Где-то во времени - Ричард Матесон

Сейчас я слушаю Девятую симфонию Малера: Бруно Вальтер[26] и оркестр Нью-Йоркской филармонии.

Я согласен с Альбаном Бергом[27]. На конверте от пластинки приведены его слова (сказанные после ознакомления с нотами) о том, что это «самая божественная вещь из написанных Малером». А Вальтер писал: «Эта симфония вдохновлена сильным духовным потрясением – ощущением ухода». О первой части он писал, что она «парит в атмосфере преображения».

Как это близко к тому, что я чувствую.

Но пора вернуться к книге.

Неожиданная награда – несколько страниц с фотографиями.

На одну из них я смотрю уже пятнадцать минут. Этот снимок говорит мне о ней больше, чем любой другой. Он был сделан в январе 1897 года. Она сидит на массивном темном стуле. На ней белая блузка с закрытым горлом и кружевным гофрированным передом, а также жакет в рубчик. Волосы забраны наверх гребнями или шпильками, руки сложены на коленях. Она смотрит прямо в объектив. На ее лице тоска.

Боже мой, эти глаза! Они какие-то потерянные. Эти губы. Улыбнутся ли они опять? Никогда не видел на лице человека такой печали, такого безысходного отчаяния.

Фотография была сделана через два месяца после того, как она останавливалась в этой гостинице.

Не могу отвести глаз от ее лица. Лица женщины, перенесшей какое-то ужасное испытание. Ее совершенно покинули душевные силы. Она опустошена.

Если бы я мог быть рядом, взять ее за руку и сказать, чтобы она не печалилась так!

У меня сильно колотится сердце. Пока я смотрел на ее лицо, кто-то пытался открыть дверь моей комнаты, и я вдруг подумал, что это она.

Я схожу с ума.

Иду дальше, нервы почти успокоились.

Другие ее фотоснимки. Из сыгранных ею пьес: «Двенадцатая ночь», «Жанна д'Арк», «Легенда о Леоноре». Присуждение почетного звания магистра искусств в Юнион-колледже. В Голливуде, в 1908-м.

«Иногда я думаю, что настоящее удовлетворение в жизни получаешь, только когда терпишь неудачу в стремлении сделать все возможное».

Не похоже на слова счастливой женщины.

Ее щедрость. Кассовые квитанции гонораров от ее спектаклей: она посылала эти деньги в Сан-Франциско после землетрясения, в Дейтон, штат Огайо, после наводнения 1913 года. Бесплатные дневные спектакли для военнослужащих во время Первой мировой войны и работа волонтером в армейских лагерях и госпиталях.

Еще одно противоречие.

«Единственный случай, когда она не смогла участвовать в спектакле, касался представления "Маленького священника" в отеле "Дель Коронадо" в Калифорнии».

Однако она не попала в буран. Возможно, труппа и попала, но ее с ними не было. Она осталась в гостинице. С ней не было ни матери, ни импресарио.

В этом есть что-то необычное: она никогда так раньше не поступала. Как следует из слов автора (весьма сдержанных), ее поведение явилось для всех неожиданностью. «Вернусь к этому позже», – пишет Глэдис Робертс. Что это значит? Еще одна тайна?

Рассказ продолжается: «Спектакль, пробные прогоны которого шли на Западном побережье, больше не ставился, и какое-то время казалось, что он может быть снят совсем».

Десять месяцев спустя он был показан в Нью-Йорке.

За этот промежуток никто не видел Элизу Маккенна. Она вела уединенную жизнь на ферме, часто прогуливаясь по своим землям.

Почему?

Ее любимым вином было неохлажденное бордо. Выпью немного. Тогда я смогу слушать ее любимого композитора и пить ее любимое вино – здесь, в том самом месте, где была она.

Еще один аспект этой тайны.

«До постановки "Маленького священника" в Нью-Йорке ее игра доставляла большое удовольствие, но с того дня в ее спектаклях появились не поддающиеся объяснению глубина и одухотворенность».

Пожалуй, вернусь к тем рецензиям.

Комментарии к ее игре до 1896 года.

«Чарующая утонченность. Благородная сдержанность. Неподдельная искренность. Особое обаяние. Прекрасная дикция. Она умна, понятлива и многообещающа».

И после:

«Маленький священник»: «В игре мисс Маккенна появилась новая живость, новая теплота, яркая эмоциональность».

«Орленок»: «Затмевает Сару Бернар, подобно тому как звезды затмевают луну».

«Куолити-стрит»: «Играла с неподражаемым изяществом и воодушевлением, оспаривать которые невозможно».

«Питер Пэн»: «Ее игра – это выражение жизненной силы в самом ее простодушном и прекрасном виде».

«На большой палец»: «Актриса изображает муки отчаяния, полной неприкаянности и опустошенности, терзающие сердце никем не любимой, непривлекательной женщины. Кульминация неподдельного чувства».

«Ромео и Джульетта»: «Какое отличие от ее первого исполнения этой роли. В высшей степени эмоционально и трогательно в передаче трагедийной стороны. Невероятная острота. Чувство эмоциональной потери передано с прекрасной убедительностью и пониманием. Самая привлекательная, самая живая и самая убедительная Джульетта из тех, что мы видели».

«То, о чем знает каждая женщина»: «Ее лучшее исполнение было отмечено в сценах, где изображались скрытая душевная борьба и философский настрой ее смиренного мученичества».

«Легенда о Леоноре»: «Необычайно притягательное исполнение мисс Маккенна, никогда прежде не изображавшей подлинную женственность и нежность такими тонкими штрихами и с таким богатством оттенков».

«Поцелуй для Золушки»: «Мисс Маккенна настолько бесстрашна и трогательна, что едва не разбивает вам сердце». (Эти слова написал не кто иной, как сам Александр Вулкотт[28].)

«Жанна д'Арк»: «Триумф ее карьеры. Ее искусство создания образов можно сравнить с полностью ограненным и отделанным бриллиантом».

Когда именно произошла эта перемена?

Ничего не могу с собой поделать, но мне кажется, что во время ее пребывания в этой гостинице.

Что же все-таки случилось?

Прямо сейчас можно было бы воспользоваться помощью Шерлока Холмса, Арсена Люпена и Эллери Квина.

Я вновь рассматриваю эту фотографию.

Что же оставило на ее лице отпечаток безысходной покорности?

Возможно, в этой главе есть ответ. Скоро я закончу книгу. Солнце снова садится. Тают мои надежды. Когда я дочитаю книгу до конца, что со мной будет?

«Ее близкие друзья всегда говорили, что сцена – это ее жизнь. Любовь не для нее. И все же однажды, в какой-то момент, никогда больше не повторявшийся, она неосторожно намекнула мне, что у нее кто-то был. Когда она об этом говорила, я заметила в ее глазах отблеск боли, чего прежде не бывало. Не рассказывая ничего в подробностях, она называла это "мой скандал в Коронадо"».