Без семьи - Гектор Мало

На это мать ответила:

— Рене должен подумать. Я ему предлагаю не только лишь удовольствие и прогулки. Ему придется посидеть и за книгами и, главное, променять свою прежнюю свободную жизнь на жизнь с нами.

Я, конечно, не боялся того, что мне придется учиться. Книги привлекали, а не отталкивали меня. Мои колебания были вызваны совершенно другими соображениями. Я привык за время своих скитаний с Витали к свободной и независимой жизни. Я полюбил моего хозяина и считал его своим учителем. Мне тяжело было бросить его и променять нашу прежнюю жизнь на жизнь в семье Милиган, где я все же не чувствовал себя равным с ними. Живя с Витали, я наравне с ним зарабатывал себе пропитание, а живя в семье этих богатых людей, я являлся для них лишь скоморохом, которого приютили по капризу больного мальчика.

Эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, и я тут же решил, что, как только выйдет из тюрьмы Витали, я разыщу его и не расстанусь с ним. Но об этом решении я не хотел до поры до времени говорить Артуру, чтобы преждевременно не огорчать его. Поэтому я ответил, что прежде всего необходимо будет получить согласие моего хозяина.

— Хорошо, — сказала мать Артура, — я напишу ему, чтобы он приехал в Сет, потому что мы не можем вернуться в Тулузу. Я вышлю ему деньги на дорогу и надеюсь, что он поймет причины, по которым мы не можем ехать по железной дороге.

Я провел тревожную ночь, полную раздумий. В моей жизни снова должны были наступить перемены.

Через три дня был получен от Витали ответ, в котором он сообщал, что приедет в Сет в субботу, с двухчасовым поездом.

В назначенный день я пошел с собаками и обезьяной на вокзал встречать своего хозяина. Собаки беспокоились, точно предчувствовали неожиданную встречу. Я стал в дальний угол вокзала, держа собак на веревке и обезьяну под курткой. Подошел поезд. Собаки сразу почуяли прибытие хозяина. Они вдруг рванулись вперед, и я не успел опомниться, как они вырвались и убежали. Вскоре я увидел их прыгающими около Витали, который вышел из вагона в своем обычном костюме. Собаки визжали и бросались на него.

«Он очень постарел в тюрьме. Спина его сгорбилась, лицо осунулось и побледнело».

Я поспешил к нему. Он горячо обнял меня и сказал:

— Здравствуй, мой бедный мальчик!

Витали был всегда добр ко мне. Но он не баловал меня лаской. Это не было в его характере. Поэтому его неожиданная ласка теперь глубоко тронула меня.

Он очень постарел в тюрьме. Спина его сгорбилась, лицо осунулось и побледнело.

— Неправда ли, я сильно изменился, мой мальчик? — сказал он. — Тюрьма — плохое жилище, а скука и безделье хуже болезни.

Потом он, немного помолчав, спросил меня:

— Как же тебе удалось познакомиться с этими людьми?

Я подробно рассказал ему, как встретился с «Лебедем» и как по просьбе Артура меня взяли жить в пловучий домик. Я не скрыл от Витали, что за это время я очень привязался к семье Милиган, что ко мне здесь относились хорошо и предложили остаться у них…

— Что же ты ответил? — спросил Витали и пристально посмотрел на меня.

— Я не дал окончательного ответа, — поспешил сказать я.

— Почему? Разве ты ни на что не решился?

— Нет, я решил уйти с вами, но мне не хотелось преждевременно огорчать Артура…

— Спасибо, мой дорогой мальчик, что ты не захотел оставить старика, — произнес Витали дрогнувшим голосом и положил мне руку на плечо. — Я возьму на себя объяснение твоего ухода от них. У них не должно быть недовольства тобой. Пусть они думают, что злой старик отнял тебя у них…

Мы подошли к гостинице, где остановился Артур с матерью.

— Эта дама ждет меня? — спросил Витали, когда я подвел его к воротам.

— Да, я провожу вас к ней, — сказал я.

— Не надо. Скажи мне лишь номер ее комнаты и останься здесь с собаками и Проказником.

Я сел на лавку около ворот и начал выжидать возвращения Витали. Он оставался недолго.

— Пойди и простись с Артуром и его матерью, — сказал он, возвратившись ко мне через несколько минут. — Я подожду тебя здесь. Мы сейчас отправимся в путь. Я немного заколебался вдруг.

— Значит, вы сказали…

— Да, я сказал, что ты мне нужен и что я не могу обойтись без тебя. Ступай к ним и возвращайся поскорее.

Войдя в номер гостиницы, я увидел, что Артур плачет, а мать утешает его.

— Ты не уедешь! Ты останешься, Рене! — воскликнул Артур.

Но его мать ответила за меня:

— Нет, Рене должен уйти, так как старик не соглашается его оставить у нас, несмотря на все мои просьбы.

— Это очень злой человек, — сказал Артур.

— Нет, он не злой, — возразила его мать. — Рене ему полезен и, кроме того, мне кажется, что он искренно привязан к мальчику. «Я люблю мальчика, и он любит меня», — сказал он мне. — Суровая школа жизни будет ему полезнее. Вы, конечно, сможете дать ему образование, но и я могу кое-чему научить его. Вашим сыном он быть не может, а моим будет. Это лучше, чем служить забавой для вашего больного мальчика, как бы он добр и кроток ни был.

— Я не хочу, чтобы Рене уходил! — закричал Артур и залился слезами.

Я, не отвечая, бросился к нему и молча крепко обнял его и поцеловал. Потом я подошел к его матери и поблагодарил ее за доброту и хорошее ко мне отношение.

— Я буду всегда любить и помнить вас! — воскликнул я и, с трудом сдерживая слезы, бросился к двери. — Никогда не забуду!

— Рене! Рене! — закричал снова Артур.

Но я не остановился, и, выбежав из комнаты, захлопнул за собою дверь.

Через минуту я был уже около Витали, который поджидал меня у ворот.

— Идем! — сказал он.

Собаки бросились вперед.

ГЛАВА 13

Новые скитания и приключения

Снова начались наши скитания. Под дождем и палящими лучами солнца, по грязи и пыли мы переходили из одного города в другой и давали свои представления, развлекая публику.

Я привык к сидячей жизни на «Лебеде» и первое время снова сильно уставал. Часто вспоминались мне дни, которые еще так недавно я проводил в полном довольстве.

Меня утешало, что Витали стал обращаться со мной гораздо ласковее, чем прежде. Иногда он даже бывал нежен. Я чувствовал, что я не одинок на свете, что Витали любит меня. В первые дни мы мало говорили о лодке «Лебедь», но потом вспоминали о ней каждый день. Витали всегда сам начинал разговор об Артуре и его матери. Мне все казалось, что мы встретимся с ними еще раз. Они должны были возвращаться по Роне, а мы как раз шли вдоль берегов этой реки. Когда мы останавливались в городах, я первым делом бегал на набережную посмотреть, нет ли тут «Лебедя», и с грустью убеждался в том, что среди многочисленных судов и лодок «Лебедя» нет.

Тяжело мне было переносить это разочарование. Как нарочно, словно, чтобы усилить мою тоску, установилась отвратительная погода. Приближалась зима, и наше странствование в дождливую, грязную погоду становилось все более и более нестерпимым. Чем ближе подходили мы к холмистой провинции Кот-Дор, тем холод становился сильнее. Часто мы промерзали до костей, а Проказник становился все печальнее и мрачнее.

Хозяин желал добраться как можно скорей до Парижа, потому что только там мы могли давать представления в течение целой зимы. Но, по недостатку денег, мы должны были итти пешком. По дороге, в городах и деревнях мы давали небольшие представления. Это доставляло нам возможность продолжать дальнейший путь.

Но вот, когда мы вышли из Шатильона, подул сильный северный ветер. Небо покрылось темными тучами, а солнце совсем скрылось. Все предвещало снег. Мы остановились в большой деревне, где и могли бы переждать бурю, но Витали непременно хотел дойти до города Труа, чтобы там дать несколько представлений.

— Ложись скорее спать, потому что утром на рассвете мы должны уйти, — сказал мне Витали, согревая перед камином бедную обезьяну, которая была очень чувствительна к холоду.

На утро я проснулся очень рано. Когда я открыл дверь, в комнату ворвался вихрь и разметал по полу всю золу из камина.

— На вашем месте я сегодня не уходил бы, — сказал нам трактирщик. — Все предвещает снежную вьюгу.

— Я потому и ухожу, чтобы дойти до Труа, пока еще не началась эта вьюга, — ответил мой хозяин.

Мы тронулись в путь. Обезьяну Витали нес на груди, чтобы сколько-нибудь согреть ее своим теплом. Я был одет в короткую шубку. Мы шли молча, не имея возможности раскрыть рот, потому что сильнейший ветер дул нам в лицо. Дорога, по которой мы шли, была печальна и уныла. Вдали виднелись только обнаженные поля, холмы и перелески. Ветер продолжал дуть с севера и гнал оттуда громадные оловянные тучи. Вскоре несколько снежинок закружилось в воздухе, и начал падать густой снег.

— Кажется, нам сегодня не дойти до Труа, — сказал Витали. — Надо спрятаться в первой попавшейся избе.