Споткнуться, упасть, подняться - Джон Макгрегор

оказывался на другом конце лыжни, коллеги его уже не видели и некоторое время стояла тишина, пока он не появлялся снова. Погода быстро ухудшалась, и каждый раз, когда он удалялся, ему требовалось все больше времени, чтобы вернуться. Фары снегохода расплывались в снежной дымке, и, хотя Томас и Люк ни словом об этом не заикнулись, оба нервничали, слушая тишину перед его возвращением.

— Представляешь, да?

— Не произноси это вслух.

— А если он просто не вернется?

— Ты слышал, что я сейчас сказал?

— Нет, я серьезно. Что нам тогда делать?

— Все просто. Идем прямиком на станцию, связываемся по радио с базой, ждем, когда погода улучшится.

— И не паникуем?

— Да, едрить твою, не паникуем. Железобетонно.

— А в какой стороне хижина, Люк?

— Отвянь.

— Нет, правда. Ну вот куда нам сейчас идти, если что?

— Туда. Наверх.

— Сомневаюсь. Это может быть путь к леднику.

— Не может.

— Или к морю.

— Слушай, кончай уже.

— А то пойдем к станции и вдруг — плюх!

— Что «плюх»?

— Ну, один неверный шаг — и ку-ку.

— Хижина определенно там.

— Как думаешь, сколько ты протянешь в воде?

— Да иди ты!

— Пять минут? Две?

— Ну, значит, будем сидеть на попе ровно, пока не закончится метель.

— Плюх!

— Томас, ну в самом деле!

— Наверно, от холода будет шок.

— Прекрати, чувак. У нас есть джи-пи-эс, компасы.

— А ты взгляни на приборы. В какую сторону идти? Туда?

— Определенно туда. Слушай, а это бодрит.

— А я что говорю? Так в какую?

— Погоди. Черт. Черт. Не туда. Проклятье!

— Плюх!

— Вот именно.

Они присели на корточки за снегоходом, прячась от влажного ветра и дожидаясь возвращения Дока. Снег теперь летел почти горизонтально, слоями ложась на складки их курток. Вой ветра усиливался. Они ждали возвращения Дока.

/

— Станция К, станция К, это Блафф-Пойнт, Блафф-Пойнт, прием.

— Блафф-Пойнт, это станция К, станция К, на связи.

— Станция К, доложите обстановку, прием.

— Личный состав на месте. Травм и нештатных ситуаций нет. Работа идет по плану. Прием.

— Рад слышать, Док. Новички не шалят?

— Направление ветра два семь ноль градусов, скорость ветра десять узлов, видимость десять километров, контрастность умеренная, температура минус три, без существенной облачности. Прием.

— Принято. Спасибо, Док. Как всегда, приятно было поболтать. Конец связи.

/

Вечером с вершины хребта Гэррида Люк и Томас смотрели вниз на станцию К. Небо было чистым, солнце стояло высоко. Хотя время приближалось к полуночи, слово «вечер» едва ли подходило к этому времени суток. Мягкий серый дымок тонкой линией поднимался от металлической печной трубы жилища. Томас водрузил прибор джи-пи-эс на штатив и стал ждать, когда он загрузится. На дальнем берегу Бухты вздымались в небо горы. Сверху приятели видели, как Док расхаживает между хижиной и амбаром. Отсюда было непонятно, чем он занят: подошел к составленным одна на другую бочкам, постоял и вернулся к хижине, потом точно так же прошагал до хижины и обратно, затем до ангара с припасами, до сарая с инструментами, хранилища мусора и до снегоходов.

— Мне кажется, он опять что-то пересчитывает.

— Любит человек считать.

Джи-пи-эс запищал, подтверждая показания, и они записали цифры.

/

Хижина покачивалась и дрожала у подножия хребта, крепкие брезентовые стропы с трудом удерживали ее. Дым из трубы и желтый свет, льющийся из маленьких окон, придавали ей вид лоцманского судна, пробивающего себе дорогу сквозь шторм. Внутри скрипели деревянные панели и гудела заправленная жидким топливом печь. На стеклах выступил конденсат. Видимость десять метров. Погода на текущий момент — сильный ветер с густым снегом. Чайник снова засвистел, и Док налил себе еще сладкого чаю с молоком, который хлестал литрами.

/

— Док, можно тебя спросить?

— Валяй, Люк.

— Валяй? Ладно. Вот. Откуда взялось прозвище Док?

— А. Ну, я определенно не врач.

— Понимаю.

— Знаешь, так бывает: кто-нибудь случайно припечатает, и кликуха приклеится.

— Ты не помнишь, откуда она?

— Нет, не помню.

— Ладно. Прикольная история. Спасибо, что поделился.

/

Станция К виднелась вдали размазанным железно-кровавым пятном и становилась все меньше. От дыхания находящихся внутри живых существ окна туманились, смутно желтели. Существа прибывали и уезжали. Их следы с каждым годом все больше растапливали лед. Лед соскальзывал со склонов и срывался в воду. Айсберги поворачивались, распадались и плыли с вихревыми течениями Бухты по направлению к диким открытым морским пространствам. Дневной свет был молчалив. Существа дышали в своем узком деревянном убежище. Непогода снова брала их в плен. Существа высыпали из укрытия и медленно рассеивались по снегу. Они несли с собой рюкзаки, палки, рацию. Они двигались дальше. Приближались долгие сумерки, а после них на континент на много месяцев опустится ночь. Вода пришла в движение, и небо над ледником потемнело. С горного хребта пришла метель.

/

Утром Люк, как всегда, встал первым; вышел из хижины и отправился в сарай, где находился туалет. Привычка просыпаться раньше всех давала определенные преимущества. Он осторожно закрыл за собой дверь и потопал вниз по щебневому склону к северу, мимо колонн из бочек и штабелей из ящиков с припасами, паллет и всяческого накопленного годами барахла. Дорога к туалету была отмечена флажками и оградительной лентой на случай, если заметет. Сегодня было солнечно. Еще одно погожее утро на станции К.

Когда он вставал так рано, то любил оставлять дверь туалета широко открытой. В ясный день вид отсюда открывался фантастический. Синее небо и острые белые гребни гор. В Бухте медленно поворачивались айсберги. Люк находился здесь уже три недели, а все еще не привык к этому ошеломительному зрелищу. Он не знал, как рассказать о нем людям, когда вернется домой. Словами такого не передать. Он посмотрел в небо над Бухтой, на овеваемую ветром со снегом вершину ледника. Больше чем в восьмидесяти километрах позади ледника находились горные хребты. Между ним и ими нет ни одного человека. И в нескольких сотнях километров дальше тоже. Люк никогда еще не был так далеко от людей. И никогда не будет.

Послышался хруст снега под ногами, и вид на горы внезапно заслонил Томас, который оперся на дверной проем и тяжело дышал.

— Знаешь, зачем в туалетах существуют двери, Люк?

— Нет, приятель. Зачем?

— Чтобы мне не приходилось смотреть на твое дерьмо, пока я жду своей очереди.

— Никто не просит тебя смотреть, чувак. Возвращайся в хижину и жди, пока не увидишь табло «свободно».

— Какое еще табло? Ты что-то от нас скрываешь?

— Это фигура речи. Если я не в хижине, то где же мне еще быть? Отвернись.

— Если стесняешься, надо закрывать дверь.

— Тут нечего стесняться. Док встал? И вообще, отвали и дай мне