Владыка бриллиантов - Lars Gert

впрямь готов был обрушить горы, лишь бы этот цветок снова раскрылся, потянулся к Солнцу; чтобы не увял.

— Тогда — иди… Ну? Чего же ты стоишь и не уходишь?! — Лунная Радуга про себя чуть не всплакнула, но постаралась подавить в себе всякую эмоцию.

— Я не могу…

Видя, какими глазами смотрит на неё этот юноша, Лунная Радуга, всё ещё терзаемая и раздираемая сомнениями, спросила:

— Ты действительно хочешь увидеть меня ещё раз?

— О да, госпожа моего сердца… — Лицо Эльданхёрда покрыла краска — впрочем, тот же цвет, тот же румянец доминировал и на лице его возлюбленной, его избранницы.

— Ты расколдуешь меня, если сможешь из тысячи белок узнать одну (меня); ты расколдуешь меня, если из тысячи кошек…

— Не продолжай. — Перебил эльф. — Узнаю; тебя я узнаю — в этом можешь не сомневаться.

Лунная Радуга улыбнулась. Где же она сейчас? Её и след простыл.

Эльданхёрд же, отвязав своего оленя и усевшись на него верхом, ускакал прочь — кажется, теперь он знает дорогу.

«Я обязательно исправлю свою ошибку, свою оплошность; я верну свою ненаглядную. Я всенепременно вернусь и нежно поцелую, крепко обниму её с любовью; она муза и судьба моя. Сегодня я стал сильней, напористей, упрямей; сменится пустой белый на цветущий зелёный, ибо я заставлю чародея растопить все льды, и край родной согреть…».

5. Красавица и чудовище

Верхом на своём верном олене Эльданхёрд добрался до владений Даннора — лес был огромен, и на протяжении вот уже ста пятидесяти лет являлся пристанищем для различных эльфийских родов. Одни признавали власть Даннора; другие, подобно Лунной Радуге, кормились сами по себе, прячась от непогоды в спасительной густой чаще, куда не проникали ни вездесущий ветер, ни колючий мороз.

— Ты потратил целый год впустую! — Сетовал Даннор по возвращении блудного сына. — Разве я не наказал тебе стяжать возле себя дружинников, да возглавить тайный поход против Алмазного короля? Время не стоит на месте; за год можно было из-под земли достать спящего великана и убить Его!

— Ты сам-то в это веришь? — Недоверчиво покосился на него Эльданхёрд. — Твоих лет под Солнцем многие тысячи; где же твоя мудрость, проницательность и научное знание? Никто не знает, где нынче Алмазный король, а в горы неприступные сунется только отъявленный глупец! И где гарантии, где чёткая уверенность в том, что Бендикс нынче спит, и спит крепко?

Но Даннор был непреклонен.

— Я не ослушался тебя! — Обиженно вскрикнул принц. — Я свернул на нужную тропу, и даже побывал в гостинице людской, в которой мне пришлось пройти чрез ночные кошмары да байки Ваммиха — хозяина этого сомнительного заведения. Но буря, будь она неладна, унесла меня обратно, но уже в иную часть леса — ту, которую ты никогда не показывал старшим братьям и сёстрам моим на совместных прогулках. Когда учил ты их держаться в седле и всё такое.

— Не показывал, ибо живут там те, кто откололись от нас; они и потомки их. Живут лешими, отшельниками, и не признают над собою ничьей власти. Держись от них подальше, ежели встретишь!

— Поздно, — Возразил сын. — Уже встретил. — И существо это — образец честности, порядочности и совершенства. В ней нет и намёка на необузданную дикость, о коей ты твердишь.

— В ней? — Вскипел эльфийский король, окончательно выйдя из себя. — Так это ещё и она? Ай да молодец, сынок…

Глянул отец на отпрыска своего с величайшим презрением, и ехидно, язвительно усмехнулся, хлопая в ладоши. Ещё б немного — и прибил бы — таким испепеляющим был его взгляд.

Но Эльданхёрд, сделав жест рукой, заставил отца умолкнуть на некоторое время, поведав всю историю о Лунной Радуге, не утаив ничего.

— Я люблю её; всем сердцем, разумом и душой. Я обещал ей вернуть весну в эти края, и я завет свой исполню — чего бы мне это не стоило. Я дал слово, я не нарушу его. Я не хочу, чтобы драма превратилась в трагедию; в историю без счастливого конца.

— Как же Леанор, сынок? — Спросила Лидвельдит, входя в покои мужа. — Она — принцесса; она нам ровня.

— Эту вашу Леанор я видел раза два — на балу да на обеде после. — Покачал главою Эльданхёрд. — И богата, и красива; породистая эльфа. Но глупышка и пустышка, хохотушка и болтушка; неприятны мне такие особы, хоть и родословная её знатна.

— Выходит, по сердцу тебе пастушка и простушка? — Родители были вне себя от горя. — Позор, и стыд, и срам.

— Лунная Радуга есть кладезь знаний и ходячая энциклопедия! — Не согласился с ними Эльданхёрд. — Она — источник всякой радости, и говорить я мог с нею часами без умолку, без устали. Уж кто-кто, а ей корона прописана свыше, хотя она ей — не нужна. Как жаль, что птица она вольная; кто я, чтобы приручить её? Не смею, но вздыхать я буду вечно. Лишь она одна оказалась способна разжечь во мне такой огонь, какого я в себе не ощущал. Эта Луна, эта звезда, это чудо из чудес… Несравненна она.

— Осторожней! — Пригрозил отец, предостерегая. — Говорят, ведьма есть она, равно как и все прочие отступники. Обращается в русалку, в зверя лесного и в птицу певчую. Говорят, они развили свои магические навыки, магические способности до такой степени, что…

— Довольно! — Возмущению влюблённого не было предела. — «Говорят, говорят…». Кто говорит? С каких это пор король всех эльфов внимает досужим разговорам, всяким низкопробным слухам да лживым сплетням? Увы, годы не добавили тебе мудрости, отче; без обид. Оттого и покинула тебя часть нас, за слабохарактерность и безволие твоё! Где, где, где написано в тех книгах, что ты прятал от меня много лет — где там сказано, что один выше и лучше другого? Да, я сам отозвался о Леанор уничижительно — но я ведь копия твоя, твоё отродье. С молоком матери я впитал королевское высокомерие. Безусловно, Леанор мне ближе по статусу, и у неё тоже есть свои качества; но позволь мне самому выбирать. Я хочу быть лучше, чем я есть; прощай.

— Что ж, в таком случае я умываю руки, — Отмахнулся Даннор. — Делай, что хочешь, и иди на все четыре стороны! Но Лунной Радуге заказан путь во дворец! Не место ей здесь…

И выбежал из покоев юноша в великом бешенстве, и умчался на своём олене — только его и видели.

Даннор же, рассорившись также и с Лидвельдит, поднялся в башню, дабы побыть немного наедине с собою и мыслями своими.

«Дерзай, сынок», Смягчив своё сердце,