Млечный путь № 3 2017 - Песах Амнуэль

class="p1">– Вы уже знаете, каждый вечер, я обхожу дом, проверяю, все ли в порядке, закрыты ли окна и двери, так было и тогда, я не помню точно, какого числа, но незадолго до злополучного приема. У двери, ведущей к винтовой лестнице, я увидел силуэт человека, верхний свет уже не горел, а тусклого освещения ночных светильников недостаточно, чтобы рассмотреть что-либо. В доме никого посторонних еще не могло быть, что я должен был подумать? Я видел, что темная фигура не похожа на господина Леонарда. Но мне даже не пришла в голову версия о грабителе, хотя, наверное, это было бы понятно в такой ситуации. Возможно, я просто не успел сообразить, а когда мысль заработала, никого уже не было. Я бы и остался при мнении, что померещилось, если бы не это убийство.

– Спасибо, что рассказали. Кто знает, вдруг ваш призрак окажется не таким уж призрачным, – серьезно произнес комиссар.

Додж ничего не ответил, но чувствовалось, что он, наконец, успокоился, можно сказать, переложил свои страхи и вопросы на нас с Джулиусом, на тех, кому было положено по должности заниматься разгадыванием тайн.

Глава одиннадцатая

Когда мы с комиссаром остались вдвоем, отпустив свидетеля, мы решили, прежде чем пригласить следующего, обменяться мнениями по поводу только что услышанного.

– Странно, что мы все время натыкаемся на эту сомнительную легенду, – Джулиус посмотрел на меня, словно ждал, что я объясню ему, в чем дело, или хотя бы выскажу приемлемую версию.

– Вы о Мирабелле и ее портрете? – уточнил я.

– В первую очередь, но мне здесь многое кажется каким-то далеким от жизни, как в кино, что ли.

– В кино тоже должен быть смысл, иначе кому оно нужно? – ответил я, понимая спорность и неоднозначность своего суждения.

– Да, со смыслом пока туго, – согласился Джулиус, – но сами факты выглядят странно, да и можно ли все считать фактами? Пожалуй, лучше пообщаться с этим Ринке.

– Согласен, – поддержал я это разумное решение.

* * *

Карл Ринке, о котором впервые упомянула Мария, без лишних объяснений согласился встретиться с нами в доме Таридиса. Нам пришлось лишь подождать, пока он доберется из Сент-Стоуна, где Ринке был в тот момент, когда Джулиус ему звонил. Оказывается, там живет его брат, и Карл использовал неожиданный перерыв в работе, чтобы его навестить.

Как только я увидел нашего важного свидетеля, мне стало понятно, почему его все называют лаборантом. Ну, так он выглядел. Объяснить, в чем суть определения принадлежности к профессии, не имеющей никаких особых примет, я не могу. Но это первое, что приходило в голову. Высокий, худой, слегка сутулый, неопределенного возраста, подозреваю, что определить примерную дату его появления на свет было непросто уже давно, и еще достаточно долго это останется нелегкой задачей. Он носил большие очки, но, видимо, по привычке постоянно смотрел сквозь стекла, слегка прищурившись.

– Я знал, что вы захотите меня допросить, – заявил он, пожимая руку комиссару и одновременно кивнув мне.

– Будет ли это официальный допрос, или мы назовем нашу беседу консультацией, я не знаю. Посмотрим, – ответил Джулиус, – а пока я хотел бы, если это возможно, чтобы вы рассказали все, что вам известно о башне и о портрете Мирабеллы. Возможно, эти события как-то связаны?

– Да, они связаны, и я расскажу вам все, что знаю, а еще и то, что мне удалось выяснить и понять, хотя мои представления могут быть ошибочными. Вряд ли стал бы с кем-то делиться своими мыслями, если бы не серьезность последних событий.

Речь Ринке была достаточно четкой и логичной. Но рассказ, услышанный нами, оставил довольно странное впечатление.

Подробности от Карла Ринке

– До того, как я познакомился с господином Таридисом, я преподавал историю архитектуры и живописи в Мэрвикском университете, – начал свой рассказ Карл, – у каждого, кто изучает историю серьезно, есть своя особая тема. Это может быть время, может быть страна с населяющими ее народами и их культурными традициями, а могут быть и определенные направления в искусстве. Меня всегда интересовала живопись. Я не мог коллекционировать картины, это хобби мне не по карману, но изучить историю изобразительного искусства может всякий, кому это интересно. Портрет Мирабеллы – полотно само по себе удивительное, но он еще и окутан тайнами, легендами, даже суевериями. Именно этот портрет и его появление в мало известной практически дилетантской коллекции человека, который не был авторитетом ни среди специалистов-искусствоведов, ни среди коллекционеров, привлек мое внимание. Лео Таридиса знали неплохо на биржах и в среде торговцев антиквариатом, но это не то общество, в котором можно было бы рассчитывать на пополнение своих знаний. Я хочу сказать, что вряд ли принял бы его предложение стать кем-то вроде консультанта его будущей коллекции, если бы он не рассказал мне, чем это необычное собрание предметов будет, по его замыслу, отличаться от всего того, что до сих пор существовало в среде собирателей редкостей. Он задумал такой особый, можно сказать, уникальный музей, коллекцию-роман. Он решил собрать все, что повествует и напоминает о Мирабелле, о девушке, которая, по его словам, сеяла страсть. Ему удалось не только убедить меня, но и увлечь своей идеей, – Ринке грустно улыбнулся и словно на мгновение снял невидимую маску.

– Понятно, что портрет и кинжал – это экспонаты задуманной коллекции, – прокомментировал Джулиус, – было еще что-то, чего мы пока не видели?

– Да, но этого пока не видел и я, не торопите меня, мне есть, что вам рассказать. Господин Таридис не просто так заинтересовался романтической историей из прошлого, у него на то были очень личные причины. Он считал, что является потомком семьи, в которой родилась красавица Мирабелла. Недавно скончался его дальний родственник, в Испании, он был одинок, и господин Леонард оказался его единственным наследником.

– Странно, что об этом нигде не сообщалось, – заметил комиссар. – Журналисты не обходят вниманием крупные наследства.

– Оно не было крупным, – объяснил Ринке, – и Таридис сделал все, чтобы об этом поменьше болтали. Но мне он рассказал о главной ценности полученного им наследства. Впрочем, ценность весьма условная. Скорее, она являлась таковой только для нас с ним. Даже сейчас я не уверен, что мы правильно все истолковали.

– Это была тайна? – спросил я.

– Возможно, тайна, но я не исключаю