Семерка - Земовит Щерек

— А давате, — и поворачиваешься к стенке, на которой выставлены газеты с журналами, и на каждом кричащий вопрос, полезет ли Россия с армией в Польшу и в Прибалтику или не полезет.

А те, то есть, тот самый мальчуковый ансамбль с бензозаправки СуперКарПоль, тоже говорят о том же самом, то есть — о России.

— А что будет, если таки войдут? — спрашивает один, самый толстый и самый усатый, красный полар с трудом на нем застегивается. — Как думаете, НАТО нас защитит или не защитит? — допытывается он, после чего хихикает, и уже понятно: для него очевидно, что никто не защитит.

Один из бойбенда, которого называют Студентом, пытается что-то там сказать, что, в целом, а почему бы и не защищать, чего-то он там бухтит, что НАТЕ оно, вроде как, и не выгодно не защищать, потому что никто тогда НАТУ не станет доверять, и западу придется вновь монтировать всю систему безопасности, а другие его перекрикивают: а в тридцать девятом, Студент, тебя защищали? Ну что, защищали? А разобрались с тем, что целых три раздела[82] было? Разобрались, как же. Так что не будь такой умный и не пизди, ежели не знаешь; ты не бойся, они сами с собой разберутся, а ты не бойся, они разбираться могут, а остальное — хоть трава не расти, так что не бойся. В связи с чем Студент затыкается, чего ему отзываться, раз самый молодой, рангом чуть повыше желторотого, а самый толстый продолжает аргументировать:

— Значитца так, — говорит он, — сначала войдут в Ольштын и отдадут его немцам, ну, немцы, понятное дело, обрадуются и возьмут, потом сами вступят во Вроцлав и Щецин, их тоже заберут, а вы как думаете, что не вернутся за своим и не заберут?

— Ой-ой, так оно и будет, так оно и будет, — говорит средний, с усами, — а премьер с президентом куда сбегут? В Румынию?

— Как они сбегут в Румынию, если границы с Румынией-то и нет[83], — трезво замечает Студент, пользуясь случаем зарисоваться в компании, на что остальная часть бойбэнда честно кивает, тем самым говоря, что если Студент иногда чего и ляпнет, то не всегда и чушь. И тут же начинают размышлять над тем, куда сбежит начальство.

— Наверняка в Чехию или на Словакию, эт-наверняка там будут, — говорит один из бойбэнда. — По Семерке будут смываться, на Краков, а дальше уже по Закопанской трассе.

— Так давай им, — говорит на это самый толстый, — дорогу чем-нибудь перегородим, какой-никакой, — говорит, — баррикадой, чтобы и не проехали, а с чем этот хот-дог? Алло, прошу прощения, с чем пану этот хот-дог? Хот-дог пану с чем? С каким соусом?

До тебя доходит, что это он тебе, так что поворачиваешься в их сторону и говоришь с легким беспокойством, поскольку вновь чувствуешь на себе взгляд их всех:

— С огуфцом и мерикаским совсом, — отвечаешь ты.

— Но американский — оно очень острый, пан знает?

— Нгу, — говоришь ты и отправляешься платить.

— Пану счет или квитанцию? — спрашивает мужик за стойкой, а самый усатый продолжает рассказывать: — Ну, и чего будет, так нифига и не будет, ну, войдут русские и будут править, а вот как они будут править, так я не скажу, так как не знаю, но разве могут они править хуже, чем эти тут правят?

— Коррупции больше будет, — замечает один из бойбэнда.

— Ой, я тебя прошу, — тянет самый усатейший, — карупцыя. Я когда последний раз глядел, сколько у русских люди зарабатывают, так прям удивился, потому что совсем не меньше, чем у нас, а иногда — и больше.

— Ты чего херню несешь, — тут уже взбунтовались все. Быть может, он и усатейший, возможно, и жирнейший, но подобного рода святотатства личность даже с таки-и-ими атрибутами запросто так поляку говорить не может, не имеет он права сказать поляку, будто бы русский больше того зарабатывает, что лучше него, поляка, живет, ибо такого ну никак быть не может, поскольку такие слова поляку весь мир с ног на голову выворачивют.

— Ну-у-у, может где в Москве. Так шо не пизди, Кшисек, потому как, курва, если начнем сейчас тебя слушать, словно испорченное «Радио Марыя», курва, так шо иди, и не просто иди, курва, не морочь голову, и вали… вали…

— Так я в газете читал, Богом клянусь! — возмущается Кшысек, но уже видит, что пересолил, что контроль над остальными теряет, что сейчас на «Баунти»[84] начнется мятеж, так что он тут же начинает отступать. — А может в том сопоставлении фальшивые данные были… или ошибочные…

— Шех, — говоришь ты.

— Фишки пан собирает? — спрашивает мужик из-за стойки, отдавая тебе хот-дог.

— Не, — отвечаешь ты.

— Может открыть пану карточку на фишки?

— Не, пахибо.

— Только бы не правили, как Гитлер, — говорит мужик из-за стойки, но уже не тебе, а всем остальным членам бойбэнда. — Оно ведь во время войны та-акое было, мне дед рассказывал, что и не говори.

— А ты знаешь, что Гитлер по-настоящему про поляков думал? — обращается к нему самый усатый Кшысек, обрадованный сменой темы. — В тайных архивах нашли такие сведения, что на самом деле поляков он даже боялся и оченно их даже уважал, и потому так ненавидел и так мучил, а говорил, что самые умные во всей Европе, я вас прошу, и потому все оно так и было.

Ты вышел с тем своим хот-догом из помещения бензозаправки SuperCarPol, и тебе стало жалко, ужасно жалко тех несчастных мужиков из бензозаправочного бойбэнда, ты жалел весь этот народ, этих бедных поляков, которые, униженные, в первую очередь, сами собой, а после этого — униженные всеми в округе, пали столь низко, чтобы поправлять себе настрой отчаяной чушью, бреднями, высасываемыми из пальцев с вырванными ногтями, что высасываются со слезами унижения, ибо у них в головах не могло поместиться, ну как можно ими ну прямо так презирать и даже так ненавидеть. Да, ты прекрасно знал тот самый фальшивый, «найденный в тайных архивах» текст, который после завершения войны ходил по зализывающей раны Польше, а теперь, время от времени, всплывает в Сети.

«Поляки — самая интеллигентная нация из всех тех, с кем Германия встретилась в ходе этой войны в Европе, — якобы писал Гитлер Гиммлеру. — Поляки, по моему мнению, а так же на основании наблюдений и докладов из Генерал-Губернаторства, это единственный в Европе народ, который соединяет в себе высокую интеллигентность с неслыханной ловкостью. Это самый способный народ во всей Европе, поскольку, постоянно проживая в неслыханно сложных политических условиях, он воспитал в себе серьезный здравый смысл, нигде ранее не встречаемый. На основании последних исследований, проводимых специалистами Reichsrassenamt, немецкие ученые пришли к уверенности, что поляков необходимо ассимилировать в германское общество как расово качественный элемент. Наши ученые пришли к заключению, что соединение германской систематичности с фантазией поляков дало бы замечательные результаты».

Ну, и какой заголовок ты бы поместил для портала Światipolska.pl? Особо напрягать мозги нет смысла: Сенсационное открытие! Что на самом деле думал Гитлер о поляках?…

Тебе было жалко того беднягу, который все это выдумал, написал и опубликовал в «Глосе Великопольскем» в 1947 году, поскольку все то было фальшивкой, бреднями, и даже, блин-переблин, никакого Reichsrassenamt никогда не существовало. Тот, кто все это придумал, должен был быть одним из тех бедных поляков, твоих несчастных земляков, у которых все то, что с ними вытворяли немцы, просто-напросто не умещалось в голове. До него попросту не могло дойти, ну почему его народ немцы презирали до такой степени, что не желали, чтобы тот с ним хоть как-то сотрудничал. А презирали потому, ибо германское государство санкционировало и продвигало тот первый, грубый инстинкт, которым обладает житель богатой, кирпичной и мощеной страны, который видит соседа: бедного, ободранного, бредущего через грязь, через броды на реках, существующего в хижинах вместе со скотом. Приезжающего с мятой в руках шапкой к немецкому господину на работы и удовлетворяющегося миской квашеной капусты с парой марок оплаты. Осматривающегося горячечно-блестящими глазами по немецкому чистенькому подворью и не способного поверить в то, что видит, поскольку в его родном доме отец босиком выходил на деревянный порог и с того же порога ссал в грязь перед домом, а пес подбегал и облаивал струю мочи. А куры пробовали ее клевать…

И нацисты сказали немцам: ну да, все то, что вы о них думаете — это все правда. Они, те самые полузвери, и вправду заслуживают того, чтобы их стереть с поверхности земли. И это вот грубиянское, бауэрское презрение, то же самое, которое заставляет сейчас называть русских в Польше ёбаными кацапами в фуфайках, чехов — трусливыми пепиками и гнидами, поляков в Чехии — усатыми, вечно ужравшимися и вечно молящимися бураками, было возведено в ранг государственной идеологии. Стереотип сделался законом. А следующее из него презрение — официальным определителем отношения херренфолька к унтерменшацтву[85].