем от заразы, в масках и с горящим трутом. Пугая людей уже фактом своего появления, они крюками зацепляли тела погибших, чтобы трупы не отравляли живых. Неужели такова теперь и его роль, неужели это навсегда? Ведь впереди вечность.

Ангелам не больно, но как передать муку бессилия?

Вдруг решившись. Юрка двинулся к замку людоеда. Дома и улицы на его пути в очередной раз изменились. С трудом, будто что-то мешало, не поверху, а понизу, не на бреющем полете, а едва ли не по-пластунски продвигался он теперь по узким улочкам. Уже не было вокруг толстостенных домов с высокими потолками и окнами-бойницами, домов, похожих на тюрьмы. Да они и были тюрьмами, эти дома, в которых проживали сплошные заложники власти, - само проживание в подобном доме с чужой казенной мебелью и пайком превращало человека в заложника, в фальшивого божка, чья жизнь сплошной праздник до срока. А в срок его режут. Иной обитатель такого дома был бы счастлив сменить свои хоромы на влажный климат полуподвала. Но в полуподвалы попадала впоследствии его семья, сползая с просторных высот во влажные низы. Если не брали, разумеется, всех вместе... Юрка хорошо помнил эти здания стиля архитектурных излишеств. Но их больше не было: вокруг стояли одни лабазы и терема. Почему, кстати, так похожи эти два слова терема и тюрьма?

Замок венчал холм в центре города, на бетоне и средь бетона, и непонятно было, выше он стал того высотного здания, которое заместил собой, или остался прежнего роста, только смотрелся теперь совсем грозно и неприступно. Хотя - двери были открыты. Но не было Юрке пути сквозь эти страшные открытые двери. И не миновать их было, наверное. Двери манили, но и отталкивали. Значит, все еще не пора.

Почему, собственно, его так тянет именно в страшный замок?

- Вадим! - позвал Юрка. - Вадим, отзовись!

Он перенесся от страшных дверей в унылую комнату, где Вадим лежал на постели, а на табуретке рядом с ним была разложена нехитрая трапеза, "цыбуля з олиею" на местном наречии, еда постная не из-за поста, а от бедности и непритязательности.

Юрка пробросился по комнатенке туда-сюда, чтобы снять инерцию полета, и опустился на хилый табурет рядом.

- Ты ешь, ешь, - сказал он.

Сидел он теперь больше для удобства собеседника, чем для своего удовольствия. Он уже привык свободно размещаться в пространстве, просто понимал, что доверительного разговора не выйдет, если явится он Вадиму во весь рост, во всем блеске своем.

- Я думал о тебе, - Вадим откинулся спиной к стенке, посмотрел на Юрку внимательно.

- Вот, спросить тебя пришел, что такое звезда, - сказал Юрка, - я ведь ангелом-то недавно стал и многого не знаю. Не то могильщик, получается, не то санитар. Надоело души таскать. Мне бы с автоматом в бой, а не с санитарной сумкой. Знать бы только, какое оно, главное зло. Раз Бог назначил в ангелы десантника, значит, настало время драки. А я до сих пор не у дел.

- Что я могу ответить тебе? - помолчав, сказал Вадим. - Я маленький человек и звезды никогда не видел. Она - над миром. Одни говорят - звезда, другие - дракон, а на земле сейчас время заклинаний. Только заклинаниями бед не выправишь. Сам знаешь, добро и зло поменялись местами, и их не отличить. Бога отменили в рассуждении, что сами умнее Бога. И никто вроде не пострадал. Пострадали все вместе. Но когда вместе - это практически незаметно. А поскольку некого стало любить и некого бояться - тут сплав такой, тонкий и прочный, - то стали любить и бояться придуманный и на постамент водруженный фантом. Но Бога идолом не заменишь.

- Понимаешь, Вадик, - Юрка обращался к человеку, который был много старше, не свысока, а как двадцатипятилетний священник обращается к старухе: "Дочь моя", и она к нему: "Батюшка!" - Понимаешь, я ведь едва армию отслужил, и сразу убили меня. Сначала хотел только одного - найти убийцу и отомстить. Но такое множество вокруг смертей, столько бед - я и забыл про свою. Мне бы звезду эту страшную отыскать, раз от нее все зло. А то - войны кругом, убийства, насилия. Ради чего-то я поставлен ангелом, верно? А по одному рубить бесполезно, я пробовал. Тут не меч, а напалм нужен.

- Это не метод, - сказал Вадим серьезно. - Зло - оно где-то фонтаном бьет, так мне представляется. Бьет фонтаном наверху, на горе, а растекается вниз ручьями и брызгами. Мне тоже бывает трудно проходить мимо. Я уж и на улицу стараюсь зря не выходить. Третьего дня иду мимо рынка, смотрю - наперсточники. Ну, шарик крутят, скорлупкой его накрывают: угадай, где шарик. Кругом толпа веселится, а женщина плачет - на пятьдесят рублей ее раскрутили. Я попытался вмешаться, так оказывается, один крутит, трое охраняют, рядом. Они меня и побили. Да ловко как.

- Что же делать? - заскрежетал зубами Юрка. - Почему их всегда, вечно четверо - на одного? Почему, когда защитить кого-то хочешь, только хуже делаешь? Есть ли предел этому, а?

Юрка махнул рукой и стремительно вылетел в окно. Рванул над землей, взбираясь все выше и выше. Отчаяние вскипало в нем на всех, на самого себя. Рождающихся он не замечал, на умирающих не реагировал. "Пропади все пропадом!" - укрылся от мира в вышине, не откликаясь на призывы.

Только когда душа Вадима негромко позвала его. Юрка опомнился, заспешил. Душа взлетала одна, наособицу. Черные роились вокруг, но дороги Юрке не перебегали. "Прости", - скользнула мимо душа. "Прощай", - пожалел ангел: верил же мне человек, надеялся, жил без меня и долго бы еще прожил. И вечно-то долги остаются за мной.

Черные сгруппировались и взяли Юрку в полукольцо. Юрка, препроводив душу, присматривался заинтересованно и недоброжелательно. Увидел среди черных рыжего, мохнатого, как фокстерьер. Страха в Юрке не было - ангелу ли бояться?

- Вам чего? - спросил только.

- Вас к себе просят, - заморгал мохнатыми ресницами рыжий.

- Что у меня просят? - изумился Юрка. В это время чья-то запоздалая душа устремилась ввысь. Юрка прибрал ее щелчком, а рыжий завистливо посмотрел на исчезающую у Юрки за пазухой душу, сглотнул и повторил:

- Вас к себе просят. Нужны.

- Ну, раз я нужен, пусть сам и является, - не согласился Юрка.

- Честью просят, - взмолился рыжий. - Не могут сами явиться. Нельзя. Или вы боитесь?