Светунец - Анатолий Максимов

Течение быстро несло оморочку. Солнце последние минуты светило из-за сопки. Жур отражал розовые облака и казался бездонным.

Шурик, глядя на кипучие облака в воде, таинственно заговорил:

— Знаете, ребя, какой мне сон приснился? В сугробах с мамонтом воевал. Живого никогда не видел, а он приснился, мамонт…

— Зато видели твои предки, — бойко сказал Володя. — Это они загоняли мамонтов в ямы, убивали камнями и съедали. А тебе, Шурик, снится. Мама говорит: в каждом человеке есть капля его предков. Она читает журнал «Вокруг света». Знает.

— Ещё мне снилось: плыву морем, а вокруг меня рыбы всякие, и я рыба. — Шурик держится за борт оморочки, смотрит в глубину реки, глубина — небо. — Это к чему, Вовка?

— А к тому, что твои предки плавали в море, когда ещё не были обезьянами. Вот и снится тебе море. — Володя тоже опасливо поглядывал вниз, на бурлящие облака.

— А не врёшь ли ты, Вовка? — насторожился Шурик. — Складно разгадываешь сны…

— Стал бы я обманывать тебя! Говорю, мама читает журнал «Вокруг света», там про всё написано. Ты хотел бы в космос?

— Ещё бы!

— И я хочу. Все хотят, — мечтательно продолжал Володя. — Когда-то мы умели летать как птицы, мама говорит. Потом у нас крылья отпали, но высоту мы помним и скучаем по небу.

Лёня достал из мешка карася и бросил Володе в ноги. Несмело спросил:

— По-твоему, в нас и дух Александра Невского?

— А ты думал! — Володя сегодня ловил карасей руками и научился плавать. Это его сделало уверенным в себе, смелым на слово. — Ты видел сон, будто едешь на богатырском коне в стальном шлеме, с пикой? Значит, есть в тебе капля Александра Невского.

— Возьми ещё карася, Вовка, — расщедрился Лёня. — А Чапаев есть в нас?

— Чапаев и подавно…

— Александр Матросов тоже есть! — изумился Шурик.

— И мы будем в людях, которые будут потом, — неудержимо разошёлся Володя. — Приснится им, будто в реке бултыхаются, сома ловят. И будут гадать, откуда такой сон? Так и не узнают, что мы сома ловили, а им снится… Разве в журнале прочитают. — Это Володя вспомнил слова матери.

В темноте — Полярная звезда лампой-ночником. Две чёрные птицы — козодои — неслышно летали над лоснистой рекой. Под сопкой светлячки керосиновых огоньков — в селе не работала электрическая станция. Отец Володи помогал ремонтировать генератор.

Разговор о снах оборвался. Никто не продолжал. И молчком плыть жутко.

— Едем, Вова, за ракушками, — предложил Лёня. — Ты нам про городские случаи расскажешь, мы тебе покажем дикого кабана или другого зверя.

— Помнишь, Лёня, ту ночь? — наигранно громко спросил Шурик. — Залезли мы в палатку, Вовка, сидим, врём кто про что знает. На реке булькает, в кустах шумит дождь… Бабах на той стороне! Крутояр обвалился, говорит один. Дерево упало, говорит другой. Слышим — сопит, фыркает. Кто-то плывёт к нам. Один схватил столовый нож, другой — топор. Глаза выпучили, ждём. Он вылез на берег, отряхнулся, будто куст прошумел. Ходит — галькой скрежетит, загремел ведром. Потом ка-ак рявкнет! И хватил по кустам. Бежит, хрюкает и скулит. Мы вылезли из палатки с фонариками. На пепле костра лапища со шляпу — медведь на пепел наступил, а под пеплом горячие угли были. Все тогда струхнули, один я ничуточки, — закончил рассказ Шурик. — Я складышек с вечера наточил. Пусть бы сунулся…

Оморочку несло высветленной небом узкой полосой. По сторонам чёрные тальники.

Сколько-то минут ребята стучали, бухали палками. Греблей унимали робость перед ночью. Ворковало в носу оморочки, сыпались капли с палок, но скорость нельзя определить — кругом темно. Впереди тускло светились окна деревни — не понять, близко или далеко.

Оморочка села на мель и перестала качаться.

— Ну-ка столкните, — велел Лёня ребятам.

— Это куда столкни? Ещё не наездились? — раздался голос бабушки.

Она подошла к оморочке, нагнулась.

— Вовка мой тут?.. Я тебя куда послала?

— На рыбалку.

— А ты куда умотал?

— На рыбалку.

— Зачем мне такие гости? Только горе с ними. Один пропадает на станции: пока он не ходил — свет горел, как пошёл — колхоз в потёмках шарится. Второй ночью где-то бродит. А тут бегай, спрашивай у людей, где его носит.

Мальчики вытащили оморочку на сухое. Бабушка заметила вязанки карасей и смешалась: надо бы похвалить рыболовов и ругань не оставить вдруг.

— На то лето и речка, чтобы рыбачить, — заступился за Володю Лёня.

— Пускай удит, но чтоб я знала, где он, — увлечённая карасями, бабушка готова на мировую пойти.

Лёня это понял и ещё сказал:

— Не ругайте Вовку, он плавать научился. Бери, Вовка, ещё карасей. Вместе ловили, но у тебя меньше всех.

— Раз трое удили, так ничего, — окончательно сдалась бабушка, любуясь живой рыбой. — Раз трое, так ладно. Что ли, плавать умеешь?..

— Ещё как могу! Я тебе прямо сейчас покажу. — И Володя начал раздеваться, но бабушка не дала: домой надо, пока ужин не остыл.

На столбах вспыхнуло электричество.

— Это папа отремонтировал станцию! — воскликнул Володя.

— Кто же, если не он, — сказала довольно и бабушка. — Митька-электрик молодец счётчики проверять да выклянчивать по рублю за каждый ролик. В механизме Митька не петрит, ясное дело, отец наладил. — Бабушка навздевала на верёвочку карасей, которых Володе дал Лёня, и понесла домой.

Дорогой Володя надумал занести бабке Хмаре два карася.

— Это за что ей! — изумилась бабушка.

Володя сказал, за яблоко. И ещё потому, что бабке Хмаре живётся одиноко. Не такая уж она скупердяиха.

Бабушка выбирала самых крупных рыбин, приговаривая ласковым голосом:

— И в кого ты, Вовка, такой отзывчивый, в меня, что ли?..

Внук амурского казака

Утром на заре с луга пригнали коней и жеребёнка, собрали в загоне. В гривах и хвостах запутался зелёный мусор, на спинах мерцала роса. От коней несло запахами полыни и озера.

Мальчишки уговаривали коней стоять на месте, поругивались, свистели — ловили ехать на покос. Кони, прижимая уши, бегали рысцой, как бы норовили укусить, а то и лягнуть мальчишек. Но вот повод уздечки ложился на шею коню — и он замирал, наклоняя голову, неохотно брал в зубы удила.

Жеребёнок оголтело носился кругами. Жеребёнок, сытый, крепенький, не чувствовал под собой ног. Ему бы пуститься с мальчишками наперегонки или хотя бы побегали за ним, как за конями. Но ребята не обращали внимания на жеребёнка. А дед Илюха, конюх, шутя замахивался на жеребёнка бичом.

— Я вот тебя, пострел!

Жеребёнок заливисто ржал и брыкался.

С давних пор дед Илюха — колхозный конюх. Спроси у него про Чайку или Ласточку, которые надсадились в работе и пропали, он вспомнит, каковы нравом были лошади и где белели у них родинки.

— Знаю Ласточку, как же, — и начнёт рассказывать о прошлом.

Володя, в кирзовых сапогах и залатанной тужурке, тоже собрался на покос волочить копны. Он ждал, когда Илюха поймает ему коня.

— Знал бы ты наших коней, мальчонка, — говорил Володе дед, лёгкий на ходу, седой и загорелый. — Были кони! (В возгласе деда Володя услышал вздох.) Бывало, как двинет табун лугом, словно шторм на Амуре! Что поделаешь, теперь коням не под силу поля, вон как размахнулись. Однако трактор купи и коня береги. Если надо напрямик, поезжай на коне. У Кривого озера, куда мы собираемся, ни косить машиной, ни убирать сено — болотисто. А мы на конях! К тому же колхоз наш — «Красный партизан». Скажи-ка, мальчонка, может партизан, да ещё красный, без коня жить?.. Не может! Так и постановили на правлении: название менять или коней держать. Лёнька, сотри росу с холки. Шурка, выдери репей из гривы Егозы. — Дед судачил с Володей и мальчишек из виду не выпускал. Он открыл загон.

Мальчишки, выводя коней, садились по забору верхом.

— Тебе, мальчонка, даю Бурана, — сказал Володе конюх.

Направился к серому коню с прогнутой спиной и мохнатыми ногами. Конь стоял в углу загона. Дед Илюха похлопал его по гривастой шее и зауздал.

— Идём, Буран, разомни старые кости… Вот тебе, малец, надёжный иноходец. Не разнесёт, мимо двора не провезёт.

Буран прижался к забору: дескать, садись, Вовка.

— Кличка у коняги лихая, — заметил Володя. — Буран, а сам едва ходит.

— Первый бегун был, — сказал конюх. — Как-то побывал зиму на лесоповале и вернулся тихим. Уж какой год задумчивый. В жизни коней тоже бывают лихие переломы. — Илюха кинул дырявую фуфайку на спину Бурана, подсадил Володю, спросил: — Да ездил ли верхом-то?

— На пони в парке, ещё на игрушечном.

— Что же батька томит тебя в городе? Эвон как наши сорванцы гарцуют. Поезжайте к реке, да не гоните.

Какое там «не гоните»! Кони едва сдерживали шаг, теснили с дороги друг друга, тайком покусывали. Оглядываясь на конюха, мальчишки тянули поводья, тпрукали. А сами от великой страсти к полёту колотили пятками коней. За углом они последний раз оглянулись, гикнули — кони понесли.