Сентиментальная лирика о любви - Римма Казакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ей не укажешь, не прикажешь,
ее финалов не предскажешь,
в её провалах – блеск побед.
Куда тягаться ей с машиной,
хоть скучной, но непогрешимой?
Она – рисковая душа…
Не рассчитала, сдали нервы.
Что ж, воздадим по праву первой:
та в самом деле хороша.
И всё ж да здравствуют дублёрки
с небес ликующей галёрки,
чьё золото вдали пока.
Оно звенит весенним звоном,
оно плывет над стадионом,
до срока прячась в облака.
И та дублёрочка в гримерной,
которой, с точностью гравёрной
творя тот долгожданный грим,
шепнет растроганно гримёрша,
что и сама была дублёрша,
что этот миг неповторим!
И та, Великая Вторая…
Сигналы Первой, замирая,
она ловила – всей собой.
А что же во вселенной больше?
Моя земля, моя дублёрша,
отважный шарик голубой!
Да здравствует всё то, что – завтра,
что обжигающе внезапно
и ново, как рожденье дня!
Я знаю: словно пули в дуле,
вы и во мне гнездитесь, дубли
меня –
талантливей меня!
«Женщина в мире – шлюпочка в море…»
Женщина в мире – шлюпочка в море…
Руки на весла брошены… Но –
кто он? Не знаю: мой ли, не мой ли?
Вижу начало. Дальше – темно.
Вижу начало. Жажду. Желаю.
Верю туманной дали морской.
Разве на свете раньше жила я?
Разве была я раньше такой?
Что – моя сила? Что – мое право?
Силу и право не окрыля,
белый кораблик, как же ты плавал?
Сам себе – парус, сам у руля…
Небо в огромных радостных звездах.
Та вот спорхнула прямо со лба.
Шлюпочка в море… Руки на веслах.
Сколько ни будет – это судьба.
Шлюпочка в море. Руки на веслах.
Ветер счастливый весело пьян.
Воздух любви, хрустальнейший воздух!
Вижу начало… Дальше – туман.
Любовь
Лоле Звонарёвой
Шагает по земле неброско,
но,
пусть – ни выправки, ни роста,
и глаз – невинно-голубой,
любовь есть ринг,
почище бокса,
страшней,
чем рукопашный бой.
Мы синяки свои залечим.
Мир, слава Богу, переменчив.
И руки больше не в крови…
Всё безопасней, проще, легче.
И есть покой. И нет любви.
«Был день прозрачен и просторен…»
Был день прозрачен и просторен,
и окроплен пыльцой зари,
как дом, что из стекла построен,
с металлом синим изнутри.
Велик был неправдоподобно,
всем славен и ничем не плох!
Все проживалось в нем подробно:
и каждый шаг, и каждый вздох.
Блестели облака, как блюдца,
ласкало солнце и в тени,
и я жила – как слезы льются,
когда от радости они.
Красноречивая, немая,
земля была моя, моя!
И, ничего не понимая,
«за что?» – все спрашивала я.
За что такое настроенье,
за что минуты так легли –
невероятность наслоенья
надежд, отваги и любви?
За что мне взгляд, что так коричнев
и зелен, как лесной ручей,
за что мне никаких количеств,
а только качество речей?
Всей неуверенностью женской
я вопрошала свет и тень:
каким трудом, какою жертвой
я заслужила этот день?
Спасибо всем минутам боли,
преодоленным вдалеке,
за это чудо голубое,
за это солнце на щеке,
за то, что горечью вчерашней
распорядилась, как хочу,
и что потом еще бесстрашней
за каждый праздник заплачу.
«Взмолилась о последнем поцелуе…»
Взмолилась о последнем поцелуе.
Будь милосердным!
Это оценю я.
Всей жизнью, всей собою…
Он – спасенье!
Покой на обретенном берегу.
…Но нет, не нужен он. Себе я лгу.
Я не могу молиться
о последнем!..
«На того, на этого смотрю…»
На того, на этого смотрю,
трачу там, где трата – как растрата,
что-то говорю или дарю
и иду, когда зовут, куда-то…
Заглушаю гулкий звон в крови.
Причащаюсь снегу, свету, веку…
Защищаюсь от большой любви
к очень небольшому человеку.
«Пора уже другом внимательным быть…»
Оле Савельевой
Пора уже другом внимательным быть
и то, что имеем, всецело любить,
презрев вариант идеальный.
Очнись! И обманутым не окажись.
В запале еще, но окончится жизнь,
как будто сезон театральный.
В ней было немало прекрасных минут,
которые много еще нам вернут,
но больше – сомнений и боли.
Когда затевали мы что-то подчас,
не знали, в спирали божественной мчась:
придется доигрывать роли.
Роль бабушки, матери, бывшей жены…
Герои трагедий, мы нынче смешны
в попытке страдать по привычке.
Ведь даже и слезы сегодня светлы:
не брали чего-то мы из-под полы
и не подбирали отмычки.
Ребенок, прости, если что-то не так:
вину свою чувствую в зрелых летах,
хотя отказать и нельзя мне
в отваге сурово, но прочно любить
и больше отцом, а не матерью быть…
И все же мы стали друзьями!
Когда твои дети начнут подрастать,
я многое с ними смогу наверстать,
любовью отринув усталость.
Еще не получен ответ на вопрос:
что – так себе в жизни, что – очень всерьез.
И нежности столько осталось!
Товарищ моих упоительных дней,
что так и не справился с ролью своей!
Ушла, хоть и долго грустила.
Прости, шалопай, что, ценя и любя,
я так обездолила все же тебя!
Тебя-то давно я простила.
Друзья! Я, конечно, быть лучше должна,
но, может, вам тем и мила, что грешна,
и тем, что грешить еще буду.
Простите, поймите, как я вам прощу,
что все ж одинока порой и ропщу,
взывая к какому-то чуду.
Пора уже быть нам всецело добрей,
морозное утро у наших дверей…
Но девочка, дочка подруги,
приносит гвоздики волшебной красы,
и мы с ней болтаем, забыв про часы,
про вьюги свои и недуги.
Да будут вовек наши души нежны!
Мы все в этой жизни кому-то нужны.
Люблю вас, щенки и котята,
люблю – и с такой колеи не сверну –
кумира рок-музыки, книги, страну…
Простите, коль в чем виновата!
«Губами, никем не согретыми…»
Губами, никем не согретыми,
ругаю себя, что тайком
я горло гублю сигаретами,
я сердце гублю кофейком.
Но в месяцы эти осенние
за то, что о лете тужу,
я, может, душе во спасение
так тело свое не щажу.
Не знаю, не ведаю, сколько мне,
глуша подступающий страх,
скрывать свою душу, как в коконе,
в неправедных этих делах.
А ей – уж такая с азов она –
давно и должно быть не зря
хотелось бы жить согласованно
с капризной душой ноября.
Забыть, как рубец от ранения,
в декабрь безмятежный спеша,
проклятый закон сохранения
всего, в чем завязла душа.
Но кофе все мелется, мелется,
и легкие мучит табак,
и сбросить душа не осмелится
прекрасное иго никак.
Ты плотью моей замирающей
себя загради, забинтуй
и речкою незамерзающей
до лета, душа, добунтуй!
«В голосе – лед, а надеялась – мед…»
В голосе – лед, а надеялась – мед.
Радость сменяет досада.
Копится, копится, не устает
опыт того, как не надо.
Четко на камне начертана жизнь.
Думай! Дорогой окружной
к цели верней. Но ты выбрал, кажись,
опыт того, как не нужно.
Если ответ тебе ясен уже,
спрашивать – дело пустое.
Может, достаточно множить душе
опыт того, как не стоит?
Но невозможно внушить, повелеть.
Ты человек, а не робот.
И не ответят ни пряник, ни плеть,
что это – стоящий опыт.
Я никуда от судьбы не уйду,
ни от любви, ни от ада,
пусть и найду в этом райском аду
опыт того, как не надо.
Рай ты мой адский, прощай и прости!
Хватит и меда, и яда.
Опыт – как надо, смогла обрести,
только узнав, как не надо.
Передохнуть, оглянуться, вздохнуть –
дело как будто простое…
Но будет снова, как в омут, тянуть
опыт того, как не стоит.
Я обжигалась, летела в огонь,
падала в вихрь водопада.
Он нам дается ценой дорогой –
опыт того, как не надо.
Я не услышу ликующих труб.
Снова – борьбы канонада.
Эти неверные губы у губ…
Опыт того, как не надо!
«Друзья, молчите! От похвал…»
Друзья, молчите! От похвал
и от хулы его избавьте,
не славьте, но и не ославьте
и без внимания оставьте,
что говорил и где бывал.
Не лезьте со своим огнем,
за свет ненужный мзду взимая.
Сама все знаю я о нем.
Узнаю все о нем сама я.
«И не ребенок, и не муж…»
Освободите женщину от мук…
Н.КоржавинИ не ребенок, и не муж –
ты, чье так мужественно имя,