Ёсико - Иэн Бурума

На самом деле это происшествие сделало Хасэгаву еще более яркой звездой. Добавило мужественности его образу (да и физиономии, которая раньше выглядела слащаво), а на женский взгляд — харизматичности. И все же он очень старался всякий раз, когда это возможно, подставлять под камеру только свой правый профиль. Когда же этого было не избежать, толстый слой грима накладывался на шрам от угла губ до мочки уха.

Почему я это упомянул? Дело в том, что Амакасу пришла в голову блестящая мысль: привезти Кадзуо Хасэгаву в Маньчжоу-го и снять его вместе с Ри Коран в главной роли в японско-маньчжурском совместном фильме. Романтическое соединение самого известного и красивого, самого эффектного актера в Японии с самой прекрасной и экзотической звездой Маньчжоу-го сотворит чудеса в нашем деле! Это был один из самых вдохновенных замыслов Амакасу, подобный браку на небесах. Но, как и во всех остальных его планах, результат был непредсказуем.

В основу сюжета их первой совместной работы легла обыкновенная мелодрама — «Песня Белой Орхидеи». Он (Хасэгава) — молодой японский инженер, строящий ветку Южноманьчжурской железной дороги. Она (Ри) — монгольская студентка, изучающая музыкальное искусство в Мукдене. Они влюбляются друг в друга, несмотря даже на то, что главный герой собирается жениться на дочери своего босса в Токио. Из-за этого несчастного обязательства он сообщает монгольской девушке, что их любовь невозможна. Та возвращается в свою семью, все члены которой — антияпонски настроенные бандиты, угрожающие взорвать его бесценную железнодорожную ветку. Осознав, что настоящую любовь отвергать нельзя, он возвращается к ней и заявляет о своих истинных чувствах. Она тает в его объятиях. Железнодорожная ветка спасена, наши народы объединились.

Кто-то может назвать это дешевой пропагандой. Да это и была пропаганда, но не дешевая, поскольку дело это было настоящее и прогрессивное. Мы все хотели построить новый мир, лучше того, в котором мы жили, где миллионы покорных работящих азиатов были повержены в прах из-за безжалостного соперничества с англо-американским капитализмом. Американцы снимали свои фильмы, чтобы показать свою жизнь в наилучшем свете. Почему же мы не смогли сделать того же? Да и часто ли вы видели в голливудских фильмах торжество любви между людьми разных рас и национальностей? В их лилейно-белых развлекаловках люди с черным цветом кожи представлены либо как слуги, либо как танцующие клоуны. С этой точки зрения мы обогнали их далеко.

Пока фильм находился в производстве, я стал замечать в Ри кое-что необычное. Она словно забыла о своем прежнем нежелании становиться кинозвездой. Теперь она этим уже упивалась, как восьмиклассница, которая вдруг поняла, что она самая популярная девочка в школе. Я бы даже сказал, ей стали очень нравиться привилегии жизни маленькой кинодивы: номер люкс в гостинице, автомобиль с персональным шофером, взрывы магниевых вспышек повсюду, где бы она ни появлялась. Но в присутствии великого Хасэгавы она, похоже, все еще дрожала от благоговейного страха. Как восторженный щенок, слонялась за ним повсюду, умоляя учить ее, чтобы она могла играть еще лучше. Он поддразнивал ее, говорил, что китайская женщина никогда не сможет усвоить манеры японки. Сначала нужно стать японкой, говорил он, а уж потом учиться играть, как она.

Большая часть «Песни Белой Орхидеи» снималась на природе, точнее, на окраине деревни, расположенной рядом с Южноманьчжурской железной дорогой. Меры безопасности, которую обеспечивали солдаты Квантунской армии, были очень серьезными, поскольку в этом районе активно действовали бандиты. Несколько раз съемки прерывались артиллерийским огнем, и мы бежали сломя голову, чтобы укрыться в кирпичном сарае. Именно в эти моменты вынужденного безделья Хасэгава научил Ри искусству женского обольщения. Ри глядела во все глаза на то, как Хасэгава преображался, становясь записной японской красавицей. Он показывал ей, как нужно кокетливо глядеть уголками глаз и открывать лишь на секунду едва заметным наклоном головы то место, где шея переходит в затылок. В тусклом свете нашего жалкого убежища его мягкое круглое лицо становилось нежным и женственным — не описать словами. В благоговейном молчании мы наблюдали за его движениями — рук, глаз, шеи прекрасной куртизанки. Сексуальная привлекательность у иностранцев, наставлял он Ри, искренна и прямолинейна. Японские же манеры всегда уклончивы и вводят в заблуждение, они лишь намекают на чувственность, но никогда не выставляют ее напоказ. Ри снова и снова повторяла за учителем его женственные жесты, взгляды, мелкие шажки и косолапую походку; она была как спортсмен, оттачивающий удары для игры в гольф, и продолжала повторять все до тех пор, пока у нее не получалось как надо. Хасэгава же просто улыбался, как снисходительный родитель, и все повторял, что сначала нужно родиться японкой, а уж потом учиться его мастерству.

8

Вскоре после успеха «Если только…» капитан Амакасу решил открыть «Клуб почитателей Ри Коран». Он, капитан, будет президентом этого замечательного сообщества, членами которого станут промышленники, бюрократы и генералы Квантунской армии. Этот клуб на самом деле играл важную роль в трагической истории Маньчжоу-го, почему я и хочу слегка затронуть эту тему в моем повествовании.

Раз в месяц члены клуба встречались в одной из приватных обеденных комнат гостиницы «Ямато», чтобы обсудить государственные дела, прослушивая на граммофоне пластинки с песнями Ри Коран. Я все еще легко могу описать эту комнату. Тяжелые деревянные стулья вокруг круглого дубового стола с бронзовым канделябром. Входную дверь обрамляли оленьи рога, и это придавало помещению легкий немецкий колорит. Шелковые бежевые обои декорированы весенними орхидеями. Амакасу, как обычно, пил свой любимый виски «Белая лошадь». Я знал большинство собравшихся там людей. Да и кто их тогда не знал? Среди них было несколько наших высокопоставленных руководителей, включая полковника Ёсиоку, советника императора Пу И, а также Нобускэ Киси, министра промышленности. Киси выглядел неважно. Костюм на нем висел, точно знамя в безветренный день, а шея была такой тощей, что воротник рубахи был велик ему на несколько размеров. Зубы у него торчали вперед, а глаза были навыкате. Но это были глаза очень умного и хитрого человека, и в них всегда можно было заметить угрозу. Амакасу часто говорил, что Киси пойдет далеко и в один прекрасный день, возможно, даже станет премьер-министром. Когда Амакасу так говорил, Киси склабился своими влажными красными деснами, но никогда не пытался ему возразить.

Ёсиока был также типом не из приятных. За субтильное сложение его и так прозвали Оса, а коричневый кожаный ремень, туго стягивающий талию, делал его еще стройнее. Он часто и с удовольствием смеялся, невпопад и в несмешных ситуациях. Самым характерным в его лице был торчащий нос с широкими ноздрями, похожими на черные дыры, которые расширялись каждый раз, когда он старался втереться в доверие к кому-нибудь более влиятельному, чем он сам, или радовался злоключениям того, кто слабее.

Одного из присутствующих в комнате я не знал. Он был одет в синий костюм, который подчеркивал узкое, слегка покрытое оспинами лицо, и выглядел совершенно непримечательно, если не считать полупрозрачных шелковых носков, которые так и приковывали внимание к необычно тонким щиколоткам, торчавшим из черных лакированных бальных туфель. Лишь много позже я осознал, кто это был: Сэйдзи Мурамацу, главарь банды Мурамацу — группировки, которой все страшно боялись, имевшей подразделения в нескольких маньчжурских городах. Вступить в пререкания с ними означало подписать себе смертный приговор, срок исполнения которого жертве не сообщали. Иногда казнь свершалась много позже того, как бедняга напрочь забывал, чем он им навредил. На публике Мурамацу появлялся нечасто, большую часть времени проводил на севере, в Харбине.

Мне задали несколько вопросов о состоянии нашей культуры и поинтересовались, доходит ли наше послание до местного населения. Я пытался быть позитивным, насколько это возможно, но все же сказал, что нам потребуется больше времени. Были обсуждены самые «горячие» проекты Квантунской армии, включая, к моему изумлению, план убийства Чарли Чаплина. Видимо, этот план обсуждался и раньше, поскольку все присутствующие были с ним знакомы. Цель — деморализация американского народа путем убийства одного из его идолов. Увы, это могло деморализовать и его величество императора Пу И. Но Амакасу, у которого был свой интерес в проекте, полагал, что с этой проблемой можно будет справиться. Упомянул он и некоторые проблемы практического плана. Одна из них — тот факт, что Чаплин с 1932 года в Японию не ездил и, по всей видимости, в ближайшем будущем не собирается. На этом Киси — кажется, это был он, — быстро взглянув на меня, чуть кашлянул и сменил тему. Мне следовало понять, что осторожность в Маньчжоу-го никогда не помешает.