Да будет воля моя - Дженнифер Бенкау

– Может быть, мне все же надо как-то позвонить ему, – вслух размышляет Дерия, потому что где-то в подсознании она испытывает к нему сочувствие. – Просто поговорить с ним?

Солнце ставит чашку на стол и скрещивает руки на груди. Ей не нужно ничего говорить, Дерия понимает ее и так.

– Я не говорю об идее фикс, типа «мой бывший муж будет моим лучшим другом» или нечто в этом роде, но не считаешь ли ты, что когда-нибудь ведь можно нормально поговорить друг с другом?

– Абсолютно, – отвечает Солнце и указывает на письмо, которое лежит между ними на столе. – Но это ведь не нормальное начало разговора. Он не хочет разговаривать. Это – новая попытка заставить тебя делать вещи, которых ты не хочешь.

– Вполне может быть. Но тут я тоже имею право слова. То, что у меня некоторое время – ну ладно, очень долгое время – в постели нет мужчины, не заставляет меня сразу же терять волю.

– Ты же знаешь, что я не это имею в виду. Если бы речь шла просто о сексе, я бы сказала: «Иди, Дерия, уложи своего бывшего, тогда ты, по крайней мере, знаешь, чего ожидать».

Дерия отмахивается рукой:

– Скорее, чего я не могу ожидать. Что касается секса, то отношения с Робертом – это последнее, что я могла бы возродить в жизни. Вот с Якобом – наоборот…

– Якоб? – спрашивает Солнце, как будто она никогда до этого не слышала этого имени.

– Да. Я ведь тебе сегодня о нем рассказывала.

– Да, но почему ты вдруг о нем вспомнила? С тех пор ведь прошла целая вечность.

Маленькое слово «вечность» вызывает у Дерии меланхолию. Солнце права. Прошло так много лет.

– Ах, – тихо говорит она, – я тоже не знаю. Недавно я подумала, что снова встретила его. Но теперь мне кажется, что это был мужчина, просто похожий на него.

– Такое свидание с юношеской любовью чаще всего лишает человека прекрасных иллюзий, – заявляет Солнце и отпивает глоток чаю. – В твоем случае это звучит так, словно этот человек – просто посторонний. Может быть, ты еще увидишь его снова, и я желаю тебе удачи. Но еще раз, возвращаясь к Роберту, Дерия, – не недооценивай его. Я не думаю, что он хочет секса. Не только. Он… – Черты лица Солнца становятся жесткими, пока она подыскивает слова. – Он хочет тебя. Тебя всю. Контролировать тебя и владеть тобой. Как тогда. Подумай о том, что ты мне о нем рассказывала. Все, как всегда, начиналось очень легко. Пара ласковых слов, милых просьб, от которых ты не могла отказаться, потом то здесь, то там маленькое воспоминание и напоминание о том, что без него ты – никто и ничто. А затем, когда тебе было плохо и ты была там, где он хотел, чтобы ты была, – а именно в самом низу, – он мог делать с тобой то, что всегда хотел сделать, а ты с этим соглашалась. Этот мужик систематически делал тебя слабой и ничтожной, сладкая моя. Это был психический террор, а именно – ужасно умелый! Ты знаешь, как тебе было трудно расстаться с Робертом. Пожалуйста, не попадай под его влияние!

– То, что ты говоришь, звучит почти так, словно Роберт может быть опасным.

– Он и на самом деле опасен! Он знает, что может нажать на тебя и использовать для своих целей. И у него многолетний опыт в этом деле. Он опасен для твоего сердца, а еще больше – для твоей души.

– Нет, он больше ничего не сможет сделать со мной. – Дерия убеждена, что она раз и навсегда рассталась с бывшим мужем.

Она понимает сомнение Солнца, ведь та ничего другого не могла посоветовать, однако, по ее мнению, никакого риска больше нет. Она больше не даст Роберту уболтать себя. Он достаточно долго держал все ее ниточки у себя в руках. До тех пор, пока она все эти нити просто не обрезала. Сейчас у Роберта нет никакой власти над ней. У него – нет.

– Ты врешь сама себе! – резко говорит Солнце. – Ты хочешь сказать мне, что не боишься его?

– Нет. Страха у меня нет.

– Действительно нет? – Солнце отпивает глоток чаю. Ее губы сжаты, словно во рту находится что-то горькое. – А надо бы. Его действительно нужно бояться.

Когда бабушка Дерии узнала, что врач предполагает у нее болезнь Альцгеймера, то для бабушки рухнул весь мир, а для Дерии открылся горизонт.

Ей было стыдно, и она ненавидела себя за то, что только болезнь бабушки дала ей ту свободу, которая для других детей из ее школы была сама собой разумеющейся и о которой она так тосковала. Она, наверное, была очень плохим человеком, потому что радовалась этой свободе. Она старалась подавить чувство вины тем, что стала как можно больше помогать по хозяйству. К тому же она складывала с ней пазлы и часами слушала противные шлягеры, которые так любила бабушка. Мучившие ее чувства Дерия могла забывать лишь тогда, когда выходила из квартиры. Однако не позже вечера вина возвращалась со всей страшной силой, а потом Дерия лежала и плакала, не в силах уснуть. Но все же те часы, которые она проводила без бабушки, были слишком теплыми и солнечными, чтобы отказываться от них, а песни птиц были только на одну-единственную тему – тему свободы.

Если ей раньше нужны были отговорки, вранье и истории, чтобы проводить время с Якобом, то теперь даже не нужно было объяснять, куда она уходит. Время от времени бабушка все еще спрашивала, куда уходит Дерия и когда вернется, но чаще всего забывала ее ответы, прежде чем Дерия выходила из дому. Она постоянно забывала вставные зубы в самых невозможных местах, выбрасывала рекламную почту во включенную духовку, а приготовленную пищу швыряла в мусорное ведро. Дерия прятала как одеяло с электроподогревом, так и утюг – из страха, что ее бабушка может с их помощью устроить пожар и погибнуть в огне.

Свобода, в которой Дерия передвигалась, словно в невесомости, была волнующей, но в той же степени вызывала и страх. Иногда она боялась заблудиться или что ее могут похитить и никто не будет ее искать, потому что ее бабушка просто забудет заявить о том, что она пропала без вести. Может быть, она даже забудет о том, что Дерия вообще существует. Год назад Дерия даже не имела права сама решать, какие передачи смотреть по телевидению или какие брюки или футболки носить. Еще недавно ей запрещалось притрагиваться к плите, потому что могла обжечься. Теперь она отвечала за то, чтобы подавать еду на стол. Если бы бабушка попыталась сделать это сама, то соседям пришлось бы звонить в пожарную службу. Бабушка упорно настаивала на том, что все в порядке и что пожилые люди просто немного забывчивы. А Дерия готовила еду, наводила порядок в квартире, заботилась обо всем и начисто выбросила слово «Альцгеймер» из головы, словно могла этим стереть болезнь из реальности.

Якоб был прибежищем Дерии, когда историй перестало хватать, чтобы убежать от реальности. В его глазах она была прекрасна, в его присутствии она чувствовала себя в безопасности и ощущала себя свободной в его объятиях.

Только в обществе его друзей она чувствовала себя не совсем уверенно. Первоначальная гордость от того, что она – его подруга и что самые крутые мальчики и девочки приняли ее в свои ряды, улеглась. В конце концов, ни у кого из них не было к ней настоящего интереса. Нет, совершенно определенно они только планировали завоевать ее доверие, чтобы отнять у нее Якоба.

Ревность ощутимо грызла ее. Это было желание ни с кем не делиться близостью Якоба. Если какая-то другая девочка просто дружеским жестом клала ему руку на плечо или даже гладила по голове, Дерия чувствовала, как желчь подкатывает к ее горлу. Другие девочки были старше ее. Более зрелые. У них были груди, настоящие груди, а не поздно выросшие и мелкие бугорки. Когда Якоб касался их – а он касался их часто, – ее улыбка скрывала страх и неуверенность. Улыбка, которую могли бы продемонстрировать ее соперницы с красивой грудью. И уже вскоре ее сердце перестало учащенно биться, когда его руки залезали к ней под футболку. Она научилась воспринимать это как должное, научилась тому, что это ей нравится. И однажды она забыла свой страх.

Очередь девочек, ожидавших окончания их отношений, а значит, и своего шанса очутиться рядом с ним, была длинной. Дерия знала, что она не имеет права разрешить себе сделать ошибку.

Пассивность – это была возможная ошибка, о которой даже не думала Дерия. Она решила подвергнуть сомнению то решение – «мы еще подождем», – которое Якоб без вопросов принял за них двоих. Когда Якоб стоял под душем, она расставила свечи в его комнате, поставила в магнитофон специально записанную для этой цели кассету с романтической музыкой и положила презерватив на ночной столик. Она ждала его в нижнем белье.

И через пять минут в том же нижнем белье она, рыдая, выскочила из квартиры.

– Подожди, Дерия. Дерия, пожалуйста. – Якоб побежал вслед за ней по лестнице вниз. Она бежала быстрее, но он все же догнал ее возле двери. – Успокойся, эй! – Он попытался привлечь ее к себе, однако она разгадала его игру и грубо оттолкнула его от себя.

– У тебя есть другая! – крикнула она ему. – Не изображай мне тут ничего, я это знаю! Поэтому ты не хочешь меня, потому что она… она…