Черненко - Виктор Прибытков

Наверное, не случайно считалось, что партийный руководитель любого ранга должен обязательно пройти школу низового звена. Конечно, бывали из этого правила исключения. Но чаще всего люди, не получившие закалки и необходимого опыта работы в низовых коллективах, умудрившись занять руководящие посты, не понимали, что там, «внизу», жизнь выглядит совсем иначе, чем она кажется сверху. Возьмем, к примеру, биографию того же Горбачева, который сразу же по окончании университета оказался в аппарате Ставропольского крайкома комсомола.

Партийный работник своей судьбой не распоряжается. Способности Черненко заметили, но вместо того чтобы подающего надежды молодого партийца направить на работу в «вышестоящие органы», стали посылать его на «прорывы», туда, где возникали сложности или неурядицы. Довелось ему поработать в Уярском и Курагинском райкомах партии, на тех же должностях, что и в Новоселовском районе.

Годы райкомовской работы, по словам Черненко, были для него большой политической школой. Для себя он решил тогда бесповоротно и окончательно: партийная работа — это его призвание.

После нескольких лет работы в районе, в 1938 году, Константина Устиновича, уже накопившего солидный опыт партийной работы, выдвигают в аппарат краевого комитета ВКП(б). Здесь он работает заведующим Домом политического просвещения, а затем — заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации крайкома.

Задумываясь над страницами биографии Черненко, я всегда задавал себе вопросы: а как его лично коснулись трагические события 1937-го и последующих годов, какую позицию занимал он, молодой партийный работник, в те сложные годы? Ведь после пограничной службы (в войсках ОГПУ!) он руководил отделами агитпропработы трех райкомов партии Красноярского края. И по логике вещей, не мог оставаться в стороне от тех последствий, которые повлек за собой известный тезис об «обострении классовой борьбы с развитием социализма и возрастанием сопротивления капиталистических элементов», выдвинутый еще в июле 1928 года Центральным комитетом ВКП(б).

И вот однажды разговор на эту тему у меня с Константином Устиновичем состоялся. На мой прямой вопрос он ответил сначала коротко: «Думаю, меня спасла Сибирь», — а потом пояснил свой ответ.

По его мнению, в те годы в Сибири и, в частности, в Красноярском крае репрессии широкого масштаба не получили. Размах борьбы с «врагами народа» был намного слабее, чем, положим, в Центральной России или на Украине. Конечно, на партийных собраниях, пленумах райкомов, в печати вовсю клеймили оппозицию — «уклонистов», троцкистов, бухаринцев. Но всё это, как говорил Черненко, выглядело как бы абстрактно, словно отражение того, что происходило где-то в центре. Коммунисты рассуждали примерно так: «Это там у них, в Москве, „контра“, а мы не допустим такого».

Я, признаться, думаю, что в чем-то они были правы или, во всяком случае, недалеки от истины. Логика же Черненко заключалась в следующем: чем больше подобострастия проявляли региональные руководители по отношению к центральной власти, тем активнее в их регионах действовал репрессивный аппарат, тем больше в них фабриковалось дел о «шпионаже» и «вредительстве», тем шире использовались в этих целях оговоры честных людей и доносительства на них. За примерами ходить в Сибирь не обязательно. Возьмем хотя бы Украину, где такие «традиции» укоренились еще со времен так называемого «голодомора», в начале которого местные руководители во главе с Косиором бодро рапортовали Центру о готовности перевыполнить планы заготовки зерна. Так, 15 марта 1932 года, когда стало ясно, что голод неизбежен, первый секретарь ЦК Компартии Украины направил шифротелеграмму Сталину с предложением увеличить изъятия хлеба у украинских крестьян в пользу общегосударственных интересов. Сталин вынужден был поправить Косиора: «Не надо этого делать. Следует выполнять те нормы, которые даны». Ну а в репрессии на Украине внес свою весомую «лепту» Хрущев, когда возглавлял ЦК Компартии республики.

Трудно сомневаться в обоснованности доводов Черненко, когда он, касаясь темы репрессий, акцентировал внимание именно на сибирских особенностях. На особенностях, которые отражали такие черты сибиряков, как твердость характера, открытость и доброжелательное отношение к окружающим. На них он нередко ссылался и в случаях, когда заходила речь о других сложных явлениях и проблемах, с которыми сталкивалась партия.

В начале 1941 года Черненко избирают секретарем Красноярского крайкома.

Он не привык отсиживаться за чужими спинами. Когда нагрянула война, ни на минуту не сомневался, что с его-то опытом службы на границе, армейской партийной работы ему место только в действующих войсках, на передовых позициях. Тем более что имел он и воинское звание старшего политрука. Свои неоспоримые, как ему казалось, доводы он изложил в заявлении, которое написал в бюро крайкома. Решение не заставило себя долго ждать. Разговор был коротким: «Твоя передовая — здесь. В Красноярске — тот же фронт. И вообще в стране нет тыла. Воюет весь народ, вся партия». Пришлось скрепя сердце подчиниться.

Очень скоро пришлось убедиться в правоте слов, которые Константин Устинович услышал в ответ на свою просьбу отправить его на фронт. Ведь, действительно, в кратчайший срок вся страна была превращена в боевой лагерь. Буквально через неделю после вероломного нападения фашистов на Советский Союз был создан Государственный Комитет Обороны, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти в стране. На ГКО, в частности, была возложена задача проведения эвакуации промышленных предприятий из районов, которым грозила оккупация, и налаживания производства на новых местах.

Такого грандиозного перемещения производительных сил не знала мировая история. Только за первые три месяца войны на восток страны было вывезено 1360 крупных предприятий. До конца 1941 года по железным дорогам на восток ушло 1,5 миллиона вагонов грузов, перевезено 10 миллионов человек.

Партийный и советский аппарат Красноярска в первые, самые напряженные месяцы войны работал фактически круглосуточно. Необходимо было в фантастически короткие сроки разместить 42 крупных оборонных предприятия из двадцати городов восточной части страны. А это — тысячи эвакуированных рабочих и их семей. Надо было размещать людей по квартирам, строить бараки, столовые, пекарни, бани.

Приближалась суровая сибирская зима. Квартир не хватало, бараков в необходимом количестве строить не успевали. Срочно рыли землянки с бревенчатым накатом, как на фронте. Для таких жилищ нужно было изготовить тысячи печек-«буржуек», а кроме того, обеспечить землянки и бараки дровами и углем. Надо было сделать все возможное, а порой и невозможное, чтобы работали детские сады, школы, больницы, чтобы все были обеспечены по карточкам хотя и скудным, но твердым продовольственным пайком.