Двери в песке - Роджер Желязны

На меня напали сзади и швырнули на землю, что было совсем неспортивно. Толстяк оказался гораздо подвижнее, чем можно было судить по его внешности, и когда он ловко заломил мне руку за спину и схватил за волосы, я начал понимать, что большая часть его массы приходилась на тренированные мышцы. А то, что я принял за животик, было железобетонным брюшным прессом атлета.

– Ну ладно, Фред. Кажется, пришло время поговорить, – сказал он.

Звездный танец…

Я лежал на земле и ничего не понимал: я был избит, оглушен, наполнен болью и думал о том, что профессор Мерими оказался очень близок к неподвижному, холодному центру всего сущего, где обитают определения. Абсурд – мертвец протягивает мне руку помощи.

Я лежал и беззвучно ругал себя, вспоминая свои действия, пока краем глаза не заметил, как по южной границе моего тела двигается маленькое темное пушистое существо. Оно остановилось, посмотрело на меня и снова устремилось вперед. Я ни секунды не сомневался, что это какой-то хищник. После отчаянных попыток унять дрожь мне удалось сделать вид, что я пожимаю плечами. Звать на помощь не было никакого смысла. Абсолютно никакого. Покинув этот мир таким способом, я смогу одержать верх над своими врагами. Некоторое утешение.

Так что я попытался развить в себе стоицизм, одновременно стараясь получше рассмотреть зверя. Он дотронулся до моей правой ноги, и я конвульсивно дернулся, хотя и не почувствовал никакой боли. Прошло некоторое время, и зверь перебрался к левому боку. Может, он съел мою онемевшую ногу? Интересно, понравилась она ему?

Спустя еще несколько секунд существо вновь повернулось и двинулось наверх, вдоль моего левого бока, а я, наконец, сумел его рассмотреть – это был маленький сумчатый зверек, довольно глупый на вид, в котором я узнал вомбата3 – безобидного, любопытного и совершенно не собирающегося употреблять в пищу мои конечности.

Я вздохнул и немного расслабился. Он мог нюхать меня, сколько ему заблагорассудится. Когда вы собираетесь умирать, даже вомбат покажется вам приятной компанией. Я вспомнил о повисшей у меня на спине тяжести и о том, как здоровенный подонок, не обращая внимания на своего лежащего на земле приятеля, заломил мне руку и, усевшись на меня верхом, сказал:

– Единственное, что мне от тебя нужно, это камень. Где он?

– Камень? – произнес я с вопросительной интонацией.

Давление на мою руку усилилось.

– Камень Байлера. Ты знаешь, о чем я говорю.

– Да, знаю! – согласился я. – Только не надо так сильно давить на мою руку, ладно? Тут нет никакого секрета. Я все расскажу.

– Давай, – лениво отозвался здоровяк, чуть-чуть ослабив хватку.

Тогда я рассказал ему все, что мне было известно о нашем пресс-папье и о том, как оно к нам попало. Я выложил ему все, что знал об этой проклятой штуке.

Как я и опасался, он не поверил ни единому моему слову. Более того, его партнер оклемался, пока я говорил, тоже пришел к выводу, что я лгу, и с видимым удовольствием проголосовал за продолжение допроса.

Чем они и занялись незамедлительно и с большим энтузиазмом, а когда прошло несколько весьма запоминающихся красных, электрических минут и они остановились перевести дух и помассировать костяшки пальцев, высокий сказал тяжелому:

– Очень похоже на то, что нам рассказывал Байлер.

– Похоже на то, что Байлер говорил, что этот тип рассказывал ему, – поправил его другой.

– Если вы уже встречались с Полом, – вмешался я, – то вряд ли я смогу сообщить вам что-нибудь новое. Как мне показалось, Пол Байлер имел некоторое представление о том, что происходит, – чего не могу сказать о себе, – а я доложил ему все, что мне было известно о камне: то же самое я только что рассказал вам.

– О да, мы поговорили с Полом Байлером, – доверительно сообщил высокий, – а он с нами. Можно даже сказать, что он открылся нам… в буквальном смысле слова.

– Однако тогда мы не были уверены, являются ли его слова правдой, – со вздохом проворчал толстяк. – Теперь же я и вовсе сомневаюсь в том, что нам наплел твой дружок. Что ты сделал, как только Байлер отбросил копыта? Направился туда, где он провел не один год и начал копаться в земле. Вот как я все это понимаю: вы были с самого начала заодно и заранее договорились, что рассказывать. Я думаю, камень спрятан где-нибудь поблизости. У меня нет ни малейшего сомнения, что ты только и ждешь подходящего случая наложить на него руки. Так что ты нам все выложишь, приятель. Можешь сделать это сразу или после некоторых мучений. Выбирай.

– Я уже говорил вам…

– Как угодно, – заявил он.

Последовавший за этими словами промежуток времени не принес удовлетворения ни одной из заинтересованных сторон. Мои мучители не получили ничего из того, на что рассчитывали, – впрочем, я тоже. В тот момент я больше всего боялся какого-нибудь увечья. От любых побоев я со временем оправлюсь. А вот если кто-нибудь захочет отрезать мне пальцы или выколоть глаз, вопрос о жизни и смерти встанет куда более остро.

Но когда подобное дело начато, остановиться уже невозможно. До тех пор, пока жертва продолжает сопротивляться, допрашивающий должен придумывать что-нибудь новенькое; и тогда, рано или поздно, наступает момент, когда смерть становится более привлекательной, чем жизнь. Когда допрос подходит к этой грани, между сторонами начинается соревнование; одна стремится к смерти, а другая пытается получить необходимую информацию.

Конечно, очень важным фактором здесь является уверенность в том, что допрашивающая сторона готова идти до конца. В данном случае я не сомневался, что они на это способны – ведь мне было известно о судьбе Байлера. Толстяка, совершенно очевидно, не устраивала история, рассказанная Байлером. Если я достигну той самой поворотной точки, а потом выиграю соревнование, он опять останется ни с чем. Так же толстяк не желал поверить в то, что я и в самом деле ничего не знаю, он, должно быть, пришел к выводу, что у меня есть некий запас стойкости. Именно поэтому он и решил действовать осторожно, что, впрочем, никак не могло изменить окончательного результата.

Все это я сообщил ему в качестве преамбулы к его заявлению: «Давай-ка положим этого типа на солнце и понаблюдаем, как он превратится в большую сладкую изюмину». В предвкушении моей реакции он принялся тщательно вытирать лоб своим шелковым платочком. Однако их ждало очередное разочарование. Тогда они оставили меня на солнышке подсыхать, видимо, дожидаясь, пока я нальюсь сахаром и потемнею, а сами решили наведаться в холодильник своего аэробиля. Потом они удобно устроились в тени моей палатки, время от времени проводя для меня персональную рекламу холодного пива.