Агент абвера. - Коллектмв авторов

— Вопрос есть, — громко сказал он, не выходя из толпы.

— Давай, — откликнулся Плетнев.

— Ты, собственно, какую работу предлагаешь? К Власову идти или в полицейские?

— Глухой, что ли? Не слышал, что я говорил: в русскую освободительную армию. Полицаев и без вас хватит. Вы же все офицеры, военная косточка. Будете и у нас командовать, а покажете себя — особое доверие оказано будет.

— Какое еще такое особое доверие? — настаивал Ду­дин. — Ты говори толком. Куда людей вербуешь?

— Вот приходи ко мне вечером, там и потолкуем не спеша. На людях о таких делах не кричат.

— Вот теперь мне ясно, — спокойно заключил Ду­дин. — Раз на людях говорить стесняешься, понятно, куда зовешь, каким хозяевам служишь.

В толпе военнопленных раздался дружный хохот. Плет­нев злобно посмотрел на Дудина, а затем, обращаясь к присутствующим, закричал во весь голос:

— Не слушайте этого типа! Он плохо кончит! Я говорю вам серьезно!

Пленные молчали. Но призывы Плетнева все же оказали действие. То один, то другой отчаявшийся человек, бывший воин, пряча глаза, перебегал под ненавидящими взглядами окружающих к кучке отщепенцев.

“Так вот ты какой, Плетнев”, — думал Николай Кон­стантинович.

Он отвернулся, ища взглядом Дудина. Тот посмотрел на Никулина. Они без слов поняли друг друга.

Вечером в барак пришли двое лагерных полицейских и увели Дудина: “за подстрекательство и наглость” его посадили на неделю в темную одиночную камеру. А когда в лагерь вернулись те, что пошли к Плетневу, среди воен­нопленных распространился слух: Плетнев вербует в немецкую разведку — абвер. Ночью Николай Константино­вич не спал. Появление вербовщика абвера в лагере воен­нопленных натолкнуло его на мысль, что немцам приходится не сладко, коли они прибегли к вербовке агентуры среди военнопленных. Очевидно, им нужна массовая агентура. Николай Константинович, зная особенности разведывательной работы, понимал, что если бы фашистские войска вели успешное наступление, то абвер не стал бы забрасывать массовую агентуру для разведки фронтового тыла.

Однако абвер, видимо, объявил “тотальную мобилизацию”. Вербовщик тянет всех подряд, а не отбирает наиболее подходящих принятыми в разведке методами. Да, конечно, ему нужна массовая агентура, которая, как правило, годна лишь для заброски в ближний тыл противника. Агентуру другого класса готовят годами. Фашисты все время твердили, что войне скоро конец. Теперь они, как видно, остановлены и вынуждены пристально изучать оборону. Вывод: сообщения немецкой пропаганды об успехах немецкого оружия — ложь. Красная Армия сорвала планы “молниеносной войны”, она готовится к наступлению.

Размышляя о причинах появления Плетнева, Николай Константинович сделал для себя еще один вывод. Если немцы спешат с вербовкой агентуры, значит, она им позарез нужна для заброски за линию фронта, в тылы наших войск. Следовательно, возникает реальная возможность попасть к своим, вырваться из лагерного ада, снова стать в ряды активных борцов с гитлеровцами. Об этом стоило поразмыслить. Можно подсказать надежным людям такой путь. Ему же, как контрразведчику, будет полезно попасть в разведшколу, где он может узнать и попытаться обезвредить пособников врага. Это, разумеется, сложно, тяжело и опасно. Но может ли он, чекист, бездействовать в лагере, ожидая неизбежной смерти от голода? Не лучше ли попытаться пробраться в стан врага и бороться, бороться, бороться?

Чем больше Никулин думал о возможности проникнуть в абвер, тем яснее представлял себе трудности и опасности предстоящего пути. В глазах советских людей он станет изменником, отщепенцем, для которого одна кара — позорная смерть. При малейшем подозрении в двойной игре его убьют сами немцы. Да и не только его, а всех, кто будет уличен в связях с ним. Риск очень большой, но Николай Константинович решил рискнуть.

…Вечерело. Песок, нагретый солнцем за день, быстро остывал. Из леса потянуло сыростью. Стало темно, холодно. Пополз над землей болотный туман, и пленные, стараясь сохранить хоть каплю тепла в иззябших, истощенных телах, сбивались в тесные кучки. Своя кровь уже не грела этих людей, похожих на скелеты, обтянутые кожей.

На пригорке, прижавшись друг к другу и накинув на исхудавшие плечи потрепанные шинели, сидели Никулин и Дудин. Николай Константинович негромко говорил о своих выводах и предположениях. Дудин слушал внимательно, изредка задавая вопросы.

— Значит, думаешь, не от хорошей жизни пошли немцы на вербовку шпионов среди лагерников? — наконец спросил он.

— Нужда заставила.

— Понятно. Конечно, найдутся иуды, которые верой и правдой станут служить фашистам.

— Найдутся. На подлецов они в первую очередь и рас­считывают.

— Немедля расскажу об этом ребятам. Плетневу надо испортить обедню. Да и подлецов всяких припугнуть полезно, чтобы не вздумали инициативу проявлять.

— Не торопись, — прервал его Николай Константино­вич. — У меня тут такая думка есть. Слушай внимательно. Отбить охоту проявлять инициативу кое у кого, конечно, давно пора. Немецких холуев в тылы нашей армии пускать нельзя. Будем стараться, чтобы тех, кого мы знаем как предателей, не допустить на службу в абвер. Одного припугнем: мол, и здесь он получит свое, если не угомонится. Другому расскажем, что ожидает шпиона в тылу наших войск. Авось задумаются.

— А с другой стороны, — продолжал Никулин размышлять вслух, — было бы полезно иметь в немецких разведшколах честных советских людей. Пусть абвер тратит время на подготовку таких “шпионов”, которые никогда не выполнят его заданий. Заставить немецкую разведку работать впустую — это мысль! Пусть к Плетневу идут наши люди.

Дудин долго молчал, обдумывая план Никулина. Да, тот был прав.

— Неплохо придумано. Только удастся ли обмануть немецкую разведку. Там же не дураки сидят, я полагаю.

— Смотря как готовиться будем.

— Кого пошлем к Плетневу?

— Надо поговорить с Подияровым и Курыновым. Если удастся, то сами пойдем.

— Нет, мне нельзя, — после некоторого раздумья ответил Дудин. — Меня Плетнев приметил. Сразу раскусит, что к чему. Да и потом, в связи с побегом я у немцев на подозрении. Обо мне и разговора быть не может. Я теперь “меченый”. А вот тебе и товарищам помогу. Да и здесь, в лагере, без дела не останусь. Буду, так сказать, готовить кадры для абвера, подбирать стоящих ребят и посылать их к Плетневу. Сделаю это с большим удовольствием. Можешь быть уверен.

— Верю.

Никулин успел хорошо изучить Дудина и не сомневался, что, если потребуется, тот способен броситься на колючую проволоку, чтобы по нему, как по мосту, ушли на свободу товарищи. Больно было и подумать о расставании с таким человеком, зная, что в Саласпилсском лагере он остается почти на верную смерть.

На следующий же день друзья начали осуществление разработанного плана. Первым к Плетневу направился Курынов. Возвратившись в лагерь, он рассказал, что Плетнев принял его неплохо, был доволен и обещал доложить о нем. Действительно, дня через два Курынов уехал. Очевидно, в разведшколу. Никулин хорошо проинструктировал его и был уверен, что он не подведет. Следующим к Плетневу направили Подиярова. И тот был принят. Дудин торопил Николая Константиновича:

— Иди ты. Твоя очередь.

Но Никулин не спешил. Сделано еще мало. Он хотел сколотить вокруг Дудина группу надежных людей, изучить каждого из них, чтобы быть уверенным в их честности и преданности. Допустить в этом деле малейшую неосторожность — значит погубить всех.

В течение недели Никулин и Дудин направили к Плетневу еще двух человек. И на этот раз все сошло удачно.

— Ну что ж, пришла и мне пора собираться, — сказал наконец Николай Константинович. — Пойду попытаю “счастья”.

Плетнев принял Никулина вежливо, но холодно. Он безо всякого стеснения пристально разглядывал невысокого человека в изодранной солдатской шинели, стоящего перед ним навытяжку. Никулин старался держаться прямо, не припадая на раненую ногу. Он понимал, что своим внешним видом выгодного впечатления на Плетнева не произведет. В свои тридцать пять после всех перенесенных невзгод Николай Константинович выглядел пятидесятилетним. А фашистам для заброски в советский тыл нужны были молодые, физически крепкие люди. Но че­кист знал, как завоевать расположение типов, подобных Плетневу.

— Что тебе надо? — спросил Плетнев.

— Господин капитан, я очень внимательно слушал ваше выступление перед военнопленными в лагере. Должен сказать, что оно произвело на меня сильное впечатление.

Плетнев самодовольно улыбнулся. По его лицу было видно, что Николай Константинович попал в точку. Лесть явно нравилась предателю. Никулин решил и дальше играть на его самолюбии. От Плетнева сейчас зависело все — быть в разведшколе или нет, оставаться в лагере или попасть к своим. Приходилось ради осуществления задуманного притворяться и льстить такому человеку, которого при других обстоятельствах с удовольствием собственноручно вздернул бы на первой осине.