Свет обратной стороны звезд - Александр Петров

— А у меня есть, — сказал Васька, поворачивая объектив на бутыль.

— Ты чего, Стрелкин, глумишься? — мрачно поинтересовался второй лейтенант, сглатывая слюну.

— Нет, Вован. Место у тебя тихое.

— Ну, — согласился второй лейтенант.

— Ты нас поил? — продолжил обработку Стрелкин. — А долги отдавать надо.

— А как? — живо поинтересовался Лох. — Я ведь на дежурстве, отличие от вас, ухари.

— Ты нам скажи коды доступа на склад, а сам заходи мимо придурка на тумбочке. Да не ссы Вован, все будет путем, — добавил Стрельников, глядя на мучительные колебания Лоха.

— Вторые грузовые ворота устроят?

— А то, — ответил Стрельников. — А код?

— Набери 442154. Когда будете?

— Через четверть часа, Вовчик.

— Договорились.

В назначенное время начальник караула, для острастки сунув кулак под нос часового, прошел на территорию склада, с трудом отодвинув массивную, простроченную правильными рядами громадных заклепок дверь.

Минут через пять на втором грузовом створе погас глазок генератора поля отсечки. Воздух из тоннеля завыл в щелях, загоняя в зал арсенала пыль. Коротко скрипнула сдвинутая вручную створка ворот. Немой покой снова окутал зал.

Нарушители долго шарили взглядами по темному, мрачному пространству артиллерийского склада.

Потом друзья огляделись в последний раз, ища посторонних и не найдя таковых, направились к одинокой фигуре второго лейтенанта, который приготовил место у светильника.

Лох постелил на пол чистую картонку, выставил на нее пластиковый стакан и завернутый в металлизированную пленку заветрившийся, измусоленный сухарь.

Все это, по факту содержания водорода в молекулярной структуре, относилось к детонирующему материалу, и не должно было находиться на территории склада. За одно это можно было огрести по полной программе. А уж за смесь воды и спирта полагался трибунал.

Лейтенант Разлогов сильно рисковал, впустив посторонних на склад. Но расслабляющее действие «пакадуровки» окончательно преодолело служебное рвение Вована.

Очень скоро, Лох потерял всякую осторожность, окосев от пойла. Он тупо глядел на импровизированный столик, что-то бубня про друзей, которые не дадут пропасть в трудную минуту.

Конечников, который лишь делал вид, что пьет, выбрал удобный момент, поднялся и пошел в темноту, сказав собутыльникам, что хочет отлить.

— Крок, ты только на ракеты не ссы… Лучше куда-нибудь в уголок, — напутствовал его Разлогов.

— Ну что я, без ума, — ответил первый лейтенант. — Нахрена я западло вам делать буду.

Он знал, что Стрелкин способен загрузить Лоха болтовней так, что тот не отобразит, сколько отсутствовал Конечников. Когда командир операторов-наводчиков «принимал на грудь» ему это не было в тягость, даже нравилось.

Ночное зрение Федора позволяло обходиться без фонаря. Он перемахнул через бруствер эмиттера и оказался в зоне складирования противокорабельных ракет.

Первый лейтенант нашел нужную ячейку хранения. Для верности посмотрел номер в бумагах. Потом достал баллончик с краской, на мгновение замер и принялся выводить буквы на угольно-черном борту…

Закончив, Конечников пришел обратно к месту пьянки. Васька повернулся к нему и неожиданно трезво подмигнул. Первый лейтенант кивнул головой в ответ.

На лице Стрельникова появилась умиротворенная улыбка. Теперь он мог трепаться в свое удовольствие до конца времен, а точнее пока есть «горючка» в штофе. Конечников, зная, что Стрелкина теперь не вытащить даже орбитальным буксиром, смирился с этим и ушел в себя.

Но вскоре бутыль опустела, и офицеры-нарушители, покинув впавшего в меланхолию Лоха, убрались восвояси.

Известие о предстоящей операции до сих пор не дошло до низов. На малом крейсере размеренно протекала обычная жизнь.

Корабль готовился ко сну. Матросы опускали жесткие, неудобные койки, раскладывали на них промятые матрасы, тонкие, колючие одеяла и серое, неприятно пахнущее белье.

Боевые отсеки корабля становились большой, тесной спальней для личного состава.

Старослужащие, надеясь спастись от надвигающейся ночи, оккупировали курилку и туалет. По кругу двинулись «косяки», раздались взрывы хохота. На всем корабле завоняло палеными тряпками.

Новички, сохранившие остатки деревенской наивности, с чувством читали молитвы, призывая Богородицу сохранить их от злых человек и погибели в лихом бою.

Стрелкин, отстал от Федора, давая своему товарищу поиграть в командира. Конечников вызвал дежурного, первого лейтенанта Ильина и прошелся с ним по отсекам.

Конечников проверил каждый угол корабля, внимательно глядя на подчиненных. Все эти люди скоро будут мертвы. Все эти люди будут надеяться на него, первого лейтенанта Федора Конечникова, которому не повезло оказаться сейчас исполняющим обязанности командира. Перед смертью, горя и задыхаясь на боевых постах, они станут ругать и проклинать его. И не им не объяснишь, что в этой ситуации от него, первого лейтенанта ничего не зависело.

Дневальный прокричал команду «Отбой». В помещениях выключился верхний свет, загорелись несколько синих ламп, обозначающих проход. Стали слышны далекие голоса в курилке.

Первый лейтенант распорядился прекратить хождения и смех. Ильин, взяв на подмогу дневальных свободной смены, отправился на усмирение возмутителей спокойствия. Короткое, на повышенных тонах разбирательство, закончилось парой оплеух, отчетливо слышимых в тишине. Тихо бормоча ругательства, мигом протрезвевшие матросы, легли на свои тесные, неудобные ложа, наедине с собой, своими мыслями и темнотой.

Во мраке, который создавал иллюзию одиночества, эти люди, закрученные в бараний рог скорыми на расправу командирами, стиснутые чудовищной теснотой, занятые внутренними разборками у кого больше прав, ненадолго снова стали собой, вспомнили, что они чьи-то мужья и любимые, сыновья и внуки.

Конечникову показалось, что он физически ощущает, как перед закрытыми глазами засыпающих людей встают картинки мест, где они были свободны и счастливы и которые, может быть, не увидят никогда.

Тяжелое, грустное время наступило после отбоя… Словно распрямились стиснутые за день оболочки, делая воздух отсеков крейсера вязким, липким как кисель. Общий минорный настрой, разлитый в душной атмосфере, заставил первого лейтенанта переживать давно прошедшие дни, старую боль и радость. Этот момент, наполненный грустными, напряженными, горькими мыслями в темноте Конечников и раньше не любил до дрожи. А сегодня это было просто мучительно.