Клетка - Дэвид Кейс

В те ночи, когда это происходило, я ложился спать рано и выключал свет. Разумеется, у нас были отдельные комнаты. Я говорил Хелен, что нехорошо себя чувствую, и она не расспрашивала меня. В конце концов она, должно быть, обратила внимание на регулярность моих приступов, ибо однажды очень грубо пошутила насчет ежемесячного недомогания, и мне пришлось прочитать ей строгую лекцию о том, что женщины должны говорить своим мужьям, а чего не должны.

Но потом мне становилось все хуже и хуже, и наконец я решил больше не рисковать. Раз в месяц я начал уезжать из города. Ей я говорил, что уезжаю по делам, и думаю, она верила мне. Мои действия не вызывали у нее подозрений и вульгарных шуточек по этому поводу. Она знала, что я не из тех, кто будет содержать любовницу или раз в месяц проводить веселую ночь. Она доверяла мне и не задавала лишних вопросов.

Я отправлялся в какой-нибудь небольшой город милях в тридцати-сорока от города. Каждый месяц я ездил в новый город. Останавливался в какой-нибудь дешевой гостинице (дешевой, потому что в дешевой гостинице никто не обратит внимания на небритого мужчину) и проводил длинную ночь в грязной и темной комнате. Я никогда не покидал свой номер, как бы нехорошо мне ни было в такую ночь. А мне действительно было нехорошо. Так сильно хотелось выйти на волю! Мне хотелось… сам не знаю чего. Возможно, это было желание снова пробежать по лесу голым. Но я боролся с этим желанием и побеждал его, оставшись в номере. Я всегда запирал дверь изнутри. Было бы лучше, если бы кто-нибудь запирал меня снаружи, но не мог же я просить об этом служащего гостиницы! Это могло вызвать подозрения. Поэтому мне приходилось полагаться на свою силу воли. К счастью, я умею держать себя в руках, и мне удавалось сдержаться. Хотя частенько мне было очень, очень плохо.

Позднее, когда я понял, что болезнь прогрессирует, возникла необходимость соорудить клетку. Я долго обдумывал этот план. Ведь в таком случае мне пришлось бы рассказать о своей болезни жене. Это было самое трудное. Хелен не самая умная женщина на свете, и поначалу она не воспринимала мои слова всерьез. Она мне не поверила, думала, я шучу. Но потом, когда пришел рабочий и взялся за сооружение клетки, она поняла, что я всерьез говорил о своей болезни, но решила, что я схожу с ума. Ну прямо так она не сказала, но я прочел это в ее глазах. Когда мы обивали стены войлоком, она то и дело покачивала головой, точно мы оба выглядим смешно и напрасно теряем время. Это можно понять; я не могу винить ее в том, что поначалу она сомневалась. Теперь-то она догадалась, что к чему. И начинает все понимать, хотя по-прежнему делает глупые ошибки и не видит разницы между физическим недугом и душевным, не отличает нормальное поведение от ненормального. На это нужно время.

Клетка существует у нас уже полгода. Я отправляюсь в нее раз в месяц. Хелен делает свою работу, не задавая лишних вопросов. В целом, она хорошая жена, и если иногда недостаток ума и ее неспособность что-то понять и раздражают меня, то, полагаю, это совершенно нормально для большинства браков, когда один из партнеров столь значительно превосходит другого по умственным способностям.

Я доволен своей женой. Постараюсь терпимее относиться к ее недостаткам. И никогда не причиню ей никакого вреда. Никому не причиню вреда…

9 июня (вечер)

Я был нечестен. И это не дает мне покоя. Я ничего не выдумывал, но не написал о том пьянице, которого встретил в гостинице. Я должен все рассказать, иначе нет смысла вести этот дневник, поэтому я обязан написать и о нем. Во всяком случае не произошло ничего такого, из-за чего я чувствовал бы себя виноватым.

Это случилось в последнюю ночь, когда я уезжал из города, еще до того, как была сооружена клетка. Я уже подумывал о строительстве клетки, но все откладывал из-за Хелен, ибо это означало бы, что мне придется все рассказать ей о своей болезни. Думаю, что именно происшествие с пьяным наконец подвигло меня к принятию решения. Из этого происшествия не вытекает, что я могу быть опасным или что мое умение сдерживать себя слабеет. То, что случилось, — случилось, и все кончилось хорошо, во всяком случае для меня. Я был ни при чем, а то, что произошло с пьяницей, — только его вина.

Гостиница была очень бедная. Я хорошо ее помню, в таком убогом месте я еще не останавливался. Вход в нее обозначался табличкой, висевшей над узкой дверью. Табличка была прибита криво. В коридоре, от входа до самой лестницы, лежал ковер грязно-коричневого цвета, с торчавшими по бокам нитками. Конторка портье находилась в небольшой нише в холле. Я позвонил в колокольчик и подождал, пока служащий выйдет из комнаты под лестницей. Ждать его пришлось долго, и наконец он появился, протирая глаза, при этом рубашка его была не заправлена в брюки. Он зашел за стойку, сунул мне книгу и зевнул прямо в лицо. Отвратительный тип. Я рассказываю все это, чтобы показать, что это была за гостиница и какие там, наверное, останавливаются люди, особенно тот пьяница. Таким вообще не стоит жить на свете.

Служащего ничуть не смутило, что я небрит. Я всегда заботился о том, чтобы не бриться пару дней, прежде чем отправиться в гостиницу, на тот случай, если кто-то увидит меня больным. Ведь это по меньшей мере странно увидеть, что у мужчины так быстро выросла борода, всего-то за несколько часов. Это лишь одна из мелких деталей, которые я старался предусмотреть. Я уверен, что никто никогда ничего не подозревал. В наши дни, в наше время на такие вещи едва ли обращают внимание. Для психиатра я находка.

Служащий и сам был небрит. Он вел себя так, словно все его гости обходились без бритвы. Хотя у меня был чемодан, он потребовал деньги вперед. Я поднялся в свою комнату, закрыл дверь и запер ее, выключил весь свет и лег на кровать. Одежду я не снимал. В номере было единственное окошко — маленькое, грязное, выходящее на кирпичную стену, так что луну я не видел. Когда я не видел ее, изменяться было всегда труднее и гораздо мучительнее и мне приходилось вызывать ее в воображении — большую, желтую, круглую, на черном небе. Мне так хотелось покинуть эту ужасную комнатенку! Помню, как я ждал, как скорее хотел, чтобы перевоплощение произошло, чтобы все это было позади. Я то и дело поднимался, подходил к окну, слонялся по комнате, подходил к грязной раковине и брызгал водой в лицо. А потом, должно быть, я снова оказался на кровати, потому что следующее, что я помню, — это то, что я уже перевоплотился. Лежа на спине, я беспокойно метался, ворочался, стонал. Я был весь в поту. Вся кровать была в поту. Серая простыня подо мной измялась, и одной рукой я ухватился за медную стойку в изголовье кровати. Не своей рукой. Чувствовал я себя прескверно. Точно у меня была лихорадка и начались галлюцинации. Но я сильный человек и старался держаться. Все это время я думал о том, что так скверно я себя еще не чувствовал.