За Русь святую! - Николай Андреев

Беспрестанно в Ставку прибывали самые разные гости: в основном офицеры или представители Думы. В Могилеве располагалось представительство стран Антанты. Где-то тут был и генерал Жанен, этот седой француз с черными усами, напоминавший Кириллу (во всяком случае, на фотографиях) скорее жителя Кавказа или Средней Азии. Именно этот француз предаст Колчака, когда власть в Иркутске возьмут сперва левые эсеры, а затем безропотно передадут большевикам.

Кирилл Владимирович подоспел как раз к завтраку. На нем собиралось обычно человек тридцать, решались некоторые вопросы, император выслушивал просьбы. Затем - начинался "серкл". Николай II после завтрака, когда гости выходили в гостиную, ходил перед собравшимися, курил, заговаривал то с тем, то с другим.

Сизов- Романов поспешил в дом. Несколько гвардейцев провели его к императору, в кабинет. Завтрак вскоре должен был начаться, и у Великого князя оставалось некоторое время для приватной беседы.

Николай II сильно изменился (эта мысль принадлежала Кириллу Романову). Со времени принятия на себя звания Верховного Главнокомандующего, заметно похудел, состарился, осунулся. Стал нервным, чего за ним раньше не замечали. Эспаньолка поредела, в глазах появилась усталость, руки не находили себе места.

Никки коротко кивнул, увидев входящего в кабинет Кирилла. Подошел поближе. Великий князь и последний император встретились посередине комнаты. Молчание затянулось. Никки решил его нарушить: глубоко вздохнул, улыбнулся уголками рта, отчего эспаньолка задрожала.

Все- таки не зря Никки считали одним из самых тактичных и предупредительных людей. Даже усталость, не самые теплые чувства к Кириллу и неожиданной встречи с ним не убили чувства такта.

- Как поживает Даки? Все ли в порядке у детей?

- Божьей милостью, все в порядке. Скучаю, конечно, по мне и по тебе, Никки. Ты не так часто появляешься в столице, среди подданных, - Кирилл начал поворачивать разговор в нужное русло.

- К сожалению, для блага страны я нужен здесь. Ты даже не можешь представить, как сложно хоть что-то путное сделать. Лишь немногие осознают, что же тут происходит. Еще немного, и мы одержим победу.

- Никки, армия - это не вся держава. Знаешь, что сейчас происходит в столице? Я знаю, что министры не всегда пишут о настоящем положении дел. Неужели никто…

- И ты тоже пришел рассказывать всяческие глупости о состоянии дел в Петрограде? Про очередную возможность голодного бунта? Хабалов и другие справятся с любым мятежом. Сил у них хватит.

- Каких сил? Там же запасные, - Кирилл уже начинал нервничать. Сизов не ожидал, что царь настолько не хотел взглянуть в глаза правде. - Полки. Пойманные дезертиры, инвалиды. Никто из них не станет защищать династию. Страна рухнет, когда в Петрограде народ начнет строить баррикады. Да что там народ! Гарнизон не станет стрелять по своим соотечественникам. И тогда начнется новая революция. Она разрушит все: и монархию, и надежды на победу. Мы просто не выстоим, ничего не предпринимая.

- Бог даст - выстоим, - произнес с полным душевного напряжения голосом Николай II. Он и вправду оказался страшным фаталистом. И это император? Император был бы хорошим семьянином. Но судьба сделала его властителем огромной страны. А для этой роли Никки не подходил. - Нас ждут, Кирилл. Ты останешься с нами на завтрак? Или приехал только для того, чтобы, - Никки на мгновение задумался. - Чтобы сказать то, что только что сказал?

- Да. Никки, - Сизов-Романов вздохнул. Последняя надежда убедить Николая II погибла, погребенная под царским фатализмом и верой в то, что народ не пойдет в ближайшее же время против власти. Как же он ошибался.

- Хорошо, - Николай II кивнул, как будто самому себе и своим мыслям. - Передай Даки и детям мои наилучшие пожелания.

- Всенепременно, Никки. Я буду молить Бога, чтобы он защитил тебя и всю нашу страну.

- Благодарю, - Никки кивнул.

Эта странная аудиенция наконец-то закончилась. Надежда на спасение страны без использования хитрости, двуличия и даже предательств погибла.

Теперь предстояло принять на себя крест Великого предателя, и никогда больше не снимать его с себя. Кирилл отправился назад, в Петроград, на поклон к Львову и визит к Керенскому. "Избранные революцией", только они смогут дать необходимое для исполнения плана Кирилла. Иначе - никак…

- Кирилл Владимирович, могу ли я с Вами поговорить? - у самого выхода Великого князя настиг флигель-адъютант Воейков.

Обычно именно он составлял компанию Николаю II в игре в домино. Воейков был приятен императору тем. Что практически не лез в разговоры о политике и не поднимал о ней вопросы. Хотя нередко мог так крепко выразиться о состоянии дел, что многие дамы могли жутко покраснеть.

- Да, конечно, - Кирилл остановился. В его голове метались, словно взбесившиеся львы по вольеру. Зачем он понадобился флигель-адъютанту? - Вас послал догнать меня император?

- Боюсь, что нет. - Воейков слегка замялся. - Давайте выйдем на свежий воздух, там и поговорим.

И как только этот храбрец не боялся в своем мундире простыть на улице? Ну что ж, не Кириллу же говорить адъютанту о здоровье. Снег захрустел под сапогами. Ветер, закружив маленькими снежинками, рванулся навстречу Великому князю и Воейкову. Однако флигель-адъютант даже не поморщился от холода. Похоже было, что Воейков полностью погрузился в свои мысли и раздумья насчет предстоящего разговора.

- О чем же Вы хотели поговорить? - Кирилл спросил, когда от дома их отделяло шагов пятнадцать или двадцать.

- Кирилл Владимирович, Вы очень уверенно говорили с Его Императорским Величеством, - Воейков замялся, однако не опустил глаз при взгляде Романова-Сизова. - Да, мне выдалась возможность услышать Ваш разговор с самодержцем. Так вот, Вы очень уверенно говорили с Его Императорским Величеством. У Вас есть какие-либо доказательства того, что в столице затевается революция?

- Более чем, более чем, - Кирилл сделал многозначительную паузу. - Не только доказательства, но и полнейшая уверенность, что не далее как в конце месяца разразится настоящая буря в Петрограде. Я совершенно не сомневаюсь, что она, если ничего не предпринять, сметет сегодняшний режим. И нас вместе с ним. Всех нас. Вы понимаете? Но Николай не захотел меня слушать. Теперь мне придется самому предпринять все возможное, чтобы хоть как-то спасти то, что еще возможно.

Воцарилось молчание. Был слышен только шум все усиливающегося ветра, да гудки поезда, отправляющегося с далекой станции.

- Прошу прощения, но мне здесь больше нечего делать. Мое почтение, - Кирилл склонил голову. - Постарайтесь донести до императора, что если он ничего не предпримет, то мы все погибли.

- Я постараюсь, - Воейков кивнул и развернулся, направившись обратно к губернаторскому дому.

Кирилл услышал сквозь порывы ветра, как флигель-адъютант довольно точно выразил в нескольких непечатных словах все, что думает о нынешних временах. Сизов-Романов не мог с ним не согласиться. В горле разлилась такая горечь, что хотелось промыть его. Даже не водкой, а чистым спиртом. Забыться в пьяном угаре. Но нельзя было этого, нельзя! Нужно было идти вперед, с высоко поднятой головой, к победе! Но как идти, если чувствуешь, что руки и мысли вязнут в грязи фатализма, бессилия раскрыть императору глаза на то, что творится в стране. Он же даже не захотел выслушать Кирилла до конца! Что ж, придется идти, стараясь не поднять руки и не проговорить: "Судьба. Я сдаюсь. Ты победила".

Несколько весьма крепких слов все-таки слетели с губ Сизова-Романова. Водитель авто, услышав их, с удивленным лицом воззрился на Великого князя, но ничего не сказал. Наверное, догадался, что за разговор держал Кирилл с императором.

- Поехали, только помедленней, к вокзалу. Мне больше нечего делать в этом городе.

- Хорошо, Ваше сиятельство, - водитель почел за благо обратиться как можно формальнее к своему пассажиру. Вдруг ему что взбредет в голову в таком состоянии?

Кирилл жутко хмурился. Его брови были сведены к переносице, взгляд уперся в одну точку. В груди было неприятное ощущение покалывания. Поминутно Великий князь испускал тяжкие вздохи, посильнее прижимался к сиденью автомобиля, и все время молчал. Это был один из худших дней в его жизни. Больно, когда надежды, пусть и казавшиеся несбыточными, рушатся на твоих глазах. Так, наверное, чувствовал себя Деникин, уплывая из Крыма в эмиграцию. Или Каледин, приставляя пистолет к виску.

Вернувшись в Петроград, домой, Великий князь все продолжал выглядеть чернее грозовой тучи в первый майский день. Даки постоянно спрашивала, что же произошло, однако Кирилл не хотел и не мог ответить. Во всяком случае, не в тот день. Как сказать любимой жене: "Дорогая, император, уповая на волю Господа Бога, не решился остановить гибель страны?". К тому же так и подмывало добавить пару далеко не ласковых слов.