Шелковые узы - Лиз Тренау

– Нить порвалась, – пробормотал мальчик. – Очень долго искал ее. В этом цвете такую найти невероятно сложно.

Анри присмотрелся к материи.

– После каждого прохода челнока надо крепко потянуть за галево[24], чтобы натянулся уто́к[25]. Если станешь лениться, ткань выйдет неровно, и на обычном шелке вроде этого все будет очень хорошо видно. Смотри, чтобы месье Лаваль снова не оставил тебя без обеда.

Мальчик отличался невероятной ленью, а за то, что грубил мастеру, его часто оставляли без обеда. Он был избалованным единственным сыном одного английского моряка. Малый хотел бы пойти по стопам отца, но тот решил, что ремесло ткача принесет ему больше прибыли. К тому же эта профессия являлась не столь опасной. Анри сомневался, выдержит ли он все семь лет обучения, но юноше было приятно, ведь месье Лаваль доверил ему обучение мальца, поэтому он решил сделать все возможное, чтобы хорошо его научить.

Анри начал тормошить спавшего подмастерье.

– Пора работать, дружок.

Мальчик застонал, протер глаза и сел к станку.

Следующие несколько часов все трое тяжело работали. Каждый сосредоточился на своей задаче. В комнате слышался лишь стук челноков и скрип педалей. Анри жал на них, словно органист, давая короткие команды мальчику, за какие нитки тянуть: cinq, cinq, un, sept, six, dix[26].

Они понимали, что, когда солнце скроется за домами на другой стороне улицы, в комнате быстро стемнеет и тогда им придется прекратить работу. Изредка, если товар нужно было сдавать на следующее утро, они работали при свечах, но в таких случаях работа шла медленно и страдало качество. Тонкие шелковые нити, видимые лишь благодаря их блеску, при искусственном освещении глаз практически не улавливал. Неоднократно Анри приходилось переделывать кусок материи по причине изъянов, которые он обнаруживал в нем на следующий день при естественном освещении. Месье Лаваль сильно сердился в таких случаях.

Позже вечером, поев на ужин вареных яиц, яблочного пирога и выпив пива, а затем сыграв в нарды с месье Лавалем и Бенджамином, Анри спустился к себе в комнату. Повариха все еще гремела посудой на кухне, раскладывая дрова в очаге и заготавливая овощи на следующий день, однако Анри этот шум ничуть не беспокоил. Он оказывал на юношу успокаивающее воздействие. Анри вспоминал, что в детстве, когда они еще жили во Франции, слушал, как родители разговаривали и шумели на первом этаже, именно под его спальней.

Анри закрыл глаза и задумался, все ли хорошо у его матери. Год назад за ней начал ухаживать один из ее клиентов, ткач из Бетнал-Грин, чья жена умерла, оставив ему пять маленьких детей. Но у него было рябое лицо и скверный характер, поэтому Клотильда относилась к нему с подозрением. Хотя горе все еще сжимало ее сердце в груди, она нашла место в обществе, бесплатно помогая во французской церкви и хорошо зарабатывая благодаря ремеслу крутильщицы. Анри стал жить отдельно, а Клотильда научилась ценить свою независимость, не желая брать ответственность за новую семью. Итак, когда вдовец сделал ей предложение, она отказала.

К сожалению, он воспринял отказ как личное оскорбление и больше ей работы не давал. По всей видимости, он также подговорил друзей, потому что заказы от других постоянных клиентов тоже быстро прекратились. Мать, будучи гордой женщиной, редко жаловалась, но Анри не мог не заметить – она отказалась от второй комнаты, а это означало, что ей приходилось работать, есть и спать в единственной душной комнатушке. У нее в комоде было немного еды, поэтому он время от времени давал ей буханку хлеба или несколько яиц.

Анри рассказал об этом месье Лавалю, который старался при любой возможности снабжать женщину работой. Больше всего юноша хотел стать независимым мастером, чтобы заработать деньги и арендовать дом и станки. Тогда он смог бы окружить мать заботой, которой она заслуживала.

Еще недавно Анри перед сном представлял, как обнимает милую торговку миндалем, но на сей раз, стоило ему уснуть, он увидел англичанку, девушку со смелым взглядом и сине-зелеными глазами, которая разговаривала словно леди, а одевалась будто служанка. Она взяла его за руку и завела в комнату, завешенную шелками невиданной красоты. Замысловатые, изящные растительные мотивы прекрасно сочетались с яркими, насыщенными оттенками материи. Чтобы соткать пару ярдов такой ткани, требовались месяцы, поэтому она была по карману лишь графам, епископам и придворным.

Анри проснулся в темноте и понял, что в этом сне увидел свое будущее – его возьмут в гильдию и он создаст материю, которой позавидуют многие.

4

Не идите на поводу у веяний моды; в то же время избегайте эксцентричности и броскости в выборе одежды. Есть люди, которые готовы вопреки хорошему вкусу и здравому смыслу слепо следовать моде. Это явная черта мещанства.

Анна боялась того дня, когда будут готовы ее новые наряды и ей придется отказаться от удобных льняных юбок и жакетов, батистового платья, ставшего из-за частых стирок очень мягким, а кроме того, от удобного корсета.

Еще больше девушку беспокоило то, что она будет вынуждена дважды в день просить служанку помочь с переодеванием – сначала утром, а потом вечером перед ужином. Бетти была милой и услужливой девушкой, в некотором смысле она нравилась Анне больше, чем вся остальная семья, но ей не давала покоя мысль, что придется всецело зависеть от нее.

Дома у них были только приходящие повар и служанка, с ними никто не жил, потому что отец любил проводить вечера в кругу семьи без посторонних людей. Отношение тети к слугам озадачивало Анну. Сара общалась с ними иногда властно, иногда по-свойски. Девушка не могла понять, как ей самой лучше держать себя со слугами. В любом случае, она не хотела одеваться и раздеваться в присутствии посторонних.

Анна очень скучала по дому. Она ощущала постоянную, почти физическую боль, немного отступавшую, лишь когда девушка читала или разговаривала с кем-нибудь. Других развлечений у нее практически не было. Насколько она могла судить, жизнь лондонской леди лишена всякой цели, радости и интеллектуального стимула. У нее не было друзей, кроме Лиззи, с которыми можно было бы пообщаться. А девочку интересовали исключительно сплетни, одежда и прочие глупости. Если Анна пыталась обсуждать с кузиной романы или последние новости, Лиззи закатывала глаза:

– Ой, Анна, это все такое серьезное и неинтересное. Ты вечно роешься в этих книгах. Ну кому нужны глупая политика и войны, или что там еще замышляют шотландцы?

Порой к ужину приходили гости, и тогда за столом обсуждалось ужасное пьянство среди простолюдинов либо постыдная жадность и агрессивность наемных работников. Пару раз Анна пыталась поддержать разговор или задать простой вопрос вроде «Чего добиваются работники?» или «Как бедняки могут себе позволить джин, но не в состоянии купить хлеба?»

Каждый раз дядя Джозеф отмахивался от нее, как от надоедливой мухи.

– Зачем юной девушке забивать голову такими ужасными вещами? – говорил он. – Ты должна думать о приятном. О моде, музыке, искусстве и прочем. Эти темы тебе подходят больше.

После ужина дамы обычно удалялись в другую комнату, чтобы поиграть в вист или посудачить о моде. Из соседнего зала доносились голоса мужчин, оживленно спорящих о чем-то. Ей очень хотелось оказаться там, узнать подробности о жизни, работе и политике в большом городе. Но Анна решила пока прекратить задавать вопросы и сосредоточилась на чтении газет, которые каждый день приносил дядя.

Она читала отчеты о проблемах в отрасли производства шелка, вызванных контрабандой дешевых товаров из Франции. Тысячи ткачей лишились работы и голодали. Хлебные бунты, один из которых она видела по дороге в Лондон, становились обычным явлением. Говорили, что некоторые мастера нанимали людей без опыта, иногда даже женщин и детей, чтобы платить им меньше.

Рассказывали об избиениях, саботаже и прочих кошмарах. Например, ткача, который согласился работать, получая заниженную плату, привязали к спине осла и провезли по улицам, где над ним насмехались другие работники, стуча в сковородки. Это было ужасно. Люди, испытывающие нехватку денег на жизнь, вызывали у Анны жалость. Девушка очень надеялась, что эти проблемы не повлияют на предприятие дяди.

Тоска по родине особенно остро напоминала о себе ночью, когда двери в дом запирались и все домочадцы засыпали, однако звуки ночного города проникали через плохо подогнанные ставни окон в ее спальне. Лай собак, пьяные крики и визг женщин, которых Уильям называл «жрицами ночи», мешали Анне спать.

Девушка надеялась со временем привыкнуть к этому новому странному миру, но пока что часами лежала без сна, думая о Суффолке. Конечно, она очень скучала по матери. Анна вспоминала ее дорогое лицо, тонкие волосы, слегка отрешенный взгляд, спокойный, нежный голос. Мать научила ее рисовать и ценить все живое, разбираться в цветах, обрабатывать грядки, шить и печь. Все эти навыки девушка высоко ценила как драгоценное наследство, оставшееся от матери.