Порок сердца - Антон Соя

От мыслей про Лену его отвлекла открытая дверь Дома творчества юных. «Оба-на, а чего это он открыт? Ведь не сезон. Может, зайти к Папагену перед отъездом, попрощаться? Он всегда был реальным челом». Женя зашел и поднялся на второй этаж, где располагался актовый зал. Его шаги гулко разносились по знакомым пустым рекреациям, пахло краской и пылью, откуда-то издалека доносился стук молотка. Сколько раз он бродил по этим коридорам? Женя мог, закрыв глаза, легко пройти от входной двери до танцзала. И сейчас, проходя знакомым маршрутом, он чувствовал что-то похожее на ностальгию. Здесь Женя шесть лет занимался бальными танцами под руководством любимого педагога — Геннадия Андреевича, которого за глаза все звали просто — Папаген. Женя прошел через танцзал, где рабочие в это время меняли зеркала, и заглянул в кабинет, которым Папагену служило небольшое помещение при танцзале. В комнатке было очень тесно, еле-еле помещался письменный стол, как всегда чем-то заваленный, несколько стульев, шкафгардероб и стеллаж, уставленный призовыми кубками. По стенам были развешаны многочисленные грамоты, фотографии любимых учеников.

В кабинете сидел сам Папаген с удивительно прикольной девицей. Женя про себя даже присвистнул — ни фига себе, он здесь такую еще не видел. Белое платье и светлые волосы контрастировали с огромными карими оленьими глазами, вся она была какая-то невозможно тонкая, хрупкая, как фарфоровая, а ноги незнакомки были длинней, чем у героинь самых смелых Жениных фантазий! Ну а Папаген — такой же как и всегда — сухощавый, с глубоко посаженными карими глазами, орлиным профилем и седой головой, сохранивший, вопреки годам, великолепную осанку. Аккуратно и безукоризненно одет — не новый, но тщательно вычищенный и выглаженный светлый костюм, идеально сидел на его точеной фигуре. В городе болтали, что его отец был испанским подданным и на самом деле у Папагена были совсем другие имя-отчество, но какие — никто не знал, как и то, почему и когда к нему приклеилось странное прозвище. В момент, когда Женя заглянул в кабинет, девушка жаловалась:

— Эх, лучше бы я в уборщицы пошла, чем такие страшные обломы. Геннадий Андреич, как мне жить-то теперь?

Учитель не успел ответить, как увидел заглядывающего в дверь Женю. Папаген радостно вскочил из-за стола, почти вприпрыжку помчался к гостю и крепко его обнял:

— Женечка, как я рад! Молодец, что зашел! А я вот уговариваю Катерину нос не вешать, делов-то — экзамены в театральный завалила. Мало ли какие беды у людей в жизни случаются, нужно уметь держать удар. Хочу вас познакомить, у меня, кстати, давно такая мыслишка проскальзывала. — И уже обращаясь к своей знакомой, произнес: — Катя — это мой лучший и любимый ученик — Евгений, прошу любить и жаловать!

Катя немного испуганно взглянула на Женю:

— Здравствуйте.

— Давно надо было вас познакомить, может быть, что и получилось бы. — Геннадий Андреевич все еще не выпускал Женю из объятий и на ухо ему зашептал: — Обрати на девочку внимание, танцует — закачаешься! Вспомни, что я тебе говорил. — Он хитро подмигнул парню.

Женя с интересом разглядывал девушку.

— Привет! Странно, что мы раньше не встречались.

— Женя у нас в варьете местном танцует. — Папаген неожиданно хлопнул себя по лбу. — О! У меня идея! Катя, не вешай нос, сейчас мы что-нибудь придумаем. Женя, у вас в клубе нет вакансий?

— Да вроде не помню. Подождите, да у нас же Жанка куда-то пропала. Точно, ее место до сих пор никто не занял!

— Все, Катерина, решено: будешь в клубе работать!

— Я? В клубе? Да кто ж меня возьмет, без опыта… — На лице девушки отразилось искреннее удивление.

— Возьмут, возьмут! Я это беру на себя, не переживай! У меня там должничок имеется, так что можешь идти готовиться!

— Я — в варьете! Круто, вот это да! А точно возьмут?

— Не волнуйся, у нас все схвачено! — Геннадий Андреевич был очень доволен произведенным эффектом, он удовлетворенно потирал руки.

— Геннадий Андреич, да вы просто волшебник, дайте я вас поцелую! — Катя подбежала к Папагену, чмокнула его в щеку и закружилась по тесному кабинету, чудом не налетая на мебель. — Вот здорово!

Она резко остановилась, и на ее лице счастливое выражение вмиг сменилось унынием.

— А вдруг я там никому не понравлюсь, и меня того… — Она жалобно посмотрела на Геннадия Андреевича…

Ну тут Женя уже не мог дальше отмалчиваться, пора было обратить на себя внимание. Не спуская глаз с девушки, он медленно произнес:

— Катя, ты всем понравишься, гарантию даю. Точняк.

Сказав это, Женя поймал себя на мысли, что ему все в ней по кайфу — ее открытость, непосредственность, чувственность, — короче, реально клевая герла. Украшение коллекции! Но предполагаемый трофей почему-то проигнорировал крутое пацанское выступление. Прекрасная незнакомка снова грациозно села на стул напротив Папагена. Положила одну бесконечную ногу на другую и, продолжая отводить глаза от Жениных плотоядных взглядов, о чем-то задумалась. Уйдя в себя, она нервно теребила тонкими пальцами край подола короткого летнего платья, непроизвольно подтягивая его к острым девчоночьим коленям, как бы пытаясь скрыть их от жадных глаз мачо. Этот простой жест почему-то безумно возбудил Женю. Но вместе с просыпающейся эрекцией он абсолютно неожиданно испытал новое, до сего момента не посещавшее его чувство. Сладкая, теплая тоска по чемуто несбыточному, а может, бывшему с ним когда-то сотни лет назад, сначала появилась где-то под кадыком, потом жалобно и нежно защемила в сердце и наконец захлестнула его целиком, погрузив в тревожную нирвану.

Катя же делилась с учителем своими заботами:

— Ой, мне сейчас домой идти, что старики скажут? Мать же меня убьет, если я ей объявлю, что в клуб танцевать иду. Она, знаете, как ко всему такому относится?

— Не волнуйся, мать твою — беру на себя. Я с ней переговорю, постараюсь убедить ее дать тебе шанс. А ты не вешай нос и готовься к выходу на сцену. — Геннадий Андреевич дружески похлопал Катю по плечу. — Ты, главное, не дрейфь.

— Ну, тогда я пойду. — Катя еще раз оглянулась, коротко взмахнула ресницами на Евгения и, не скрывая счастливой улыбки, вышла из кабинета.

Папаген крикнул ей вдогонку:

— Иди, иди, я тебе позвоню, когда в клуб на работу выходить. — И уже обращаясь к Жене, сказал: — Прямо с вокзала ко мне зашла. Красавица. Чистая душа. Как переживает-то? Видел? А? Вы там ее не обижайте, в клубе-то. Ты-то ко мне по делу пришел или как? Давно тебя не видел.

— Да, было дело, а теперь сплыло. Все изменилось, я передумал. Честно говоря, шел к вам прощаться, думал уехать отсюда на фиг. Но что-то мне расхотелось, покантуюсь еще здесь.

Женя неожиданно для себя осознал, что все проблемы с Леной и ее грозным мужем совершенно потеряли свою значимость. Он понял — в ближайшее время ни за что никуда не уедет.

От размышлений его отвлек Папаген, хитро щурясь, он смотрел на Женю:

— А что изменилось-то?

Но Женя только тряхнул кудлатой головой и поспешил откланяться:

— Да ничего. Ладно, пойду я, Геннадий Андреич!

Когда Катя пришла домой, ее уже заждались «старики» — Катиным родителям, одногодкам и бывшим одноклассникам, в этом году исполнилось по тридцать пять. Несмотря на молодой возраст, выглядели они гораздо старше своих лет. Особенно мать Кати — Ирина Александровна, сделавшая головокружительную карьеру от продавца до директора универмага и внешне как нельзя лучше соответствующая типажу работника советской торговли, — крупная, дородная женщина, светлые волосы, всегда уложенные в высокую прическу, громкий командный голос. Катин же отец, Федор Андреевич, хотя и был одного роста со своей супругой, но благодаря хрупкости телосложения казался намного ниже ее. Жидкие русые волосы, большие очки и нелепый пивной животик украшали его тщедушное бухгалтерское тело. Служил Федор, естественно, при жене в универмаге. Тихий и спокойный человек, чего нельзя было сказать о супруге и дочери, дома он работал буфером между ними, смягчая властную Иру. Все решения в семье, как повелось, принимались «директором». Федор и Ира рано оказались на вершине семейной пирамиды: дети из неполных семей, сойдясь, они быстро потеряли матерей. Правда, Федя в фигуральном смысле: его мать после постоянных ссор со строптивой невесткой, одна из которых закончилась дракой с выдранными волосами и укусами, уехала к сестре в Магадан, напоследок прокляв непутевого сына-тряпку и его семейку. Кате в ту пору не было и трех лет.

Ирина сразу кинулась обнимать дочь, не давая той вставить ни слова:

— Как хорошо! Вот ты и вернулась, дурочка моя. Ну что, все прошло, как я и предсказывала? Слава богу, все позади. Ну, теперь-то ты пойдешь учиться как все нормальные дети в нормальный институт, а не в какой-то театральный, получишь нормальную профессию. А пока поработаешь продавцом у меня.