История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Карпов

Кроме неопределенной власти князей в Новгороде и весьма определенной власти митрополита, какие же собственно были новгородские власти в Новгороде? Кто, например, мог указывать князьям путь из Новгорода? Историк, написавший похвальное слово Новгородской свободе, сказавши о том, что вся автономия Великого Новгорода опиралась на вече, тут же прибавляет, что это народное собрание не было чем-нибудь определенным юридическим37. Эти слова служат объяснением многого в истории Новгорода, но не в его пользу. В то время, как все кругом Новгорода, в общественном устройстве Северной России, определялось и слагалось в известную теорию, в Новгороде оставались при старой своей теории – полного равенства, неограниченной свободы всех членов общины. Если дело касалось одного лица, или немногих, то они свое дело могли устраивать, как им заблагорассудится; если же дело касалось многих, или целого Новгорода, то заинтересованные в нем собираются для совета, где придется, или на месте, на котором привыкли собираться, на вече, на Ярославовом дворе. Кто имел право созвать вече, кто мог на нем говорить и обязан молчать – этого ничего точно не было определено. Когда у заинтересованных в деле были различные мнения об его решении, то спор шел по обычаю, сохранившемуся почти всюду в России до наших дней, с криком, гамом, так что никто никого хорошенько не понимал; мужики-горланы, мироеды, здесь были на первом месте. Если, наконец, стороны обозначились, то большинство не убеждало меньшинства, а заставляло его подчиниться себе; если меньшинство стояло крепко на своем, то его начинали убеждать наиболее чувствительным образом – посредством кулаков, палок и наконец, отправлением противников в Волхов. Подобные вещи выходили из-за того понятия, что решение только тогда действительно, когда на него все согласны, а между тем свободный человек за тем он и свободен, чтобы думать и делать, как ему нравится, и со своим мнением не отступать ни перед кем. Большинство, заставивши замолчать таким образом меньшинство и не принимая совсем во внимание его мнений, действует, как хочет, но и меньшинство, если члены его остались целы, не думает уступать: оно собирается втихомолку, сговаривается, богатые подкупают бедных, и наконец, превратившись в большинство, поступает в делах с противниками точно таким же образом, как те обращались прежде с ними. Кроме этой борьбы, недовольное меньшинство, не видя средств победить противников, если захочет, то выделяется из общества, уходит и образует как бы отдельный Новгород, чтобы действовать самостоятельно. При подобном отправлении общественных дел первое, что бросается в глаза, это вместо свободы крайний деспотизм сильного над слабым. Сами вечники, оплакивая свою печальную судьбу, характеризовали то, как они управлялись сами собой, следующими словами: «Злые поклепы и лихие дела, увечья и кричанья, так что голова не знала, что язык говорил; неуменье своего дома строить и желание городом управлять; такое caмоволие и непокорение друг другу привело много злого на них».

Во всяком случае, если подобная постоянная борьба нейдет дальше Новгорода, то в ней может быть только дурна форма; но если меньшинство или даже большинство захочет призвать к себе на помощь против своих противников князя, не захочет ли этот князь повернуть борьбу новгородцев в свою пользу? Не захочет ли он, за свою помощь, выговорить что-нибудь себе, или, наконец, призвавшие его за победу над своими врагами, не выдадут ли князю и всю новгородскую свободу? Но к этому можно еще присоединить то, что при таком состоянии общества человек, сильный характером, богатством, партией, защищая какой-нибудь общественный интерес, может многое сделать, но окончательно повести общество в ту или другую сторону он не сможет, потому что должен быть всех сильнее, всех богаче. Всех сильнее в Новгороде князь, который защищает новгородцев от внешних врагов и судит граждан; всех богаче из новгородской торговой аристократии это архиепископ. Главный общественный интерес у новгородцев – торговля, и ей они занимаются и охраняют все; другой интерес общий – это общественный порядок, могущий быть нарушенным, при новгородском устройстве, несколькими сильными лицами до такой степени, что слабые из них, бедные, например, будут во всем поддерживать князя-судью, и тогда князь, действуя в свою пользу, явится еще и защитником чисто новгородских интересов. Архиепископ в этом отношении, по-видимому, мог бы состязаться с князем, но новгородским папой сделаться он не может, потому что церковная иерархия Восточной Церкви есть государственное учреждение, подчиненное верховной власти общества, и для папства архиепископу нужно уничтожить все уставы Церкви, выработанные тысячелетием и вошедшие в сознание масс народа; а новгородцы все православные и желают поэтому в архиепископе иметь только сановника самого уважаемого, как представителя нравственных начал в обществе. Самое же духовенство у новгородцев, это чиновники, исправляющие известную службу, точно такую же, какую духовенство впоследствии исправляло у казаков.

Были еще два лица, могшие, защищая общественные интересы, сделать что-нибудь и в пользу своих личных выгод. Это двое новгородских сановников – посадник и тысяцкий. Но сделать для себя они ничего не могли, потому что были представителями партий, боровшихся на вече. Это последнее об них можно говорить, потому что выбирались они, конечно, на вече; а как они выбирались, мы не знаем, но, судя по общему характеру веча, можно думать, что выкриком, как выбирались, например, в кругах и на Радах казацкие предводители, гетманы и атаманы. Срок, на который они выбирались, не известен; но что они не были пожизненными сановниками, то это доказывается тем, что в Новгороде бывало по нескольку посадников или тысяцких, из которых только один заправлял делами. Поэтому можно предположить, что когда одна партия брала верх, то и ставила своего посадника и тысяцкого; за торжеством противников могла следовать и смена сановников. Пространство власти этих сановников, как и все, подобное этому в Новгороде, неопределенно и точно не отделено у одного от власти другого.

Заговоривши о сановниках, мы должны сказать еще об одном новгородском должностном лице, не потому, чтобы оно имело особенную силу и значение, а потому, что могло иметь известного рода влияние – это вечевой дьяк, заседавший в вечевой избе; он записывал решения веча; на нем, конечно, лежало известного рода ведение дел: имел ли он влияние на доклад их? Был ли он хранителем вечевых преданий? или новгородцы занимались так своими делами, что этот дьяк был просто машина для записывания решения других? Но ниже увидим, что с очень важным делом имя вечевого дьяка соединилось очень трагически.

Подобный вопрос, на который выше обращено внимание, кто мог повредить новгородской свободе? – особенно играл важную роль в половине ХV века. В это время почти всюду водворялся новый государственный порядок; новгородский князь вместе был государем московским, и мог захотеть быть государем и в Новгороде. Конечно, может быть (но только может быть), из Новгородского общественного устройства, при дальнейшем его развитии, при борьбе партии могло выработаться весьма характерное какое-нибудь новое устройство; но в течение всего времени, когда Новгород сам по себе играл важную роль в истории, движения вперед в его общественной жизни мы не видим. Но при этом можем смело сказать, что только уживчивым характером и способностью русского человека почти все переносить можно объяснить, почему Новгород при своих порядках и еще в таком блестящем виде мог просуществовать до половины ХV века. Географическое же положение Новгорода было таково, что до него всякий сильный враг мог добраться, и потому мог завоевать его. Болота, окружавшие Новгород, бывали и летом проходимы для войск, а зимой к Новгороду можно было всегда пройти. Врагов себе новгородцы должны были всегда иметь, потому что общественное устройство их и образ жизни делали им врагов из всякого соседа. Это происходило от того, что те же самые причины, которые заставили впоследствии государство наложить свою руку на казаков и нескольким государствам разделить Польшу, были поводом к ссорам Новгорода с государством в ХV веке.

Вследствие этого сходства причин мы должны сделать сравнение общественной жизни казаков с общественной жизнью новгородцев. Как казаки признавали над собой власть государя, так новгородцы нуждались в присутствии у них князя. Новгородское вече, казацкий круг, Рада и, наконец, Польский сейм, это все одно и то же, разница только в названиях.

Причины, почему государство порешило с казаками только в XVIII, а с новгородцами в XV веке, были нижеследующие. Казаки – военная община, а новгородцы преимущественно торговая. Казаки свои ряды пополняют главное бегущими из государства, новгородцы же признают необходимым семью, и поэтому поддерживают свое существование не только беглецами из остальной России, но главное нарождение у себя. Когда в России водворялся государственный порядок, то люди, недовольные им, делались казаками и уходили в степь, где руки государства долго не могли достать их, и по мере расширения границ государственных, казаки отодвигались все дальше и дальше, по течению рек, в глубь степей, и так они уходили от государства до тех пор, пока оно не прижало их к морю. Новгородцам нельзя того делать, что делали казаки, потому что они прикреплены к земле, у них есть главный город, им принадлежит целая область с городами и деревнями, где живут не все торговые люди, но много земледельческого населения. Этот город с областью не Сечь; нельзя их, как делали казаки с Сечью, перенести с одного острова реки на другой.