Осколки - Юлия Резник

стирал дурное послевкусие какой-то неправильности. В которой он и виноват, в общем-то, не был, но... Агата расстроилась, и он не мог об этом не думать. Ко всем его проблемам — ещё одна. Словно их мало было. К чёрту! Илья совсем иначе представлял, как всё будет. Как конкретно? Легко. Необременительно. И уж конечно без негатива и тем более каких-то разборок. Шутливые пикировки не в счёт.

Пару дней. Какие-то две ночи, когда ему смело можно было забыть о… Стужин открыл телефон и уставился на сообщение от Ксюшкиной няньки:

«Добрый вечер. Ксюша сегодня опять устроила истерику на детской площадке. Думаю, вам нужно найти более компетентного в вопросах работы с особенными детьми специалиста. Я перестала справляться. Извините».

Он от злости ей написал: «Надеюсь, вы не бросите Ксюшу одну и доработаете до моего возвращения». Нянька справедливо обиделась: «Конечно. Я не чудовище».

Конечно. Она просто, мать его, не справляется. Как будто справляется он!

Палец дёрнулся к иконке галереи. И снова перед ним возникло фото дочери. Не то чтобы Илья её не любил. Просто он действительно понятия не имел, как к ней подступиться. Столько статей прочёл, столько провёл консультаций — и всё равно ни на миллиметр не продвинулся. Ксюша ему казалась абсолютной инопланетянкой. Может, чувствуй он от неё хоть какую-то отдачу, было бы проще. А так… Он возвращался домой. Там она. Абсолютно как будто в нём не заинтересованная. Всё время молчит. Хотя Милана утверждала, что Ксюша умеет разговаривать, лично он не слышал от неё ни слова. Врачи говорили, что такой плотный уход в себя — результат потери матери и других перемен в жизни. Стужин понимающе кивал — он тоже был в том ещё шоке от смерти Миланы, но от выявления причины легче не становилось.

Впрочем, может, дело тут было вовсе не в Ксюшкином аутизме, а в том, что он в принципе не был готов стать отцом. Когда они встретились с Миланой, Илья только-только зажил по-человечески, появились деньги, свободное время, девочки… Он до этого по большей части в компе сидел, как задрот, и света белого не видел. А тут, что называется, вырвался на волю. И оказалось, что пока он пробивал себе дорожку вверх по социальной лестнице, пока стремился встать в один уровень с мажорами, что учились у него на факультете, а после влиться в IT-тусовку, как равный, — мимо него проходила жизнь. В общем, он взялся навёрстывать, да что-то пошло не так.

Новость о беременности стала для Стужина громом среди ясного неба. Он для себя Милану вообще никак не выделял. Она для него была одной из многих, а тут… Тут надо было что-то решать. Жениться. Просто потому, что он сам рос без отца и не очень-то хотел такой судьбы для своего ребёнка. Но до свадьбы дело так и не дошло. Прожив вместе три месяца, они с Миланой очень быстро поняли, что у них не выйдет ни черта хорошего. Сошлись на том, что Илья просто будет им помогать. Взятые на себя обязательства Стужин честно выполнял. Купил квартиру (хотя сам жил в съемной), машину, чтобы было удобно передвигаться с ребёнком по городу, и хотя бы раз в неделю их навещал. Когда стало понятно, что с Ксюшей что-то не то, он вместе с Миланой стал таскать её по врачам. Но… так и не стал ей родным. Да и она не то чтобы стала. Все же у мужчин привязанность к ребёнку устроена как-то иначе. Или, может, он один такой урод.

Илья затушил сигарету и поплёлся к себе. Почитал новости — без этого сейчас не обходилось, подоткнул подушку, натянул одеяло. Нога попала в огромную прореху на простыне. Мелькнула мысль устроить скандал и тут же растворилась в воздухе. Что такое дыра на простыне, когда миллионы и миллионы людей не знают в принципе, где проведут эту ночь?

Ему всё приходилось переосмысливать по ходу. Всю свою жизнь, которая свелась к какому-то бесконечному выбору. И ведь суть этого самого выбора была всегда одна: как остаться человеком, за которого не будет стыдно в первую очередь перед самим собой. Илья перевернулся на бок, подгрёб под себя одну из двух венчающих изголовье подушек и закрыл глаза. Сон, к удивлению, пришёл быстро. Пожалуй, впервые за последний месяц Илья спал нормально. До этого он или вовсе не мог уснуть, или засыпал, выбившись из сил, под утро, за час до будильника. А в этот раз проснулся сам. Прислушался к себе — да, точно, выспался! Несмотря на то, что посреди ночи его несколько раз будили вопли из коридора.

Потянулся до хруста в костях, нашарил телефон. Живот заурчал. И хоть ещё вчера Стужин клялся, что ни за что не пойдёт на завтрак, который входил в стоимость номера, сейчас он прикидывал, как долго еще этого самого завтра ждать. По всему выходило, недолго. За это время Илья сходил в душ, уже привычно холодный, и переоделся в лёгкие брюки да единственную оставшуюся чистой футболку.

Завтрак, кстати, был не так уж и плох. Стандартный набор — каши, хлопья, яичница, нарезки и блинчики. А вот кофе — абсолютно дерьмовый. Он только в рот набрал и выплюнул обратно в чашку. Как раз, когда в ресторан зашла Агата. Сегодня на ней были шорты до середины бедра, топик и длинная шёлковая накидка вроде тех, в которых ходили местные женщины. При желании та могла её укрыть от шеи до самых ног. А пока свободно развевалась от ветерка, что образовывал большой вентилятор под потолком.

— Доброе утро.

— Привет. Кофе не бери. Гадость редкая.

— Спасибо, что предупредил. — Агата взяла большую тарелку и, пока он с нескрываемым любопытством разглядывал её тылы, стала нагружать ту снедью. В тарелку отправились омлет, две сосиски, сыр и какие-то местные пирожки, рядом с которыми легли три блинчика, а на них полилась сгущенка. Здесь она была невероятно вкусной, кстати, он и сам успел оценить.

— Ты сорвалась?

— В каком смысле?

— В смысле с диеты? С ней покончено, или как? — кивнул в сторону наполненной с горой тарелки. Агата смутилась.

— Да не было никакой диеты. Пожалела тебя, оголодавшего.

— А-а-а, — протянул Стужин, с большим трудом подавив готовое сорваться с языка заверение о том, что в сексуальном плане он голоден гораздо больше. А вдруг бы и тут прокатило? — И что, ты всегда ешь в таких количествах?

—