Цветы пустыни - Влада Ольховская

из памяти то, что настоящих предупреждений о грядущей беде не было. Проблемы Сергея казались незначительными, только-только зарождающимися, у Жанны не было ни шанса предотвратить трагедию. Но она забудет об этом, ее воображение нарисует сотню знаков, которые материнское сердце должно было заметить, да не заметило. Она будет видеть в ночных кошмарах своего единственного ребенка, летящего с крыши, лежащего в луже крови на асфальте. Она никогда не простит себе те полчаса, которые провела в кафе вместо того, чтобы остаться дома. Таиса лишь надеялась, что Жанна вовремя обратится к психологу, и уже просила старшую сестру проследить за этим.

Куда большие надежды профайлер возлагала на беседу с Федором. Ему тоже было больно, однако эту боль военный переносил без слез и срывов. Таиса надеялась, что он сумеет рассказать ей что-то новое, то, что укрылось от его жены.

Может, Федор и знал нечто подобное, однако делиться информацией он точно не собирался. Таисе удалось дозвониться до него только один раз, но едва она представилась, как собеседник бросил трубку, предварительно посоветовав девушке никогда больше ему не звонить.

Что ж, это было обидно, но объяснимо. Жанна ведь сказала, что он считает всех психологов шарлатанами! Должно быть, он и теперь решил, что Таиса пытается нажиться на нем, используя трагедию его семьи. Доказывать ему что-либо оказалось бесполезно, его упрямство было профайлеру прекрасно известно.

Отступать Таиса все равно не собиралась. Она ведь делала это не ради денег и даже не ради Жанны. Она пыталась разобраться в случившемся ради Сергея – и ради того, чтобы крик его матери, засевший в памяти, поскорее затих…

Таисе удалось определить круг общения погибшего. Она поговорила со многими: в интернете, по телефону, а с кем-то даже лично на похоронах. Она искала зацепку, хоть какое-то указание на случившееся. Ведь для такого исхода требовалось нечто по-настоящему грандиозное! Вот только вчерашние школьники, испуганные, скорбящие, ничего важного не знали.

Она начинала подозревать, что все-таки оказалась в тупике, когда ей позвонил Федор. Сам. Через несколько дней после похорон. Такого Таиса не ожидала, но и отмалчиваться не стала.

– Я слушаю…

– Это ведь вы та психологиня, которая была с Жанной в день, когда… все случилось? – спросил Федор. Он говорил ровно, и лишь когда дошло до слов о смерти сына, он запнулся, предпочел иносказание.

– Да, только я не психологиня. Меня зовут Таиса, и я профайлер.

– Это не одно и то же?

– Нет. Это совсем не одно и то же. Почему вы вспомнили обо мне? При нашем последнем разговоре у меня возникло ощущение, что вы не верите в мою способность помочь.

– А разве можно это назвать разговором? Я вас послал – вот и все!

– Сомнительный повод для гордости, – сухо заметила Таиса.

– Я не горжусь. Но и не доверяю вам. А разговор все-таки будет, вот сейчас, если вам интересно.

– Все еще интересно.

– Тогда приезжайте ко мне. Адрес вы знаете.

Она не стала спрашивать, почему Федор предпочел свой дом, а не какое-нибудь кафе, это и так было понятно. Военный неплохо владел собой, однако он понимал, что может сорваться – закричать, поддаться агрессии или даже заплакать. Таиса слишком плохо знала его, чтобы предсказать реакцию. Может, ей и не следовало оставаться наедине с травмированным человеком, который изначально относился к ней с неприязнью, но она решила, что ради новых данных стоит рискнуть.

Только бы затих этот крик…

Квартира Зараевых выглядела покинутой. Не захламленной, нет, просто нежилой. Как будто все люди разом ушли отсюда, превратив это место то ли в музей, то ли в гробницу, так сразу и не поймешь.

Федор по-прежнему там жил, но ничего не менял со дня похорон. Теперь его окружали фотографии, на которых его сын все еще был жив, и венки, напоминавшие о том, что случилось на самом деле. Таиса не представляла, почему эти венки не увезли на кладбище, да и спрашивать не стала.

Федор встретил гостью в коридоре и проводил на кухню. Двигаться здесь приходилось осторожно – чтобы не задеть и не обрушить ни один из массивных венков. «От друзей», «От одноклассников», «От любящей прабабушки»… Так не должно быть – но ведь случилось же!

На кухне как раз было чисто, здесь Федор убирал настолько идеально, что и пылинки не оставалось. Пока он, ни о чем не спросив, заваривал гостье чай, Таиса наблюдала за ним, оценивала состояние.

Федор неплохо держал себя в руках. Таиса не хотела даже представлять, какими усилиями ему это давалось, но он справлялся. Он даже дома ходил в опрятной одежде, с вымытыми волосами, чисто выбритый. Он не позволял горю поглотить себя, потому что знал: это лишит его возможности думать и действовать.

Но и сказать, что он уже пережил смерть сына и двинулся дальше, никто бы не смог, тут и психологом быть не надо. Федор заметно похудел всего за несколько дней, на коже появились воспаления, под глазами залегли зловещие тени, а сами глаза были исчерчены алыми прожилками. Все это указывало на бессонные ночи и не раз пропущенные приемы пищи. Федор был чем-то занят, фанатично, он не давал себе покоя… Однако то, что он все-таки согласился на разговор с Таисой, намекало: он пока не преуспел.

Она благодарно кивнула хозяину дома, принимая чашку горячего чая. Вопросов Таиса не задавала, позволяя Федору самому выбрать тему для разговора.

Отмалчиваться он не стал.

– Я не верю в самоубийство, – объявил он, усаживаясь напротив гостьи. – И никогда не верил. Я знаю своего сына! Что бы ни случилось, Сергей всегда сражался бы до последнего.

«А ты не знаешь, сражался он или нет», – подумала Таиса. Но вслух, конечно же, не сказала, опускаться до таких подлых замечаний она не собиралась.

– Я тогда решил, что его столкнули с крыши, – продолжил Федор. – Мне оставалось только понять, кто это сделал. Я не полицейский, но кое-какие связи у меня есть и есть друзья. Я устроил так, чтобы расследование началось сразу же. Его провели со всей тщательностью…

Он замолчал, перевел взгляд на темную поверхность чая, словно надеясь там найти подсказки. Пауза затягивалась, и Таисе пришлось продолжить за собеседника:

– Но не нашлось никаких указаний на убийство?

– Верно. Мы не богатая семья, но мы живем в хорошем доме и в хорошем районе. Камер хватает и во дворе, и в подъезде. Эти камеры ничего не дали: в день смерти Сергея в дом не входили посторонние. Опера опросили всех соседей, гостей соседей, знакомых гостей соседей… Да кого угодно! Но никто не видел рядом с Сергеем ни одного человека. Все выглядит так, будто мой сын сам поднялся на крышу и прыгнул. Сам поднялся и прыгнул! Сергей! Он не мог…

Он все-таки сорвался.