Инструмент - Джон O'Xapa

— В такой дождь трудно поймать такси, и сегодня я промолчу. Но вы, Эллис, так и знайте: я не допущу, чтобы она взяла себе за правило опаздывать, — сказал Дюбойз.

— Да уж, пожалуйста, сегодня ничего не говорите, — сказал Эллис Уолтон.

— Замашки звезды. Только, я не потерплю таких штучек. Я считаю, что звезда должна подавать пример и приезжать первой.

Делать актерам было решительно нечего, и они стояли как неприкаянные, переговаривались друг с другом, почти до половины одиннадцатого. Дюбойз посмотрел на часы. Он и его секретарь сидели в стороне от других, держа на коленях текст пьесы, и Дюбойз бормотал что-то своему соседу. Снова посмотрев на часы, Дюбойз захлопнул рукопись, бросил ее на стул и подошел к Эллису Уолтону.

— Давайте пошлем в буфет за кофе.

— Она будет с минуты на минуту, — сказал Эллис Уолтон.

— Ничего, если я пошлю от своего имени? — сказал Дюбойз. — Тедди — мой всегдашний поднос.

— Поднос? — сказал Эллис Уолтон.

— Вот что значит человек не работал на радио. Поднос — это тот, кто подносит кофе, — сказал Дюбойз.

— Новое словечко для меня, — сказал Эллис Уолтон.

— Ну что ж, если приходится ждать мадам, давайте устроим здесь маленькое кафе. Ведь за помещение заплачено?

Эллис Уолтон крикнул своей секретарше:

— Кофе с булочками на всю компанию. Вон там телефон — позвоните.

— И чтобы салфетки не забыли, — сказал Дюбойз. — А то всю рукопись захватаешь липкими пальцами.

— Салфеток, — сказал Эллис Уолтон своей секретарше. — Пора бы ей дать знать о себе. Может, она не в ту гостиницу поехала. Но Бэрри записал адрес.

— Неужто записал? А он коридорным не здесь служил? — сказал Дюбойз.

— Я думал, вы его лучше знаете, — сказал Эллис Уолтон.

— Кое-что знаю лучше. Кое-что нет, — сказал Дюбойз. — О-о! Смотрите! Пожаловали.

Поддерживая Зену Голлом под локоток, Бэрри Пэйн подошел к ним троим — Эллису Уолтону, Янку Лукасу и Марку Дюбойзу.

— Не вздумайте смотреть на часы. Это я во всем виноват. Нам пришлось вернуться за моими очками. Хелло, Эллис. Лукас. Марк. С Зеной вы все знакомы.

— Я не знаком, — сказал Янк Лукас.

— Вас представили ей у меня дома, — сказал Бэрри Пэйн. — Впрочем, нет. Я ошибся. Тогда разрешите представить вам мою жену, мисс Голлом. Это автор — Янк Лукас.

— Очень приятно, — сказала Зена.

— Здравствуйте, — сказал Янк.

— Пойди поздоровайся с остальными, — сказал Бэрри. — Объясни, что опоздала по моей вине.

— Ничего я не буду объяснять, — сказала Зена. И отошла от них.

— Вожжа под хвост попала, — сказал Бэрри. — Мы уже до площади Колумба доехали, когда я сунул руку в карман — где очки? Можно подумать, она никогда ничего не забывала. Ну ладно, роль она учит быстро. Своих вступлений никогда не забывает. Так что мы не так уж много потеряли.

— Она быстро учит? Первый раз слышу, — сказал Марк.

— Может, что-нибудь другое слышали? — сказал Бэрри.

— Нет, ничего другого не слышал, но это слышу в первый раз. К счастью, реплики в нашей пьесе все между собой связаны, одна вытекает из другой. Я говорю это не потому, что здесь присутствует автор. Все так и есть. Диалог очень натуралистичен. Может быть, даже чересчур натуралистичен, но мы над ним еще поработаем.

— Нет, вряд ли, — сказал Янк Лукас.

— О-о! Что же, значит, никаких поправок, мистер Лукас?

— Поправок, вероятно, будет много. Но не потому, что диалог слишком натуралистичен, — сказал Янк. — Сценические — пожалуйста. Например, когда надо будет поскорее убрать какой-нибудь персонаж за кулисы. Но натуралистичный диалог так натуралистичным и останется.

— Вы что, решили одернуть меня, мистер Лукас?

— Мне ваши категорические заявления не нравятся. Диалог, видите ли, слишком натуралистичен.

— Даже если вы сами убедитесь, что та или иная реплика для сцены не годится? — сказал Марк.

— Повторяю, если в спектакле понадобятся поправки, я их внесу. По всей вероятности, внесу. Но только в этом случае. А что касается одергиваний, так я кого угодно одерну, если мою пьесу начнут коверкать.

— Быстро он усвоил свои права, — сказал Марк.

— Так оно будет лучше, — сказал Янк. — Давайте договоримся с самого начала. Вы, мистер Дюбойз, будете ставить спектакль, а не писать пьесу заново. Актеры будут играть ее. Хотя это моя первая, а может, и последняя пьеса на Бродвее, я знаю, что актеры иной раз могут сотворить с текстом. Я могу уйти отсюда вместе со своей пьесой и опять заняться мытьем посуды. Но прошу вас раз и навсегда запомнить, что пьеса пойдет на сцене именно в таком виде, в каком вы все ее читали.

Первым нарушил молчание Бэрри Пэйн:

— Он прав. Я считаю, что до показа на публике никакие поправки не нужны.

— Мне кажется, я хорошо знаю Янка Лукаса. Он человек разумный, — сказал Эллис Уолтон.

— Трое против одного — комбинация не из самых уютных, — сказал Марк Дюбойз. — Четверо против одного, если посчитать Зену, которая приезжает на первую репетицию с опозданием на тридцать пять минут. Что ж, я готов откланяться, если так пойдет и дальше.

— Никто не хочет, чтобы вы откланялись, Марк, — сказал Эллис Уолтон.

— Зена опоздала по моей вине, — сказал Бэрри.

— Хм-м?

Они оглянулись на звук голоса Зены.

— Кто-то упомянул имя Зена, или мне это показалось? Давайте работать, друзья. Хватит портить воздух. Труппа хорошая, Эллис. Знаете, я все думала по дороге сюда, почему говорят репетиция? У нас еще ни одной петиции не было. Как же мы можем репетировать? Это острота, дружок.

— Она наслушалась Фреда Аллена, — сказал Бэрри.

— А я вот не забываю свои окуляры, — сказала она и, вынув из сумки очки в массивной темной оправе, надела их. — Черт подери! У меня хорошее настроение. Так и хочется запустить свои новые зубы в пьесу мистера Лукаса.

— Вы спасли положение, мисс Голлом, — сказал Янк.

— Как? — сказала Зена.

— Потом, — сказал Бэрри.

— Начинаем! — крикнул Марк. — Прошу всех на сцену. Садитесь, пожалуйста, и начнем читку. Пройдемся по пьесе. Без особых стараний. Просто почитаем, посмотрим, о чем тут говорится.

— Кофе с булочками, — сказала секретарша Уолтона, увидев официанта.

— Булочек не надо. Дайте им кофе, — сказал Эллис Уолтон.

Янк Лукас смотрел, как актеры поднимаются на эстраду, прихватив локтем стулья за спинку, держа в руках текст пьесы и стаканчики с кофе, сдвинув очки на лоб или держа их за оглобли в зубах. Начало было малообещающее.

— Запоминайте, Янк. Все запоминайте, — сказал Эллис Уолтон. — Такое бывает только раз в жизни. До следующей пьесы.

Янк Лукас кивнул. Ему хотелось послушать Марка Дюбойза.

— Акт первый, сцена первая. При поднятии занавеса… — прочел Марк по рукописи.

— Дилетант, — сказал Эллис Уолтон. — Он даже ремарки читает с выражением. Только откроет рот — и пошло-поехало. Слушайте!

— Я слушаю, — сказал Янк Лукас.

— Актером мне никогда не хотелось быть, но я обожаю все, что…

— Ш-ш, ш-ш.

Марк Дюбойз снял очки и подошел к краю эстрады.

— Прошу прощения, но если нам будут мешать… Должна быть полная тишина… Начнем снова. Акт первый. Сцена первая.

Пьесу прочитали до конца, без перерыва на антракты. Когда чтение было закончено — из суеверия без последней реплики, — они посидели минуту молча, потом стали с глубокими вздохами переводить дух.

— Попрошу всех собраться здесь снова к двум часам, — сказал Марк Дюбойз. — Можете прийти к этому времени?

Все сказали, что могут.

— Пьеса замечательная, замечательная, и нам всем придется потрудиться над ней. До седьмого пота, — сказал Марк. — Благодарю вас.

Актеры спустились с эстрады и разошлись в разных направлениях. Зена Голлом взяла направление на Янка Лукаса и села на стул рядом с ним. Несколько секунд — может быть, семь-восемь — она сидела молча, не глядя на него, потом встала и подошла к мужу.

— Давай позавтракаем здесь. Ресторан внизу, наверно, есть, — сказала она.

— Ресторан есть. Я заметил, когда мы вошли, — сказал он.

— Я не очень голодна, но немножко поесть надо, — сказала она. — Ты хорошо меня слушал?

— Конечно, — сказал он.

— Ну, как вообще?

— Вообще? — сказал он. — Это же просто читка. Зачем тебе вообще?

— Я думала, он мне что-нибудь скажет.

— Кто? Лукас?

— Я думала, он скажет что-нибудь, а он ничего не сказал.

— Ах, вот почему ты шлепнулась на стул рядом с ним.

— Мне хотелось хоть что-нибудь от него услышать, — сказала она.

— А, брось! Откуда в тебе вдруг такая неуверенность? — сказал он.

— Может, он тебя боится? — сказала она.

— Кто? Он? Не на таковского напала. Ну как, спустимся вниз или пусть сюда принесут?

— Сам решай, — сказала она.