Последний в черном списке - Евгений Сухов

— Привет, Влад. Как ты? — поздоровался Андреев, занимая место напротив.

— Получше, — соврал Елизаров.

— По тебе не скажешь. Вид больно помятый.

— Я плохо спал, но потом… В общем, сейчас лучше. Ты накопал что-нибудь для меня?

Андреев тяжело вздохнул, и это, как показалось Елизарову, тоже было плохой приметой.

— Накапывать было нечего, Влад, — школьный приятель отвел глаза. — Более того, я умудрился подставиться из-за того, что полез в эту историю. Начальству это не понравилось, и я… Мягко говоря, получил по шапке.

— Почему?

— Дело с этой катастрофой — тайна, покрытая мраком…

Андреева прервало очередное появление официантки. Она поставила перед Елизаровым тарелку с аппетитно дымящейся яичницей, но он даже не обратил на это внимания. Девушка вопросительно посмотрела на Андреева.

— Чай, — заказал тот. — Зеленый и без сахара.

Мужчины снова остались наедине.

— Что значит «тайна, покрытая мраком»? — нетерпеливо спросил Елизаров.

— Все, как ты мне и сказал, Влад, — фээсбэшник оглянулся через плечо, словно опасался, что их разговор с другом может подслушать кто-нибудь посторонний. Однако кроме них двоих в кафе было еще всего трое посетителей. Молодая парочка и пожилая женщина с задумчивым выражением лица. Подслушивать было просто некому. — Поначалу это было новостью номер один. На расследование кинули лучших специалистов, а потом… Будто отрубили. Сверху пришла директива — закрыть дело. Что называется, без суда и следствия. К информации не подступишься… Но я пообщался кое с кем из наших и выяснил, что в дело вроде как вмешались военные. Полагаю, те самые, кому и принадлежал один из пострадавших самолетов. Они и распорядились не копать там, где не надо…

— Вот так вот? — Елизаров вскинул брови, но в его голосе сквозило не столько удивление, сколько раздражение. — А то, что в пассажирском самолете разбилось более двухсот человек, а из них большинство — дети, на это, значит, всем наплевать? Переживут и забудут?

— Извини, Влад, но похоже, что так. Такова уж наша система…

— Такова система? — Елизаров сжал кулаки, но уже через секунду расслабил кисти и, чтобы как-то взять себя в руки, сделал глоток вишневого сока. — Меня поражает твое спокойствие, Игорек. Тебя ведь, похоже, не сильно волнует вопрос, что система именно такова?..

— А что я могу изменить?

— Ничего. Разумеется, ничего. Но ты продолжаешь в ней работать.

— Я должен кормить семью.

— Да, семью… — Елизаров придвинул к себе тарелку с яичницей, взял вилку и принялся неторопливо есть. Складывалось такое впечатление, что он насильно вталкивает в себя пищу. — Ты прав, Игорек. Семья — это превыше всего. Я понимаю. И больно, если эта чертова система у тебя ее отнимает. Я имею в виду семью… Или как минимум одного из ее членов…

— Влад, послушай, — начал было Андреев, но друг безапелляционно прервал его.

— В катастрофе были виноваты военные? Да?

— Видимо, да. Но я же говорю тебе, Влад, информация закрытая. Докопаться до сути невозможно. Если ты, конечно, не состоишь в высшем руководстве. А я, к сожалению, не состою. Поэтому судить, кто там прав, а кто виноват… Дело списали на двух дежуривших в ту ночь в аэропорту диспетчеров.

Елизаров поднял глаза.

— Почему именно на них? — спросил он.

— Ну, как я понял, в какой-то степени вина за происшедшее лежала и на них, — пояснил Андреев. — Сориентируйся они грамотно в сложившейся ситуации, катастрофы могло бы и не быть. Но так получилось, что в ту ночь дежурили два полных раздолбая. Один из них к тому же был пьян. Не разобрались с пультом управления и… И мы имеем то, что имеем, Влад.

— Ясно.

Елизаров расправился с яичницей в тот самый момент, когда официантка принесла Андрееву зеленый чай. Она забрала пустую тарелку. Владислав пригубил сок и закурил. Минут пять молча наблюдал за тем, как его друг, морщась, делает небольшие обжигающие глотки чая.

— И что с ними сделали? — спросил он. — С этими двумя диспетчерами?

— Их уволили.

— И все?

— А чего ты хотел? — Андреев поперхнулся, закашлялся, но спустя секунду, совладав с собой, живо продолжил: — Ты ждал, что их приговорят к расстрелу? Повесят на Красной площади? Подвергнут публичной экзекуции? В конце концов, они — люди, Влад. Люди, которые халтурно отнеслись к своим служебным обязанностям, но люди!

— По их вине погибло свыше двухсот человек, — упрямо напомнил Елизаров.

— Я знаю. И сочувствую тебе, Влад, что среди этих двухсот человек оказался твой сын, но… Их уволили, и это все.

— Ясно, — вновь повторил Владислав. — Как их фамилии, Игорек?

— Зачем тебе?

— Я просто хочу знать, — лицо Елизарова скрылось за густым облаком дыма, но Андреев успел заметить, как у него яростно раздулись ноздри. — Ты можешь предоставить мне хоть какую-то информацию или решил полностью отмежеваться от ситуации?

Его упрек достиг цели, и Андреев почувствовал себя неуютно. Конечно, как любой здравомыслящий человек, он отдавал себе отчет в том, что фамилии виновных диспетчеров понадобились Елизарову не просто так, но при этом он отлично понимал и его боль. И предавать товарища, оставлять его без поддержки в столь трудную минуту было тоже как-то не с руки. Андреев потянулся за чашкой чая, но в последнюю минуту передумал.

— Так ты знаешь их фамилии?

— Лерайский и Кулемин. Только я прошу тебя, Влад…

— Успокойся, — Елизаров погасил сигарету в пепельнице. — Я взрослый человек, Игорь, и отдаю отчет в собственных действиях. И мой разум не помутился.

В отношении последнего у Андреева имелись серьезные сомнения. Глаза Владислава говорили об обратном. И его поведение тоже. В частности, например, в том, как он курил. Слишком часто. Андреев заметил, что предыдущий окурок еще не успел толком погаснуть в пепельнице, а Елизаров уже вновь достал пачку и выудил из нее новую сигарету.

— Если вдруг станет известно что-нибудь еще, Игорек, например о военном самолете или о том, кто отдал распоряжение вашему ведомству закрыть дело, позвони мне. А пока спасибо и на этом.

Щелкнув зажигалкой и глубоко затянувшись, Елизаров поднялся из-за столика, шумно сдвинув стул. У столика появилась девушка-официантка. В руках у нее был счет. Владислав, не глядя, сунул ей в руки деньги.

— Передавай привет своим, — улыбки на лице Елизарова не было.

— Да… Спасибо. Ты тоже, — ответил Андреев. — Как там Марина, Влад?

Елизаров только покачал головой.

— А Валя?

— Более или менее.

Сказав это, он развернулся и направился к выходу. Андреев заметил, что и походка у его друга тоже изменилась. Как это ни странно, но она стала жестче, увереннее. Елизаров буквально чеканил каждый шаг. И куда подевалась его привычная рассеянность и некоторая неуклюжесть?

Оказавшись на улице, Владислав взял такси. Никакого четкого плана у него еще не было, но он чувствовал, что некое решение зреет внутри его. Крутится вокруг какого-то обрывочного воспоминания.

— Волгоградский проспект, пожалуйста, — бросил он таксисту с заднего сиденья, и машина тут же тронулась с места.

Елизаров планировал заехать в университет всего на несколько минут. Причем желательно так, чтобы его никто не видел. Разговаривать сейчас ни с кем не хотелось. Надо только взять кое-какие вещи и тут же вернуться домой. На том же такси. Три дня отгулов в запасе еще было. А дальше… Так далеко Елизаров даже и не загадывал.

Егор не звонил. Не звонил уже второй день после той ссоры у подъезда. Но, честно говоря, Валентина и сама не могла понять, хорошо это или плохо. Ощущение какой-то пустоты, разумеется, присутствовало, но чем больше девушка думала о своем молодом человеке в последнее время, тем больше понимала, что они с ним не пара. Егор повел себя безобразно. И в принципе, для него это было типичным. Он весь был в этом. Эгоист до мозга костей. Валентина отлично понимала это, но наивно полагала, что, может быть, со временем он изменится…

После смерти брата Валентина редко покидала свою комнату. Чаще всего только для того, чтобы немного прогуляться, а затем вновь возвращалась обратно. Без Сережки в квартире было пусто. И никто ни с кем не общался. Мама «сидела» на успокаивающих, а когда их действие проходило, начинала плакать. Отец появлялся редко, и Валентина даже и предположить не могла, где он пропадает и чем занимается. За мамой ухаживала переехавшая к ним вчера после похорон тетка, мамина родная сестра. Хотя какие там похороны!.. Тела Сережи не было, и в гроб пришлось положить лишь щепотку земли, взятую с места трагедии. Там, где упали осколки авиалайнера.

Валентина села к столу и раскрыла альбом с фотографиями. Первым снимком, на который она наткнулась, был тот, где вся их семья находилась на отдыхе в Крыму. На фоне бескрайнего Черного моря все четверо стояли по щиколотку в воде, а лучи заходящего солнца играли на их загорелых плечах. Сама Валентина в оранжевом бикини и с мокрыми волосами стояла слева рядом с мамой, слегка обнимая ее за талию. Сережка был в середине. Состроив озорное выражение лица, он выставил перед собой оттопыренный большой палец правой руки. Что он хотел этим показать и какие мысли в этот момент роились у него в голове — оставалось загадкой. И отец. Отец улыбался, а его рука лежала у Сережки на плече. Отец выглядел очень счастливым. Да он, собственно говоря, таковым и был, когда все они проводили время вместе, а не по отдельности.