Княжич Соколов. Том 2 - Роман Саваровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Анна Руслановна летит с нами? — отчего-то напряженно встретила мои слова Эмилия и тут же пристегнулась и торопливо проверила наличие парашютного набора под сидением.
Не замечал ранее за девушкой сексизма. Странная она.
— В наше время девушки пилоты не редкость, — осуждающе качнул я головой, — к тому же с ней в кабине пилота Феликс, — успокаивающим тоном добавил я.
Нагнетать не хотелось. Эмилию и так потряхивало от напряжения и непрекращающееся фоновое дребезжание вокруг это только усугубляло.
— Феликс это профессиональный военный пилот? — с робкой надеждой в голосе уточнила Эмилия.
— Навряд ли, — честно ответил я, — но он сделает все, чтобы мы не упали, — тут же добавил я убежденно, припоминая с каким паническим ужасом в глазах Феликс цеплялся за ограждение на небоскребе.
— Мы точно не долетим, — обреченно констатировала Эмилия, нервно проверив надежность ремней безопасности, словно они могли ее спасти в случае катастрофы.
— Ерунда, — отмахнулся я, и, искренне стараясь развеять тревоги девушки, добавил, — внешние эфирные щиты этого самолета выдерживают прямое попадание из танка. Сам проверял.
— В каком смысле проверял?! Стой, по нам будут стрелять танки?! — вздрогнула Эмилия и тут же побледнела, — я так и знала, что сегодня умру. Нужно было слушать Анну Руслановну и сидеть дома.
— Дома ты никому не сможешь ничего доказать, — со знанием дела заявил я, — подвиги и приключения требуют, чтобы за ними шли. Ну или летели на старом самолете в княжество на военном положении.
— Очень обнадеживает, — смиренно-тихим голосом покойника выдохнула Эмилия, — смерти сегодня не избежать.
— Кому-то уж точно, — согласно кивнул я и показательными зевком продемонстрировал что мне хотелось бы отдохнуть.
В отличие от Эмилии, которая проспала буквально весь вчерашний день и всю ночь, я сомкнул глаза лишь в три часа ночи.
Все еще испытывающая вину за вчерашний «прогул» тренировки девушка понятливо кивнула и перевела взгляд на иллюминатор, за которым подозрительно близко виднелась водная гладь.
Эмилия тут же дернула светло-серебристой копной волос, повернувшись в мою сторону, и открыла было рот для очередного вопроса, но в последний момент передумала.
Близость ее родного атрибута успокаивала и дарила чувство пусть и ложной, но безопасности.
В сладкий сон я провалился мгновенно и, спустя некоторое время, нагло выдергивающие меня оттуда оглушающие звуки сирены и панические голоса я встречал без особого восторга на лице.
* * *
Скука. Одиночество.
Этими двумя словами Алекс мог емко описать все свои шестнадцать лет жизни.
Всего два слова очень четко характеризовали все бытие парня, который был чужд этому миру настолько, что мир не хотел его видеть или признавать существование.
Это началось в шесть лет, когда весь приют скосила эпидемия неизвестной болезни. Полегли все до единого дети, воспитатели, работники. Невредимым остался лишь один мальчик, поборовший страх и отважно покинувший стены приюта чтобы найти помощь.
Но никто не хотел с ним говорить. Ребенка игнорировали водители и прохожие. Даже собаки и бродячие коты и те воротили нос.
«Мир плохой» — заключил мальчик, но пошел дальше, все еще надеясь, что прочитанные в приюте сказки не врут и дяди в белых халатах уж точно не будут игнорировать слезные мольбы о помощи.
Спустя два дня скитаний и вынужденного воровства еды из уличного овощного ларька, к слову, тоже полностью проигнорированного бородатым толстяком, мальчик добрался до трехэтажного светлого здания с красным крестом на фасаде.
Однако и хваленные в книжках дяди в белых халатах, гордо именующие себя врачи, не обратили никакого внимания на мальчика, умоляющего помочь детям из его приюта.
«Весь мир плохой», — внес корректив в свое заключение мальчик и набил полные карманы лекарств.
Подслушанные разговоры пациентов помогли выбрать самые горькие, а значит, самые действенные таблетки и без всяких зазрений совести мальчик отправился в обратный путь.
Но найти родные кирпичные стены приюта, выкрашенные квадратами в разные оттенки бежевого цвета, мальчику было не суждено.
Уже значительно позже он узнал, что все дети пошли на поправку, как только мальчик покинул стены приюта. Мальчик порадовался этому, но недолго. Ведь о нем никто так и не вспомнил. Его никто не искал. Словно и не существовало его вовсе.
Так мальчик вновь вспомнил что такое быть брошенным и эта рана, пробившая его сердце насквозь, болела до сих пор.
Одиночество словно бездна, поглощало его изнутри.
Убедившись, что весь мир вокруг плохой, мальчик стал относиться к нему точно так, как мир того заслуживает.
Безразлично.
Мальчик брал что хотел, делал что хотел и скитался в вечном поиске того, чем можно заполнить дыру одиночества в сердце, которая с каждым годом становилась только больше.
Мальчик ходил в самую элитную школу, спал в самых шикарных домах, ел самую изысканную пищу и менял одежду чаще, чем светские модники.
Смена образа помогала мальчику внести в свою серую и одинокую жизнь хоть какие-то краски. А в сердце робким огоньком горела надежда, что яркая и необычная одежда сможет привлечь внимание хоть кого-нибудь.
Кого-угодно.
Мальчик так долго ни с кем не разговаривал, что начал забывать, как звучит его собственный голос.
Так продолжалось бесчисленное количество дней, пока однажды с мальчиком в парке не заговорил старик с забавной тростью с навершием черепахи.
— А вы не хотите заплатить за это мороженное, молодой человек? — спросил мальчика старик и пломбир в стаканчике упал на асфальтовую дорожку, а на глазах ребенка навернулись слезы.
— Вы… вы… меня видите? — спросил ребенок робко, словно боясь спугнуть первого за три года собеседника.
— Я еще не настолько стар чтобы жаловаться на зрение, — с усмешкой ответил ему старик и протянул бумажную купюру, — на, отдай мороженщику. Каждый труд должен быть оплачен, а то его могут уволить за воровство.
— Я для него не существую, — с обидой буркнул мальчик, — почему я должен за него переживать?
— Потому что его можно использовать, — с хитрецой в глазах ответил ему старик, — если уволят мороженщика, то здесь не будет мороженного, понимаешь?
— Купят другого, — убежденно заявил мальчик.
— Наймут, — добродушным голосом поправил старик, — но это если мороженое было одно. Но ты вырастешь, и в тебя начнет влезать целая коробка.
— Правда?
