Том 68- Чехов - Литературное наследство

Ферапонту в третьем акте, в сцене пожара, добавлены слова: «В двенадцатом году Москва тоже горела — господи ты боже мой! Французы удивлялись». Эта вставка перекликается с репликами Ферапонта: во втором акте — о канате, неизвестно зачем протянутом «поперек всей Москвы»; о купце, который «помер», съевши «не то сорок, не то пятьдесят» блинов; в четвертом — о морозе «в двести градусов», развивая особен­ность натуры Ферапонта, его привычку по каждому случаю выкладывать свои по­знания.

3

Какие изменения произошли в тексте пьесы за репетиционный период?

В начале января 1901 г. Станиславский подробно сообщает Чехову о ходе подго­товки спектакля и просит изменить финальную ремарку:

«IV <акт> еще недостаточно определился... Монологи финальные сестер, после все­го предыдущего, очень захватывают и умиротворяют. Если после них сделать вынос

тела (Тузенбаха), получится конец совсем не умиротворяющий. У вас написано: «вдали проносят тело», но у пас нет дали в нашем театре, и сестры должны увидеть мертвеца. Что им делать? Как ни нравится мне этот пронос, по при репетиции начинаю думать,что для пьесы выгоднее закончить акт монологом» («Ежегодник МХАТ 1944 г.», т. I. М., 1946, стр. 213).

«Бы тысячу раз правы,— отвечал ему Чехов,—тело Тузенбаха не следует пока­зывать вовсе; я это сам чувствовал, когда писал, и говорил вам об этом, если вы пом­ните» (XIX, 20).

fit juu^Aui-j - У« ' tJ '/hW.^^'

■'J? ■

J/, 9 } Si ^ ('

•PENSION EtJSSg

1 * 4

U. .Hue (ioinioi/. ii NICE , ,

(Д ОС NCgrx^

1

IV 7 Jfr ^antcLvK tCo

КОНВЕРТ. В КОТОРОМ ЧЕХОВ ПРИСЛАЛ МХА'Г'у РУКОПИСЬ 4 АКТА «ТРЕХ СЕСТЕР» Автограф

Музей Художественного театра, Москва

Из заключительной ремарки были устранены слова: «В глубине сцены шум, видна толпа, которая смотрит, как несут убитого на дуэли Тузенбаха».

В письме от 22 января Немирович-Данченко предлагает Чехову сократить за­ключительные монологи сестер:

«Относительно IV акта. Необходимы купюры. Сейчас пошлю тебе телеграмму, а подробнее — вот что: три монолога трех сестер — это нехорошо. И не в тоне, и не сценично. Купюра у Маши, большая купюра у Ирины. Одна Ольга пусть утешает и ободряет. Так?» (В. И. Немирович-Данченко. Избранные письма, т. 2. М., «Искусство», 1954, стр. 208).

О том же просит Чехова О. JI. Кпиппер: «Ничего, если я в последнем моем финальном моноложке сделаю купюру? Если мне трудно будет говорить его? Ничего ведь?» (Переписка Чехова и Книппер, т. I, стр. 2881.

Финальный ионолог Маши был сокращен—из него исключены слова: «(Смотрит вверх.) Над нами перелетные птицы, летят они каждую весну и осень, уже тысячи лет, и не знают, зачем, но летят и будут лететь еще долго, долго, много тысяч лет — пока наконец бог не откроет им тайны».

По указанию Чехова добавлены две фразы- Соленому (XVIII, 426) и Кулыгину (XIX, 28).

4

Текст первоначальной редакции показывает ошибочность некоторых утвержде­ний Станиславского о процессе работы Чехова над пьесой. Так, Станиславский пишет, что фраза «Бальзак венчался в Бердичеве» была прислана из Ниццы. Между тем фраза эта есть уже среди заготовок к «Трем сестрам» на отдельном листочке, есть она и в пер­воначальной редакции и в беловой рукописи. Из Ниццы присланы были другие фразы, которые Чехов просил добавить Соленому и Кулыгину (см. выше). Для Станиславского же было не очень важно, какую именно фразу прислал Чехов,— ему важно было в своих воспоминаниях воссоздать атмосферу творческой дружбы п постоянного контакта между Чеховым и театром, и он меньше всего заботился о текстологической точности.

Другой, не менее известный рассказ Станиславского, повторенный Немировичем- Данченко в его воспоминаниях, тоже не подтверждается. Станиславский писал: «В связи с постановкой „ Трех сестер " вспоминается еще случай, характеризующий Чехова. Во время генеральных репетиций мы получили от него из-за границы пись­мо... Оно гласило только: «Вычеркнуть весь монолог Андрея в последнем акте и заме­нить его словами: „Жена есть жена"». В рукописи автора у Андрея был блестящий монолог, великолепно рисующий мещанство многих русских женщин: до замужества они хранят в себе налет поэзии и женственности, но, выйдя замуж, спешат надеть ка­пот, туфли, безвкусные и богатые уборы; в такие же капоты и туфли облачаются их души. Что сказать о таких женщинах и стоит ли долго на них останавливаться? „Жена — есть жена!" Тут посредством интонации актера все может быть выражено». (К. С. Станиславский. Сочинения, т. 1. М., «Искусство», 1954, стр. 236—237).

Это высказывание Станиславского цитировалось во всех случаях, где речь шла о чеховском лаконизме. Насколько распространена эта легенда, можно судить хотя бы по тому, что она приведена даже в сборнике «День поэзии» (изд. «Московский рабо­чий», 1956), в статье В. Инбер «Краткость» (стр. 179): «... Чехову же принадлежит клас­сическое определение: „Краткость — сестра таланта". Автор „Трех сестер" сам бле­стяще доказал это, заменив одной фразой — „Жена есть жена" — целый большой, ра­нее им написанный монолог Андрея».

На самом же деле существовавший в первоначальной редакции и сохранившийся в окончательном тексте небольшой монолог Андрея, не содержащий ни одной из тех мыслей, о которых говорит Станиславский, был в беловой рукописи лишь слегка пере­работан и в начало его добавлена фраза: «Жена есть жена». Обширного же монолога «страницы в две», о котором говорит Станиславский, нет ни в первоначальной редак­ции, ни в беловой рукописи, ни в режиссерском экземпляре. Не обнаружено и письма Чехова, о котором упоминает Станиславский.

5

Как мы видели, первоначальная ялтинская редакция и беловой автограф «Трех сестер» представляют безусловный интерес для исследователя творчества Чехова. Они позволяют глубже проникнуть в творческую лабораторию Чехова-драматурга, понять особенности его работы над образами пьесы, над ее языком и стилем. Вместе с тем новонайденные материалы, особенно беловая рукопись, позволяют поставить тексто­логический вопрос — о пересмотре канонического текста «Трех сестер» и об освобож­дении его от ряда ошибок и искажений. Для этого мы должны напомнить основные факты из истории печатного текста пьесы.

«Три сестры» были впервые напечатаны во втором номере журнала «Русская мысль» 1901 г., вскоре после премьеры в Московском Художественном театре.

Обстоятельства сложились таким образом, что пьеса появилась на страницах журнала не прокорректированная автором. Редактор «Русской мысли», В. М. Лав­ров, в конце января 1901 г. выслал Чехову корректуру в Ниццу. Чехов же 26 января выехал из Ниццы в Италию, побывал в Пизе и Флоренции и только в первых числах февраля приехал в Рим. В Риме и догнала его корректура.

«Так как теперь уже 7 февраля,— пишет Чехов Лаврову,—