Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов

Отец наверняка раскусил бы меня — стоило только попристальней глянуть в мои еще не научившиеся врать глаза. Но сейчас ему было не до того. Ни секунды свободной. В городе началась операция, а он ею руководил.

Бешеных собак выслеживали сводные отряды — в составе одного и-чу и десятка вооруженных мирян. Таких отрядов было множество, счет отстрелянных и сожженных из огнеметов псов уже перевалил за три сотни, но собаки все прибывали и прибывали. Источник был неиссякаем.

Псы обнаглели до того, что стали появляться в самом центре города. По сути, это был вызов. Средь бела дня у парадного входа в Торгово-промышленный банк они напали на купца первой гильдии и его охранника. Последнему удалось застрелить двух псов, остальные бежали. Спустя час три собаки атаковали городового на углу улицы Пантелеймонова и Алтайского бульвара. На помощь ему пришел конный патруль, но слишком поздно — от полученных ран городовой скончался в больнице. А под вечер того же дня псы загрызли продавщицу мороженого в Архиерейском саду, после чего всякую уличную торговлю в Кедрине на время запретили.

Городской голова был взбешен. Военный комендант предложил вывести на улицы Кедрина бронеходы.

— Будете давить псов гусеницами? — осведомился отец, вызванный на экстренное совещание в Городскую Управу. Положение и без того хуже некуда, да еще приходилось сражаться с идиотами. — Над нами будет смеяться вся страна.

«Отцы города» пошептались, затем, извинившись, скрылись в соседней комнате. Пока они совещались, отец разглядывал фотографию жены, которую всегда носил с собой в бумажнике. Посмотрел на родное лицо — и легче стало. Наконец они вернулись, встали у стола (подумав, мой отец тоже поднялся), и городской голова торжественно объявил:

— Даем вам еще пять дней. Делайте что хотите, но чтоб… — Это была самая краткая и содержательная речь в его политической карьере.

И вот через сорок восемь часов после начала операции отец передал бразды правления в рати своему двоюродному брату Никодиму Ершову — официальному преемнику на посту Воеводы, а сам занялся поисками Источника.

На руководство боевыми действиями, понятное дело, претендовали полицмейстер и военный комендант, но отец поставил условие: во главе будет и-чу или никто. Городской голова согласился — ему-то деваться некуда. Ну а солдафоны затаили злобу. Они на время перестали грызться, объединились и стали что-то готовить. Не сумел отец раскусить их игру, да и своего человека не удалось к ним внедрить, хоть он и пытался. Не мог он разорваться и воевать на два фронта. А я тогда был уверен: отцу все по силам. Если бы…

У себя под рукой отец оставил десять и-чу. Эти лучшие из лучших — отец называл их «группа захвата» — пока что стонали от безделья. Круглые сутки они торчали у нас, заполонив сад. С перерывами на еду и упражнения бойцы вели бесконечную партию в особую разновидность преферанса с тремя колодами и джокерами — одно из многих изобретений и-чу. Наша Гильдия не участвует ни в мирских трудах, ни в мирских играх. У нас все должно быть свое, непонятное для посторонних, а потому завораживающее, усиливающее тот ореол таинственности, которым окружена наша жизнь от рождения и до смерти.

Гостиная была превращена в штаб. Туда стекалась информация со всего города. Каждые несколько минут прибегал фельдъегерь от Никодима, который вполне обоснованно не доверял телефону. Отец наносил на подробнейшую карту Кедрина пометки — где и когда видели собак, где и когда произошли нападения, с каким результатом, где и когда собаки отступили и в каком направлении скрылись. Вскоре карта, расстеленная на огромном обеденном столе, была испещрена красными и синими кружками, звездочками, стрелочками и датами.

Кроме старинного раздвижного стола и дюжины стульев с резными спинками в гостиной было высоченное зеркало в костяной оправе настоящей драконьей кости, столетний комод красного дерева (память о бабушке), такие же книжные шкафы — дверцы с бронзовыми ручками и узорными стеклами. А еще там стояли три пружинных полосатых дивана с расшитыми вручную подушками. На диванах теперь непременно кто-нибудь спал — фельдкурьер, порученец или денщик.

Я редко заходил в штаб — хоть меня и не гнали оттуда. Слишком много горечи висело в воздухе. Горечи разочарования. Сначала казалось: вот-вот — и все станет ясно, останется только ткнуть пальцем в такое-то место на карте и послать туда отряд Истребителей. Но момент истины не наступал, и постепенно у меня возникло ощущение, что не настанет он никогда.

Однажды я понадобился отцу. Вестовой вытащил меня прямо из куча-мала: сборная нашей гимназии играла в ножник с Первой городской, где учатся сынки кедринского начальства. Сынкам приходилось несладко, мы их дожимали — однако насладиться победой я не успел.

В штабе отец кратенько объяснил мне, что и как нужно отмечать на карте. Он собирался укатить в город, взял с собой двоих и-чу, вооруженных автоматами «петров».

— В Кедрине есть места, где явно что-то происходит. Хочу понюхать сам, — сказал он, уже сбегая по каменной лестнице на тротуар; я бежал по ступенькам с ним рядом. — Если принюхаться как следует…

И запрыгнул в распахнутую дверцу вместительного черного «пээра», выделенного ему из городской «конюшни» на время операции. Персональный мотор рванул с места, выбросив пегое облако выхлопных газов. Мне вдруг почудилось, что он не вернется. Дурная мысль испарилась, но неприятное чувство осталось.

Фельдъегерь от Никодима Ершова должен был прибыть с минуту на минуту. Я мысленно репетировал разговор с ним. Мне надо выглядеть солидно, а то еще откажется передать донесение. Но гонец не появлялся. Я извертелся на стуле, но долго не решался позвонить двоюродному дяде. Непонятная робость. Наконец с трепетом поднял трубку, набрал номер, услышал гудок и щелчок переключения.

— Оперативный штаб слушает.

— Я — личный помощник Федора Пришвина. — С каждым словом я говорил все увереннее. — Хочу узнать: когда выехал фельдъегерь?

— Погоди-ка… Тридцать три минуты назад. Он уже должен вернуться. А разве?..

— Здесь он не появлялся.

— Сейчас вышлем патруль по его маршруту. Ждите. Тело фельдъегеря так и не нашли — только полевую сумку с донесением.

Я сидел и смотрел на карту. Час за часом. Отец не возвращался, и в доме начали беспокоиться. История со съеденным фельдъегерем не шла из головы. Я пытался отвлечься, роясь глазами в испещренной отцовскими заметками карте, и постепенно она меня захватила. Я словно окунулся в сражение, оказался в центре событий, стал полководцем, в резерве у которого изнывают от ожидания свежие полки. Нужно только найти слабые места в боевых порядках противника и двинуть в бой ударные отряды. Неповторимое ощущение — чувствовать в себе силы сдвинуть мир.

Внезапно я понял, что башку иссверливает вполне здравая мысль и надо непременно сказать о ней отцу. Едва дождался, когда он приедет, но заговорить с ним смог далеко не сразу.

Отец вернулся несолоно хлебавши, домашним ничего объяснять не стал. Остальным — тоже. Позже я узнал: целью его поездки была старая мельница у подвесного моста; старожилы звали это место Мучная Горка. По всему выходило, что хотя бы один из потоков бешеных псов зарождается именно там. Но ни единой бешеной собаки близ Мучной Горки обнаружить не удалось. И следов никаких.

Едва войдя в штаб, отец окунулся в работу: созвав и-чу, раздавал указания, рассылал гонцов. Разогнав половину «группы захвата», отец обнаружил, что список неотложных дел исчерпан, а он по-прежнему не знал, куда себя приложить. Тут как нельзя кстати мать позвала его обедать. Разогрела по второму разу — все уже были накормлены.

Поев круто заправленного специями борща, отец слегка размяк и повеселел. Я решился подойти к нему, доложиться и заодно задать свой вопрос:

— Папа, а почему мы не помечаем на карте пропажу людей? Ситуация в городе станет яснее.

Отец внимательно посмотрел на меня и позвонил Нико-диму Ершову. Тот запросил префектуру. Затребованная информация прибыла через час. И вот что выяснилось: как только появились псы, исчезновений стало в десять раз больше. Но в полиции тревогу не били — все списывали на бешеных собак.

Полицмейстер не скрывал, что в его ведомстве знают не обо всех исчезновениях: в городе немало одиноких людей, порой пропадают целые семьи, далеко не все соседи проявляют должную бдительность, а кое-кто и вовсе боится связываться с властями. С другой стороны, сотни людей просто-напросто удрали из Кедрина — туда, где поспокойней.

По настоятельной просьбе Никодима Ершова полицмейстер организовал обход всех частных домов в Кедрине. Это заняло больше суток. В итоге получилась страшная цифра: к полудню сегодняшнего дня в городе бесследно пропал пятьсот шестьдесят один человек.

Мы с отцом нависали над штабным столом, опираясь локтями на расстеленную карту. Я снова чувствовал себя стратегом.