Тайна семи - Линдси Фэй

Вырвав листок с наброском из записной книжки, я протянул его насупившемуся мальчишке, который стоял и носком ботинка пытался проковырять ямку в мерзлой земле.

– Вот, держи. Портрет твой. И еще я не собираюсь наказывать тебя за кражу. Но только обещай, что никогда больше не будешь этого делать. Собирать всякий мусор – это одно, но воровство тебя погубит. Будем считать, что ты украл произведение искусства в первый и последний раз.

Пискун потянулся к портрету. Вполне вероятно, считал, что лучше уж иметь хотя бы мою картину, нежели вовсе никакой. Он быстро сделал выбор.

– Нет, сначала пообещай, – продолжал настаивать я.

Мальчик пообещал – сердито пожал плечами. Затем отер слезы рукавом.

– Как тебя звать? – спросил мистер Пист. – Я Джакоб Пист, а это Тимоти Уайлд.

У мальчишки вытянулось лицо. Он заморгал, уставившись на покрытую мхом спицу в колесе, потом решительным жестом сунул руки в карманы.

Я подумал, что он сирота. Только мы, сироты, бываем столь независимы и серьезны, точно вам говорю. Но мы с Валом, по крайней мере, осиротели позже, и знали свои имена – неважно, что, кроме них, у нас больше ничего не было. И были уже достаточно взрослыми, чтобы помнить семью, давшую нам имена. Ведь зачастую имя делает человека. Представить себя на месте мальчишки, у которого украли столь личностный атрибут, просто невозможно.

– Тебя ведь как-то называют? Ну, хотя бы здесь, где ты живешь, – заметил я. – Как зовет тебя твой хозяин, начальник трубочистов?

Тут он содрогнулся всем телом. И на лице его возникла такая гримаса, точно больше всего на свете ему хотелось в этот момент вылезти из собственной шкуры.

– Ладно, неважно, – поспешил заметить я. Просто не в силах был видеть это выражение на его лице, от которого сжималось сердце. – А как бы ты хотел, чтобы тебя звали?

Ресницы, пропыленные и густые, затрепетали, точно крылья. И губы он теперь уже не сжимал так плотно.

– Гениальная идея! То, что надо, – закивал мистер Пист.

– Да пошел он к чертям собачьим, этот твой начальник. Это имя будет принадлежать тебе навеки. Ну, попробуй, придумай себе самое крутое имя на свете!

Мальчик призадумался. Довольно долго стоял с мрачным замогильным видом, поджав губы. А затем личико его озарилось, и он указал на пастушку с картины.

– Мужчина, который ее нарисовал? Его звали Жан-Батист Жак Огюстен, – сказал я.

Маленький трубочист закрыл глаза и словно перебирал все эти звуки в уме. А меня вдруг охватил приступ необузданного счастья. И радость эта была сродни резкому порыву ветра, от которого вдруг распахиваются небеса, прежде затянутые серыми тучами. Никогда не забуду взгляды, которыми мы с мистером Пистом обменялись секунду спустя. Теплыми и понимающими – так смотрят мужчины, передающие друг другу флягу с выпивкой. И все благодаря этому маленькому трубочисту.

– А как тебе имя Жан? Нравится? – спросил я.

По улыбке, которая просто преобразила чумазое личико, словно месяц выбрался из облаков и засиял на небе, я понял, что определенно нравится.

– За Миллингтонов! – провозгласил мистер Пист у меня в кабинете, подняв кружку с джином. – И за пути и дороги старого Готэм-сити! За щедрые вознаграждения и тех, кто их выдает!

Все мы трое поспешили выйти из леса, как только крупные снежинки закружили в вечернем воздухе. Перешли Третью авеню тем же почти самоубийственным образом, что и раньше, огибая канавы и уворачиваясь от бешено несущихся фургонов. Я смотрел, как оседает снег на мостовой, и думал об именах, их неоспоримой важности для их владельцев, и испытывал почти детский восторг. Мы отметили крещение Жана-Батиста, купив ему огромную порцию холодца из бычьих хвостов.

Конечно, было бы лучше угостить его каким-то горячим блюдом, но не получилось. Дети вообще существа замечательные: сломя голову проносятся самыми опасными путями в диких местах и разражаются при этом громким хохотом – прямо сердце замирает при виде того, что они вытворяют. И мне больно видеть, как город постепенно превращает их в тощих, высоких и мрачных животных. Жан-Батист был существом невинным и умел радоваться самой малой малости. И мне хотелось бы, чтобы он сохранял эти свои качества как можно дольше, а не какие-то там недели две или около того. Но взять на себя такую миссию – разыскивать и пристраивать каждого бездомного сироту-трубочиста, было бы равносильно тому, что опуститься на колени на берегу и стараться повернуть Гудзон вспять силой воли и одним мановением руки. К тому же этот хотя бы не был безработным. И еще он был не один, наверняка существовал в компании таких же пискунов, пусть его там и не любили и не всегда подкармливали. Я остановился у дверей какого-то низкопробного салуна, пожал мальчишке руку, мой компаньон сунул ему шиллинг – на том и расстались.

Мы с Пистом вернулись к дому на Пятой авеню, постучали в дверь для прислуги и отдали картину Тёрли. Он исчез где-то в глубине дома, затем вернулся с кошельком на шнурке.

– Разве не знали, что вам полагается вознаграждение? – спросил он, заметив мой недоуменный взгляд.

И вот мы с Пистом по-братски разделили пятьдесят долларов – вознаграждение за умение разыскивать пропавшие вещи, – и он тут же купил бутылку голландского джина, весьма подозрительного на вкус. Напиток обжигал горло, тепло приятно растекалось по желудку, но на вкус он отдавал ржаным хлебом, а не можжевеловыми ягодами.

Никогда еще моя маленькая пещерка в Гробницах не казалась такой уютной. За толстыми стенами жалобно завывал ветер, точно волк, задравший морду к небесам. Я оказался достаточно состоятелен, чтобы купить около тридцати подержанных книг, заплатить миссис Боэм за одолженный мне ковер, и еще немного осталось. Я был опьянен своим профессиональным успехом. Мерси Андерхилл находилась в Лондоне, а это означало, что она, очевидно, всем там довольна. И еще на улице густо валил снег, так что я не слишком беспокоился, что пожарной части, где служил брат, придется бороться с пожаром в доме, в результате которого я остался бы одним-единственным в Нью-Йорке Уайлдом.

Словом, я был почти что счастлив. Нельзя сказать, что это ощущение слишком часто меня посещало.

– За Миллингтонов, – мы с Пистом чокнулись кружками. – Хотя, честно сказать, не горю желанием встретиться с этими людьми снова.

– Да перестаньте, – усмехнулся он. – Мы должны рассматривать Миллингтонов в свете их щедрости по части вознаграждения. К тому же маловероятно, что они когда-нибудь обратятся к нам снова…

– Я вел себя просто подло, – заметил я. – По отношению к Жану-Батисту и его артистической натуре.

– Нет, вы только послушайте его! – воскликнул мой друг и подлил джина в кружки.

– За пастушку, – добавил я. – Кем бы она там не была. Бог ты мой…

Гогоча самым отвратительным образом, мистер Пист одним махом осушил кружку.

– А не поспать ли вам, дорогой друг?

– Да надо бы! – воскликнул он. – Да, мистер Уайлд, да! Но мне так редко выпадает честь работать с копами… прошу прощения, с полицейскими, которые способны уловить разницу между задницами и ресницами этих самых пастушек… Я впечатлен. Последний раз, когда я…

Тут дверь распахнулась настежь.

Перед нами стоял женщина невероятной красоты. Кожа волшебно золотистого оттенка прекрасно сочеталась с серо-зелеными глазами и волосами густо шоколадного цвета – наверняка на улице к такой красавице прикованы взгляды не только мужчин, но и женщин. Да что там – всей вселенной!

– Мне нужен полицейский, – сказала она.

Какой там полицейский. Ей нужно было чудо.

Вскоре мы усадили ее за стол, с кружкой в дрожащей руке. Она явно испытывала ни с чем не сравнимый ужас, казалось, его можно было ощутить на вкус – насыщенный, липкий и неотвратимый, как медленная смерть.

Когда я спросил, что именно у нее украли, ответом было: «Мою семью». Жуткая эта фраза так и повисла в воздухе на несколько секунд.

– Что-то не совсем понимаю… – пробормотал я.

– Сестру и сына, – выдохнула она. – Делию и Джонаса. Они исчезли. Делия живет со мной, когда мой муж в отъезде. Ему приходится много ездить, такая работа, а Делия… она присматривает за моим…

Тут оловянная кружка со стуком упала на пол – она закрыла лицо обеими руками. Плечи затряслись в такт неровному дыханию, отчаяние волнами разливалось по комнате, как круги на воде от брошенного камешка.

– А вы пробовали искать… – начал было мистер Пист.

– Мне нужны вы, мистер Уайлд, – сказала она и так и пронзила меня взглядом.

Демонстрировать понимающий вид уже почти что не было сил, но признаю, эта ее фраза меня просто потрясла.

– С чего вы так решили?

– Просто знаю, кто вы и что сделали. Вы должны мне помочь. Только у вас получится.

Я уже было приоткрыл рот, чтобы ответить: ну да, разумеется. Но вовремя спохватился. В голове продолжали крутиться колесики и винтики, я судорожно пытался сообразить. Я понятия не имел, о чем это она.