Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна

Гонтор де Пюи печально вздохнул, вновь отдаваясь во власть воспоминаний. Предначертанное свершилось. Его дальний отпрыск, его внучка Андреа пришла и лестью, смешанной с угрозами, вытянула из ослабевших рук старого рыцаря две бесценные реликвии – чашу и медальон. Да к тому же гроссмейстер понимал – стригойка что-то знает о Граале и Сыне Тьмы. Но лишь в полной мере овладев этими заветными тайнами, она сможет раскрыть Врата Ада и навечно установить на земле власть стригоев. Неся в себе последнюю искру катарской ереси, она намеревается жестоко поквитаться с чуждой ей католической церковью и отплатить за кровь погибших защитников Монсегюра, передавших ей свои полубезумные идеи. Время отнюдь не лечит нанесенные раны и обиды, оно делает их еще глубже и болезненнее. Время стократно обостряет жажду мести. Время затаивается, притворяется безобидным и терпеливо ждет назначенного часа. И теперь час расплаты пробил.

Глава 3

Я внезапно различила легкий скрежет ключа, поворачиваемого в дверном замке, и одновременно с этим, будто тоже расслышав этот неприятный звук, нарушивший его сон, прекрасный стригой неожиданно широко распахнул глаза, имевшие удивительный желто-топазовый цвет. На краткое мгновение наши взгляды встретились. Незнакомец угрожающе оскалился, во всей красе являя огромные белоснежные клыки. Его зрачки, вертикально-вытянутые, как у кошки, рефлекторно сузились – похоже, он испугался скудного дневного света, поступавшего в комнату из-за неосмотрительно приоткрытых мною гардин. Взор стригоя, почти осязаемый физически, жадно скользнул по моему лицу и горлу, вызывая неприятные склизкие ощущения. Тонкая морщинка прорезала высокое чело. «Я тебя запомнил и уже не забуду!» – пообещала мне его выразительная мимика. Я брезгливо отодвинулась, неосознанно вытирая губы краем футболки так, словно вкусила чего-то запретного и неописуемо омерзительного. Было в его завораживающем взгляде какое-то древнее колдовство, притягательное и запретное, сладострастное и одновременно отталкивающее куда больше, чем все романы спятившего извращенца маркиза де Сада. А затем веки стригоя вновь плотно сомкнулись, черты разгладились, принимая прежний невинно-благообразный вид. Дверь начала медленно отворяться…

Понимая, что сейчас меня застукают прямо на месте преступления, я одним отчаянным рывком перемахнула через спинку дивана, на котором лежал стригой, и рухнула в узкий промежуток между бархатными валиками и обитой шелком стеной. Со всего маху треснулась лбом об угол электрообогревателя и сдавленно зашипела сквозь зубы, проклиная и прекрасного вампира, и свое злополучное любопытство. Неспешные шаги мягко прошелестели по ворсу ковра. Я вжалась в пол, стараясь слиться с паркетом и стать совсем маленькой и незаметной. Положив голову на бок, одним глазом осторожно посмотрела в щель между полом и днищем дивана. «Ага, – я иронично хмыкнула, – это явно не отец-настоятель. Тот, по причине излишнего веса и пингвиньего плоскостопия, предпочитает бесформенные войлочные туфли на упругой каучуковой подошве. И уж точно не брат Бернард, у которого не ноги, а ласты размера этак шестидесятого. Тем более, как проказливо перешептывались аббатские студиозы, главное оружие нашего великого экзорциста – это отнюдь не крест и молитвы, а его носки, от убойного запаха которых пачками мрут не только любые порождения ада, но и правоверные католики. Однажды экзамен по боевым псалмам оказался безнадежно завален всей нашей группой только потому, что разомлевший от летней жары Бернард, гордо восседающий за кафедрой, расслабился и… снял ботинки. Медики в лазарете долго ломали головы над причиной безудержной рвоты, прорезавшейся у двадцати молодых, физически крепких старшекурсников. Однако представшие моим глазам элегантные туфли из дорогой шагреневой кожи вовсе не походили на разношенные башмаки пожилого брата-экзорциста. Да и двигался обладатель модной обуви слишком легко и непринужденно. Ба, не иначе как сам кардинал Туринский поднялся в бордовую комнату, едва не доведя меня до инфаркта своим неожиданным появлением. Но что могло понадобиться щеголеватому прелату в покоях стригойского посланца? И тут мое любопытство возросло многократно, вызывая отчаянный зуд между лопатками и неконтролируемый приступ острой щекотки в носу. Боясь чихнуть и тем самым выдать свое присутствие в затемненной комнате я что было сил уткнулась лицом в обшивку дивана, вдыхая исходящие от нее запахи дезинфекции и нафталина. Но это не принесло ни малейшего облегчения.

Анастасио ди Баллестро быстро обшарил выдвижные ящики стола и, недобрым словом поминая крылья архангела Гавриила, приблизился к моему импровизированному укрытию.

– Неужели потерял? – голос прелата наглядно выдавал овладевшее им недовольство. – Где же эта чертова записная книжка? А во всем виновата моя аристократическая рассеянность!

«Ну, это ты себе польстил! – злорадно подумала я. – Всем давно известно, что забывчивость – признак отнюдь не дворянского происхождения, а банального старческого склероза», – но в этот миг в носу у меня засвербело еще пуще, и я торопливо зажала ноздри пальцами.

Раздался приятный шорох, какой возможен только от плотного соприкосновения шелковой сутаны с бархатом дивана. Очевидно, кардинал точно воспроизвел мое недавнее движение, склонившись над стригоем и внимательно вглядываясь в его обманчиво невинное лицо.

– Спи, друг мой! – отчетливо и неподдельно заботливо произнес невидимый для меня прелат. – До ночи еще далеко!

Услышав подобное, я настолько растерялась, что даже забыла про свой неблагонадежный нос. Я, часом, не ослышалась? Полноправный член Папской курии называет поганого вампира «другом»! Причем, душевно так называет. Да это же просто немыслимо! Но кардиналу не было никакого дела до моего благочестивого негодования.

– А ночью, на переговорах, мы наконец-то покажем этим святошам, кто из нас по-настоящему достоин власти и крови! – экзальтированно бормотал кардинал. – Пришло время расставить все по своим местам!.. Но блокнот, мой блокнот с накладными и адресами, где же он? Возможно, завалился под диван? – кардинал резко нагнулся.

И тут мой предательский нос окончательно вышел из-под контроля. Осознав, что сейчас неминуемо случится одно из двух – либо ди Баллестро наткнется на мою шпионскую персону, либо громкое чихание провалит столь удачно начавшуюся диверсию – я не выдержала и решилась на смелую импровизацию. Протянув руку, я вцепилась в тяжелую бордовую штору и рванула ее на себя. Медные кольца оконного карниза не выдержали, и гардина шумно обрушилась вниз, прямо на мою беспутную голову. Плотно укутавшись в бархатное подобие роскошной патрицианской тоги, я с замогильным воем и пронзительным чиханием, окутанная облаком пыли, патетично восстала из-за дивана. Увидев бесформенное чудовище, возникшее практически из ниоткуда, кардинал громко икнул от неожиданности и смачно шлепнулся на пятую точку.

– У-у-у, апчхи! – устрашающе провозгласила я, почему-то, хотя и довольно к месту, вспомнив предание о легендарных шотландских призраках – баньшах. Да и, полагаю, именно сырые и зловещие холмы Северного Уэльса как ничто другое располагают к скорейшему развитию различных неприятных простуд и инфлюэнций. Ди Баллестро же, похоже, вспомнил что-то еще более страшное, потому что мелко перекрестился дрожащей рукой и вперед головой «рыбкой» нырнул под письменный стол. Я победно расхохоталась. Путаясь в гардине, повторно переметнулась через безмятежно дрыхнущего стригоя и, мстительно оттолкнувшись кроссовкой от согнутой кардинальской спины, вылетела за дверь. Захлопнула тяжелую створку и облегченно отбросила кусок пыльной ткани, в складках которой я чуть не задохнулась. Мои пальцы случайно ощутили что-то гладкое и прямоугольное. Я заинтересованно поднесла к глазам найденный предмет. Им оказалась тонкая записная книжка с элегантно переплетенными вензелями «А» и «Б» на обложке. Не эту ли занятную вещицу искал кардинал? Я безотчетно засунула блокнот поглубже в карман шорт и запрыгала вниз по лестнице, мучимая насущным вопросом первостепенной важности – что за встреча назначена на следующую ночь, и кому бы этакому всемогущему немедленно продать свою бессмертную душу ради того, чтобы оказаться в числе лиц, допущенных на тайную стригойскую вечерю?