Сахар… - Маргарита Резник

Конечно, это удовольствие лучше любого алкоголя, но и его теперь недостаточно. Уже нет такого счастья как раньше, нет возбуждения каждого мускула, нет эрекции каждого волоска на теле. Теперь просто нормальное функционирование организма, которое без наркоты отказывается жить.

Прокоп вздрогнул, но тут же отмахнул от себя жуткую мысль, с ним такого не случится. Он – не наркоман.

Двое мужчин прошли за стол, Прокоп поднял руку, делая жест официантке немедленно к ним подойти. Стройная невысокого роста блондинка подошла к мужчинам. Сейчас она уже совсем не раздражала его. Обворожительная улыбка легла на разглаженное от морщин недавно созданных мучительной болью лицо. Даже небольшой шрам казался милым украшением на невероятно мужественном и симпатичном лице. Девушка растаяла. Спустя час они уже обменялись номерами телефонов и договорились после окончания смены пойти погулять.

Глава 10

Спускаясь по ступенькам вниз по улице Фрунзе, Агата тряслась как стиральная машинка советских времён. Они только что прошли мимо её ненаглядного морфологического корпуса[9], в котором она училась. Конечно, не всё там было гладко, особенно анатомия со слегка двинутым профессором, но это не повод скрывать старого друга от нового. «Как ты можешь, Агата? Старый дедушка морфкорпус будет тобой очень недоволен в понедельник. Он обязательно тебе подкинет плохое настроение у препода в этот день. Так что жди «неуда», дорогуша».

– Что с тобой, Сахар? – встревоженно спросил Павел, галантно придерживая её на скользких ступеньках.

– Почему ты фамильничаешь? – снова ушла от ответа в край завравшаяся девушка.

Её золушкины ножки на шпильках аккуратно ступали на каждый новый уровень, предварительно щупая, нет ли там сырой листвы, на которой можно не хило поскользнуться. Павел ухмыльнулся, как будто чувствуя подвох, отчего Агате стало явно не по себе. Но оказалось, что это было связано с чем-то другим, пока непонятно, с чем.

Он отцепил её ладошку от своего плеча, Агата смогла только заметить хитрый, почти смеющийся взгляд, как вдруг он встал позади неё. Не успела девушка опомниться, как Павел слегка присел, подсунул одну руку под колени, положив вторую на спину, и поднял Агату на руки так, словно в его владении оказался ценный хрустальный монумент.

Зонтик, который Агата ещё утром сунула в карман пальто, немного упёрся её в бок, но девушка даже не пошевелилась, чтобы его сдвинуть – так волшебно она сейчас себя чувствовала.

– Не фамильничать, а фамильярничать. Но я ни того, ни другого не делал. В Америке обращение по фамилии, например, знак уважения. А здесь я добавляю ещё и восхищение тобой.

На миг их взгляды сошлись в какой-то точке, далёкой от этого места. Нет, они не смотрели друг на друга – так могло показаться со стороны любителю мыльных опер – их взоры были устремлены на какую-то общую цель, общую идею, туда, где они могут быть счастливы вместе.

Миг закончился, и Павел первым отвёл свои небесные глаза. Даже при тусклом свете рыжего фонаря, они не переставали сиять лазурью. Осторожно, но уверенно шагая вниз, Павел нёс Агату, он знал: эту девушку он никогда не отпустит.

Когда ноги Агаты ступили на землю, расстояние между губами Павла и её оказалось настолько ничтожным, что стало равно диаметру невидимого водоворота, который теперь засасывал их, сокращая это расстояние до нуля. Первое касание тёплой кожи губ – сухих с влажной внутренней каймой у Павла и бархатных от помады у Агаты, – глаза закрылись, и она ещё никогда не чувствовала себя такой влюблённой. Этот мужчина излучал просто бешеные потоки феромонов, все её тело предательски обмякло.

Но воспитанность Павла не позволила прикоснуться к её телу и начать гладить, усиливая возбуждение, он держал девушку одной рукой за плечо, второй также нежно за подбородок. Никаких поглаживаний по заднице, или ещё чего-то в этом роде, как делали все её бывшие. Он просто закончил поцелуй, посмотрел в кофейные глаза, а потом прижал к своей груди, как беззащитную птичку.

Поцелуй был волшебным, Агата с трудом пришла в себя. Наверняка, если бы свет был ярче, она заметила лёгкий румянец на его красивом лице.

– Агата, расскажи о себе, – прочистив горло, попросил Павел. – Сегодня ты узнала всё о моей жизни, о моём прошлом, настоящем, моих друзьях и принципах. Теперь твоя очередь делиться.

– Ну, моя жизнь совсем неинтересная. – Агата опустила глаза.

Они стояли у подножия лестницы, в самом низу улицы Фрунзе, как раз рядом с тем двором, в котором находилось её общежитие. А за железной дорогой находился теоретический корпус, где она учится. Вот так их первое свидание превратилось в фильм ужасов, полный мин-ловушек, где на каждом углу подстерегал какой-нибудь обличающий домик. Эти здания как будто окружили Агату, заставляя сознаться во вранье. Но это невозможно. Она ещё не всё знает об этом человеке, как бы он ни утверждал, что теперь ей всё известно.

– Я не люблю о себе рассказывать, обычно после фразы, что я – газетчик, все засыпают. – Она состроила гримасу человека, который ничего не может поделать с такой скучной жизнью и Павел рассмеялся.

Его дерзко открытый смех, так и манил Агату потянуться за новым поцелуем. Но вместо этого она задала вопрос, только сейчас её заинтересовавший, странно, почему ей это не пришло в голову раньше:

– А почему ты занялся перевоспитанием малолетних преступников?

– Забавно. Оказывается, я не всё тебе рассказал. – Павел вскинул одну бровь, еле сдерживая улыбку. Казалось, его терпению вот-вот придёт конец, и он признается, что знает о её лжи, ведь нельзя же столько раз увиливать от ответа, что-то умалчивать и вообще нести полную ерунду, не имея при этом секретов. – Ладно, слушай. Это и вправду интересная история…

Коленки Агаты, которые недавно свело от напряжения, отпустило, они пошли дальше.

– Однажды мы с отцом, лет семь назад, когда он ещё был жив, стояли в питерской пробке в вечерний час пик, – начал рассказывать Павел, периодически посматривая на Агату и наблюдая за её реакцией. – Мы болтали с ним о какой-то чепухе, типа «кто победит на выборах» или «на какие острова лучше поехать зимой». Пробка оставляла желать лучшего. После получаса, просиженных в машине, которая двигалась со скоростью черепахи, мы увидели, как к машинам по очереди подходит пара подростков лет одиннадцати-двенадцати и они что-то просят у водителей. «Попрошайки», – пренебрежительно сказал отец. Он не потянулся к карманам, как я ожидал, не достал монет. Через пару минут девочка в грязных спортивных штанах и рваной дутой куртке подошла к отцовскому окну. На моё удивление он всё-таки открыл его. Потом грубо спросил: «Чего тебе?». Девочка, видимо привыкшая к таким, как мой отец, отбарабанила речь, в которой попыталась надавить на жалость, клянча пару червонцев на шоколадку. После следующей фразы отца оторопел не только я, но и девочка. Мне хотелось провалиться сквозь землю или задушить его прямо на месте. Я не раз слышал как он хамит людям, оскорбляет, но всё равно продолжал уважать, ведь он столько сделал для семьи… Например, во время Перестройки, когда родителей уволили, и семья едва сводила концы с концами, отец не спился как некоторые, а сумел открыть небольшой заводик. Конечно, пришлось через многое пройти, но он смог сделать всё, чтобы встать на ноги… Так вот, мой отец, сидя в машине, сказал девочке такую фразу: «Дорогая, я тоже хочу шоколадку». Казалось, девочка стояла целую вечность, как вкопанная, пока, наконец, что-то в её голове не сработало, и она не ушла. «Папа, ты же её обидел!» – возмущённо сказал я. После этого отец завёл песню о том, как жесток этот мир, и что таких жалеть нельзя. Он обозвал их так же, как и ты сейчас – «малолетние преступники». Объяснял, что они уже наверняка воруют, нюхают клей в подворотне, а кто-то и того хуже, возможно занимается проституцией или даже убивал. Конечно, я с ним согласился, ведь это правда, мир жесток, и примеров этой жестокости вокруг сколько угодно.

Павел секунду помолчал, а Агата на ходу взяла его ладонь в свою и сплела пальцы, как бы давая понять: «Я с тобой».

– Пробка все не рассеивалась, и мы уже были предельно взведены, – продолжил рассказывать Павел, – как вдруг в боковое стекло со стороны водителя снова постучала та самая девочка. Вот её-то увидеть мы точно не ожидали. Но после того, что она сделала в следующий миг, наш с отцом мир полностью перевернулся…

Павел остановился и взял Агату за плечи, его взгляд был устремлён сквозь неё, на то самое действо, происходившее в прошлом, но она почувствовала тепло от его рук.

– Девочка протянула отцу большую плитку шоколада, – медленно проговорил Павел. – И не какую-нибудь «Белочку», а «Нестле» со словами «это вам», и уже собиралась уйти, как мой опешивший старик схватил её за руку и спросил: «А тебе?» В его глазах застыли слёзы. Я никогда раньше не видел его плачущим, даже в трудные девяностые. Девочка улыбнулась, немного краснея, сказала, что у неё ещё много шоколада. Понятно, что ей было стыдно за попрошайничество. Наверное, она впервые поняла, что это не то, что ей нужно в жизни. Тогда отец достал из бумажника тысячерублёвую купюру, вложил ей в худенькую ладошку и сказал «Купи себе нормальной еды и отправляйся домой. Нечего ходить по дорогам, да ещё и вечером» Девочка стыдливо кивнула, и ушла, оставив шоколадку на коленях папы…