Сага о Рунном Посохе - Майкл Муркок

Гнев барона Мелиадуса был вполне объясним, ведь молодой герцог подал дурной пример, которому могли последовать другие. Ходили слухи, что в германских землях его называли истинным героем, ведь до сих пор почти никто не осмеливался противостоять империи Мрака.

Вот если бы граф Брасс мог им помочь…

Неожиданно на губах барона заиграла волчья усмешка. В сознании возник и в считанные мгновения оформился тот самый план мщения, который он не мог придумать уже целый год. Однако теперь Мелиадус решил, что герцога Кельнского сумеет использовать куда более умело, нежели как игрушку на потеху толпы.

Швырнув донесение на стол, барон дернул за шнурок колокольчика, и в дверях показалась обнаженная девушка-рабыня, с телом, щедро умащенным румянами. В ожидании приказаний она опустилась на колени. Барон допускал к себе только рабов женского пола, ибо слишком опасался предательства, чтобы окружить себя мужчинами.

— Отправляйся к начальнику тюрьмы, — велел он рабыне. — И передай, что барон Мелиадус желает лично допросить пленного Дориана Хоукмуна, герцога Кельнского, едва лишь того доставят в город.

— Слушаюсь, мой господин.

Девушка поднялась с колен и, пятясь, вышла из кабинета, а барон остался стоять у окна, и на полных губах его играла едва заметная улыбка.

Дориан Хоукмун в позолоченных кандалах, каковые гранбре-танцы посчитали достойными его знатного рода, пошатываясь и спотыкаясь, спустился по трапу и сощурился, разглядывая громадные башни Лондры, очерченные в лучах заходящего солнца. И если раньше он еще мог бы усомниться в том, что жители Темного Острова в действительности охвачены безумием, то сейчас, при виде этих строений, для сомнений не осталось места, ибо в каждом из них, в их архитектуре, в выборе формы и цвета чувствовалось что-то противоестественное. Но одновременно была в них и неукротимая сила, мощь и интеллект. «Неудивительно, — подумал герцог, — что чужеземцам так непросто понять подданных империи. В их душе слишком много противоречий».

Страж в белой кожаной накидке и белой металлической маске в виде черепа, которая указывала на его принадлежность к определенному ордену, подтолкнул пленника вперед. Хоукмун, который уже неделю ничего не ел и сильно ослабел, покачнулся и едва устоял на ногах. С того самого момента, когда он потерпел поражение в битве при Кельне, ни один человек не обращался к нему. Хоукмун был близок к помешательству и почти не осознавал ужаса своего положения. Почти все это время он провел в кромешной тьме в корабельном трюме, изредка утоляя жажду из стоящего рядом корыта с грязной водой. Его прекрасные длинные волосы свалялись, как войлок, взор померк, кольчуга была разорвана, а одежда заляпана грязью. Кандалы в кровь стерли шею и руки, но боли он почти не ощущал. На самом деле он вообще почти ничего не чувствовал, двигался, словно механическая кукла, и все видел, точно в тумане.

Сделав несколько шагов по кварцевым плитам причала, он споткнулся и рухнул на колени. Охранники подхватили его под локти и довели до черной стены, высившейся в конце причала. В стене оказалась большая зарешеченная дверь, охраняемая солдатами в масках. Всеми тюрьмами Лондры заведовал Орден Вепря. Стражники обменялись между собой несколькими словами на странном хрюкающем языке своего ордена, затем один из них, расхохотавшись, схватил Хоукмуна за руку и втолкнул в открывшуюся дверь.

Внутри царила темнота. Когда дверь захлопнулась, несколько мгновений пленник оставался в одиночестве. Затем в слабом, пробивающемся в щель из-под двери свете он оглядел маску Вепря, чуть более изысканную, чем у стражников. После этого появилась другая маска и еще одна. Хоукмуна схватили и поволокли вперед, по темным вонючим коридорам узилища. Он сознавал, что жизнь его кончена, и его это ничуть не волновало.

Потом со скрипом распахнулась другая дверь, и Хоукмуна втолкнули в крохотную камеру, после чего до него донесся скрип задвигаемого засова. Стены и каменный пол здесь покрывала липкая пленка грязи, в воздухе висело зловоние. Сперва Хоукмун стоял, привалившись к стене, затем постепенно сполз на пол. Он не то уснул, не то просто лишился чувств. Глаза Дориана Хоукмуна закрылись, и желанное забытье наконец овладело им.

Всего лишь несколько дней назад, в Кельне, его славили как героя, как борца против захватчиков, отважного воина, человека недюжинной силы и острого ума. Но теперь слуги империи превратили его в животное… Животное, у которого не осталось ничего, даже желания продлить свою жизнь. Другой человек, менее знатный, возможно, кипел бы от ненависти и пытался отыскать пути к спасению. Но Хоукмун, лишившись всего, утратил способность желать. Возможно, он еще сумеет очнуться и прийти в себя. Но даже если и так, все равно он станет совсем другим человеком, ничем не похожим на того Дориана Хоукмуна, который так доблестно сражался при Кельне.

Глава 2

ДУША НА ПРОДАЖУ

В звериных личинах отразились отблески факела: ухмыляющаяся маска Вепря и скалящийся волк полыхнули красным и черным металлом. Вспыхнули прозрачные алмазные и синие сапфировые глаза. Зашелестели плащи, послышался неразборчивый шепот.

Хоукмун с негромким вздохом прикрыл глаза, однако вновь разлепил веки, когда шаги послышались уже совсем близко. Волк склонился над ним. Жар факела обжег лицо, однако Хоукмун даже не сделал попытки отвернуться. Выпрямившись, Волк обратился к Вепрю:

— Нет смысла разговаривать с ним сейчас. Сперва его нужно вымыть и накормить. Пусть немного придет в себя.

Волк с Вепрем удалились, и дверь захлопнулась за ними. Хоукмун закрыл глаза.

Он очнулся, когда его несли по узкому коридору, освещенному факелами, а затем герцог оказался в небольшой комнате, полной огней, где стояла кровать с наброшенными на нее дорогими меховыми и шелковыми покрывалами, резной столик ломился от всевозможной снеди, а в углу красовалась ванна из блестящего желтого металла, полная горячей воды. Две девушки-рабыни ожидали пленника.

Они сняли с Хоукмуна цепи, лохмотья, затем осторожно уложили в воду. Кожу отчаянно саднило, когда рабыни нежно и осторожно принялись мыть его. Затем герцога подстригли и побрили. Хоук-мун почти не отдавал себе отчета в происходящем. Он лежал без движения, уставившись неподвижным взором в темный мозаичный потолок. Он позволил надеть на себя тонкое, мягкое белье, шелковую рубаху и бархатные штаны… Лишь в этот миг в самом дальнем уголке его затрепетало слабое чувство блаженства. Однако когда его усадили за стол и заставили съесть кусочек какого-то плода, желудок сжался в судорогах, и герцога вырвало желчью. Его напоили теплым молоком со снотворным и уложили в постель. Затем все удалились, и лишь одна рабыня осталась присматривать за пленником.